— выдала женщина.
В купе напротив повисло тяжелое молчание. Мужики думали.
— Это кого ты сейчас козлами назвала? — прозвучало наконец оттуда.
— Вы что, как раз из той половины? — нервно гоготнула женщина.
Кто-то из мужиков хихикнул, но тут же громко ойкнул:
— Ты че?! Больно же!
— А хрен ли ты ржешь?!
Послышался треск рвущейся ткани. Вслед за этим полился бурный поток нецензурной брани, несший в себе лишь мелкие щепочки обычных слов:
— …рубашку порвал…?!
— …ржать… твою мать!!!
— …нас козлами… кто… козлы… ты… козел!!!
— …я?!! …ты… козел… козлы… пошел… на… !
— …рубашку порвал… ?!!
— …я тебе… ща… порву… !!!
Вскоре к ругани добавились звуки глухих и хлестких ударов, треск ткани и чего-то более твердого, звон металла и стекла, вопли ярости и боли. Затем волна звуков стала распространяться по вагону — в виде возмущенных криков, любопытных возгласов, детского плача и женского визга.
Генка сам не понял, как оказался на ногах в проходе лицом к разгоряченной компании, сжав потные ладони в кулаки.
— Немедленно прекратите! — по-петушиному вырвалось из горла.
Мужики замерли в немой сцене, немигающе уставившись на Генку. Тишина, словно волна от брошенного в воду камня, покатилась по вагону, пока не завладела им полностью. Только колеса продолжали бесконечный пересчет рельсовых стыков да жалобно взвизгивала собачонка за Генкиной спиной.
Наконец ближайший мужчина в рваной рубахе шмыгнул разбитым носом, сплюнул кровавый сгусток Генке под ноги и ласково произнес:
— Ты чего щас вякнул, падленыш?
— Прекратите бе-е-езобразие! — жалобно проблеял Генка, неуклюже взмахнув рукой, и тут же почувствовал, как пол резко ушел из-под ног, рот наполнился чем-то соленым, а голова загудела, словно колокол. Гудение быстро перешло в затухающий звон, вместе с которым погас и свет…
Очнулся Генка от приятной влажной прохлады, обволакивающей лицо. Не раскрывая глаз, поднял руку и коснулся лба. На лице лежала мокрая тряпка. Генка приподнял голову и тряпка, оказавшаяся вафельным полотенцем, упала на грудь.
— Лежите-лежите! — раздался низкий женский голос, в котором слышались одновременно испуг и восхищение.
Генка скосил глаза. Перед ним возникло лицо давешней толстушки.
— Лежите-лежите, — повторила женщина нежно. — Кровь может снова пойти!
— А где… эти? — прогундел Генка и поморщился от боли в разбитой губе.
— Там, где и положено, — улыбнулась женщина. — В милиции! Здорово вы их! Как это у вас получилось?!
— Что получилось? — снова поморщился Генка. Только сейчас он понял, что лежит на нижней полке, в том самом купе, где недавно ехали пьяные хулиганы.
— Как что?! — всплеснула руками толстушка. — Одним ударом свалить четверых — разве этого мало?! Пока проводница бегала за милицией, они так и валялись на полу! Как куклы, право слово! Кучей друг на друге!
Генка ничего не понимал. Вдобавок к саднящим губе и носу ужасно болела голова. Дотронувшись до затылка, Генка обнаружил здоровенную шишку. Видимо, при падении крепко к чему-то приложился…
Вдруг его пронзило беспокойство. Генка пружиной слетел с полки и бросился к верхней боковушке.
— Где мой рюкзак?! — истерично завопил он, разом забыв про боль. — Он лежал тут! Тут! — Генка забарабанил кулаками по бурому дерматину.
Испуганно затявкала собачка. Женщина отпрянула, потом бросилась к Генке, успокаивая:
— Все в порядке, все на месте! Сядьте-сядьте! Все на месте!
— Где?! Где на месте?! — заозирался Генка.
— Я положила ваш рюкзак в ящик под полкой! Проводница разрешила переселить вас сюда, где сидели эти… уроды! — Толстушка грозно помахала куда-то вверх пухленьким кулачком. — Я перестелила вам, а вещи положила вниз…
Генка бросился к полке и рывком поднял ее. Рюкзак был на месте. Генка судорожно схватился за карман — бутылочка из-под фанты никуда не делась. Но он все же расстегнул ремешок и откинул клапан. Только увидев белесое полупрозрачное содержимое бутылки, шумно выдохнул.
— Там у вас что-то ценное? — спросила толстушка, откровенно пытаясь заглянуть через Генкино плечо. Генка в ответ промычал что-то нечленораздельное, быстро опуская полку на место. Мысленно ругая себя на чем свет стоит за несдержанность, Генка понял, что распалил женское любопытство до предела. Стоит ему теперь отлучиться хотя бы на минуту — в тот же туалет (куда уже, откровенно говоря, хотелось) — как толстушка обязательно полезет в рюкзак. И Генка решился на отчаянный шаг.
— Только никому не говорите! — зашептал он, вновь поднимая полку, и наполовину вытащил бутылочку из кармана рюкзака. — Это — предсмертный выдох моего дедушки! Везу его бабушке: она так мечтает насладиться напоследок запахом любимого! — Генка почти искренне всхлипнул, так как нос опять начал кровенить.
— Ах! — зажмурилась толстушка, бледнея. — Но там что-то… мутное..
«Глазастая, зараза!» — отметил про себя Генка, а вслух трагически произнес:
— Дедушка ужасно много курил. От легких остались одни ошметки… Боюсь, он туда не только воздух выдул… К тому же врачи подозревали у старика в последнее время туберкулез.
Бедная женщина резво отпрыгнула назад, едва не раздавив своего хвостатого друга, который заверещал так, словно увидел собачье привидение.
— Простите, — еще раз шмыгнул Генка носом, спокойно застегивая карман рюкзака.
В туалете он внимательно рассмотрел в зеркале свою новую личину. На себя он теперь походил мало. Если раньше он даже немного гордился прямым, тонким — можно сказать, аристократическим — носом, то теперь посередине лица красовалось нечто сизое, больше похожее на маленький баклажанчик. Верхняя губа распухла и задралась, обнажив зубы, — правда, красивые, белые и ровные. Генка обеспокоено потрогал каждый. Левый верхний клык слегка шатался. В остальном все выглядело более-менее в порядке, если не считать кровавых пятен на футболке.
Генка сделал свои дела, умылся, обтер одежду мокрыми руками, а когда вышел из туалета, удовлетворенно отметил, что полная спутница сидит на своем месте, вжавшись как можно глубже в стенку, и смотрит на Генкину полку так, словно под ней копошится гадючий клубок.
ГЛАВА 10
Станция называлась изумительно — Индюк. Откровенно говоря, Генка уже сам себя ощущал этой глупой, напыщенной птицей. Надо же — возомнил себя героем, собравшимся в одиночку сражаться с инопланетянами! И где — в неведомых глубинах Галактики! Впрочем, почему один? Марина — рядом, теперь в настоящем человеческом обличье. Ха, «человеческом»! Да она же не является человеком по сути!
Сомнения позапрошлой ночи вновь заполнили Генкины мозги. Что он тут делает? Поверил странной (может быть чокнутой?) тетке, бросил работу (хотя это как раз ерунда: работа все равно временная, низкооплачиваемая и нудная — про нее и вспоминать не хочется!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
В купе напротив повисло тяжелое молчание. Мужики думали.
— Это кого ты сейчас козлами назвала? — прозвучало наконец оттуда.
— Вы что, как раз из той половины? — нервно гоготнула женщина.
Кто-то из мужиков хихикнул, но тут же громко ойкнул:
— Ты че?! Больно же!
— А хрен ли ты ржешь?!
Послышался треск рвущейся ткани. Вслед за этим полился бурный поток нецензурной брани, несший в себе лишь мелкие щепочки обычных слов:
— …рубашку порвал…?!
— …ржать… твою мать!!!
— …нас козлами… кто… козлы… ты… козел!!!
— …я?!! …ты… козел… козлы… пошел… на… !
— …рубашку порвал… ?!!
— …я тебе… ща… порву… !!!
Вскоре к ругани добавились звуки глухих и хлестких ударов, треск ткани и чего-то более твердого, звон металла и стекла, вопли ярости и боли. Затем волна звуков стала распространяться по вагону — в виде возмущенных криков, любопытных возгласов, детского плача и женского визга.
Генка сам не понял, как оказался на ногах в проходе лицом к разгоряченной компании, сжав потные ладони в кулаки.
— Немедленно прекратите! — по-петушиному вырвалось из горла.
Мужики замерли в немой сцене, немигающе уставившись на Генку. Тишина, словно волна от брошенного в воду камня, покатилась по вагону, пока не завладела им полностью. Только колеса продолжали бесконечный пересчет рельсовых стыков да жалобно взвизгивала собачонка за Генкиной спиной.
Наконец ближайший мужчина в рваной рубахе шмыгнул разбитым носом, сплюнул кровавый сгусток Генке под ноги и ласково произнес:
— Ты чего щас вякнул, падленыш?
— Прекратите бе-е-езобразие! — жалобно проблеял Генка, неуклюже взмахнув рукой, и тут же почувствовал, как пол резко ушел из-под ног, рот наполнился чем-то соленым, а голова загудела, словно колокол. Гудение быстро перешло в затухающий звон, вместе с которым погас и свет…
Очнулся Генка от приятной влажной прохлады, обволакивающей лицо. Не раскрывая глаз, поднял руку и коснулся лба. На лице лежала мокрая тряпка. Генка приподнял голову и тряпка, оказавшаяся вафельным полотенцем, упала на грудь.
— Лежите-лежите! — раздался низкий женский голос, в котором слышались одновременно испуг и восхищение.
Генка скосил глаза. Перед ним возникло лицо давешней толстушки.
— Лежите-лежите, — повторила женщина нежно. — Кровь может снова пойти!
— А где… эти? — прогундел Генка и поморщился от боли в разбитой губе.
— Там, где и положено, — улыбнулась женщина. — В милиции! Здорово вы их! Как это у вас получилось?!
— Что получилось? — снова поморщился Генка. Только сейчас он понял, что лежит на нижней полке, в том самом купе, где недавно ехали пьяные хулиганы.
— Как что?! — всплеснула руками толстушка. — Одним ударом свалить четверых — разве этого мало?! Пока проводница бегала за милицией, они так и валялись на полу! Как куклы, право слово! Кучей друг на друге!
Генка ничего не понимал. Вдобавок к саднящим губе и носу ужасно болела голова. Дотронувшись до затылка, Генка обнаружил здоровенную шишку. Видимо, при падении крепко к чему-то приложился…
Вдруг его пронзило беспокойство. Генка пружиной слетел с полки и бросился к верхней боковушке.
— Где мой рюкзак?! — истерично завопил он, разом забыв про боль. — Он лежал тут! Тут! — Генка забарабанил кулаками по бурому дерматину.
Испуганно затявкала собачка. Женщина отпрянула, потом бросилась к Генке, успокаивая:
— Все в порядке, все на месте! Сядьте-сядьте! Все на месте!
— Где?! Где на месте?! — заозирался Генка.
— Я положила ваш рюкзак в ящик под полкой! Проводница разрешила переселить вас сюда, где сидели эти… уроды! — Толстушка грозно помахала куда-то вверх пухленьким кулачком. — Я перестелила вам, а вещи положила вниз…
Генка бросился к полке и рывком поднял ее. Рюкзак был на месте. Генка судорожно схватился за карман — бутылочка из-под фанты никуда не делась. Но он все же расстегнул ремешок и откинул клапан. Только увидев белесое полупрозрачное содержимое бутылки, шумно выдохнул.
— Там у вас что-то ценное? — спросила толстушка, откровенно пытаясь заглянуть через Генкино плечо. Генка в ответ промычал что-то нечленораздельное, быстро опуская полку на место. Мысленно ругая себя на чем свет стоит за несдержанность, Генка понял, что распалил женское любопытство до предела. Стоит ему теперь отлучиться хотя бы на минуту — в тот же туалет (куда уже, откровенно говоря, хотелось) — как толстушка обязательно полезет в рюкзак. И Генка решился на отчаянный шаг.
— Только никому не говорите! — зашептал он, вновь поднимая полку, и наполовину вытащил бутылочку из кармана рюкзака. — Это — предсмертный выдох моего дедушки! Везу его бабушке: она так мечтает насладиться напоследок запахом любимого! — Генка почти искренне всхлипнул, так как нос опять начал кровенить.
— Ах! — зажмурилась толстушка, бледнея. — Но там что-то… мутное..
«Глазастая, зараза!» — отметил про себя Генка, а вслух трагически произнес:
— Дедушка ужасно много курил. От легких остались одни ошметки… Боюсь, он туда не только воздух выдул… К тому же врачи подозревали у старика в последнее время туберкулез.
Бедная женщина резво отпрыгнула назад, едва не раздавив своего хвостатого друга, который заверещал так, словно увидел собачье привидение.
— Простите, — еще раз шмыгнул Генка носом, спокойно застегивая карман рюкзака.
В туалете он внимательно рассмотрел в зеркале свою новую личину. На себя он теперь походил мало. Если раньше он даже немного гордился прямым, тонким — можно сказать, аристократическим — носом, то теперь посередине лица красовалось нечто сизое, больше похожее на маленький баклажанчик. Верхняя губа распухла и задралась, обнажив зубы, — правда, красивые, белые и ровные. Генка обеспокоено потрогал каждый. Левый верхний клык слегка шатался. В остальном все выглядело более-менее в порядке, если не считать кровавых пятен на футболке.
Генка сделал свои дела, умылся, обтер одежду мокрыми руками, а когда вышел из туалета, удовлетворенно отметил, что полная спутница сидит на своем месте, вжавшись как можно глубже в стенку, и смотрит на Генкину полку так, словно под ней копошится гадючий клубок.
ГЛАВА 10
Станция называлась изумительно — Индюк. Откровенно говоря, Генка уже сам себя ощущал этой глупой, напыщенной птицей. Надо же — возомнил себя героем, собравшимся в одиночку сражаться с инопланетянами! И где — в неведомых глубинах Галактики! Впрочем, почему один? Марина — рядом, теперь в настоящем человеческом обличье. Ха, «человеческом»! Да она же не является человеком по сути!
Сомнения позапрошлой ночи вновь заполнили Генкины мозги. Что он тут делает? Поверил странной (может быть чокнутой?) тетке, бросил работу (хотя это как раз ерунда: работа все равно временная, низкооплачиваемая и нудная — про нее и вспоминать не хочется!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94