– Почему ты говоришь в прошедшем времени? – спросил Вилфред. – Будто все у нас уже позади…
Мориц коротко рассмеялся:
– А разве не так?
В тот же миг в руках у него оказался револьвер; очевидно, он незаметно вытащил его из кармана.
– Комедиант! – сказал Вилфред. Ему нравилось дразнить Морица. За беседой они уже почти до дна распили вторую бутылку. Ясное утро постепенно сменялось пасмурным днем. Радостное настроение улетучилось.
Мориц наполнил его рюмку, затем вынул из-под стола третью бутылку.
– А что, люди вроде нас с тобой – всегда комедианты. Не то чтобы мы стояли в стороне от жизни, мы по-своему участвуем в ней, но разве мы вкладываем в это душу?
Отставив бутылку, Мориц снова взял в руки револьвер; теперь он вертел его в руках.
– Взять, к примеру, тебя: ты вечно перегибаешь палку, ты злоупотребляешь выигрышем, которым наградил тебя случай. Ты вызволил меня из беды, правда, не ради любви ко мне. Впрочем, мне безразлично, почему ты это сделал. Но шло время, и глянец на подвиге твоем поистерся. Сам понимаешь, не могу же я день за днем надраивать мою благодарность к тебе, чтобы она сверкала вечно новым блеском?
Вот это разговор начистоту! Раньше или позже он должен был состояться. Нельзя безнаказанно отвергать дружбу человека, который вынужден насиловать свою природу, чтобы вступить в общение с другим. Вилфред вздохнул с облегчением, он будто снова обрел под ногами твердую почву.
– А это значит, – спросил он и с насмешливой серьезностью поднял рюмку, – что отныне ты отказываешь мне в верности и дружбе?
– Ты угадал.
Мориц снова отложил в сторону револьвер. На его вялом лице блуждала улыбка, чувственная и обманчивая, как все в этом человеке, разыгрывавшем комедию.
– Твое положение двусмысленно: с кем только ты не водишься! Хуже того – сам факт твоего существования способен кое-кого раздражать.
– И ты полагаешь, что это можно исправить?
Мориц отрешенно глядел в весеннее небо. Черные тени промчались над фьордом, зловеще кричали морские птицы. Какая-то ложная торжественность сквозила во всей этой сцене, и казалось, вокруг – наспех сколоченные декорации, реквизит театральной техники, который будет выброшен на свалку, как только окончится представление.
– Вся эта природа действует мне на нервы… – Подняв рюмку, Мориц снова поставил ее на каменный стол. – Я обдумал создавшееся положение, – сказал он по-прежнему таким тоном, словно самому ему все глубоко безразлично.
– Ты хочешь извиниться?
Мориц раздраженно покачал головой:
– Мы действуем решительно и быстро. Странные вы люди, вы, жители этой миролюбивой страны. Вы до сих пор не поняли, что в критической ситуации высшая справедливость требует решительных действий. Реальность, как и прежде, вам чужда.
Вилфред уже раскрыл рот, чтобы ответить, но отвечать не хотелось. Револьвер на столе словно дразнил его. Стоит ему сейчас протянуть руку и попытаться его схватить – но, как бы молниеносно он ни проделал это, Мориц опередит его и к тому же это послужит оправданием поступка, в котором, в сущности, ему и не надо будет оправдываться.
Вилфред опустил обе руки на холодную столешницу. Мориц не сдвинулся с места. Его длинные пальцы теребили знаки различия на воротнике мундира, словно он хотел этим сказать: «Видишь, я убрал руки от револьвера – пользуйся случаем!»
А если револьвер не заряжен? Если вся эта мелодраматическая сцена – лишь повод подтолкнуть Вилфреда на дурацкий и необратимый жест? В рукопашной схватке Мориц легко возьмет над ним верх… Вилфред не слишком искушен в обращении с огнестрельным оружием, да и кто, глядя на револьвер – орудие смерти, – возьмется определить, хранит ли оно сейчас в себе эту смерть или же нет…
Мориц вдруг протянул руку и схватил… рюмку. Вилфред чуть было не попался на удочку, но, уж верно, ангел-хранитель вовремя удержал его.
Мориц поднял рюмку и кивнул с одобрительной улыбкой.
– Недурно, недурно! – пробормотал он.
– Лучше не бывает! – Это могло относиться и к вину. – Наверно, с интендантского склада?
Кокетливо приложив два пальца к губам, Мориц вскинул брови.
Да, наверно, вот так он сидел и забавлялся день за днем. А теперь у него появился зритель…
– Слишком поздно… – вдруг тихо произнес Вилфред. И поскольку тот, другой, не отозвался, он продолжал: – Я полагаю, это в природе вещей. Человек взрослеет рывками. И причины, побудившие нас в свое время сделать то-то и то-то, впоследствии уже недействительны, да их даже и не вспомнишь! Кажется, будто все предопределено заранее.
Мориц холодно рассмеялся:
– Ты вечно думаешь лишь о самом себе – о том, чтобы возвыситься над обыденным… – Он сидел, вертя в руках револьвер. – Я же сказал: мы с тобой братья, – продолжал он, – мне ли не знать, что такое сомнение? Большинство наших поступков мы совершаем случайно. Преднамеренность мертвит – в ней уже зачаток малокровной рефлексии. Важнее наших раздумий и решений – условия, случайные обстоятельства, которые вынуждают нас действовать… Как-то раз на Украине, в боях за некую речушку, со мной приключилась забавная история. Прилетела вдруг темненькая пичужка, не знаю, какой уж породы, но я невольно заприметил ее. Артиллерия расчистила нам путь, мы могли свободно пройти к реке, но почему-то замешкались. И тут откуда ни возьмись появился вдруг партизанский отряд, из тех, что сильно донимали нас в тамошних краях, и открыл по нашим силам огонь из автоматов и пулемета, может, даже из двух. Ну конечно, тут вступили в дело наши танки, и скоро стрельба у речки стихла, но, пока партизаны вели огонь, пули сбили всю листву на деревьях, окаймлявших реку, так что под конец всюду торчали одни голые сучья, а деревья стали похожи на веники. А та крохотная пичужка прямо-таки заворожила меня; дожидаясь минуты, когда мы сможем выступить вперед, я не отрывал от нее глаз: по мере того как ветви обламывались под ней, она перескакивала с ветки на ветку, с дерева на дерево. Сорвет пуля одну ветку – пичужка тотчас перелетит на другую. Над нами было светлое небо, с серебристым туманом над речкой, но всюду стоял дым, и еще помню грязную темную полоску земли вдоль речки. Но пичужка оставалась целехонька – казалось, весь наш смертоносный грохот бессилен против нее. Под конец меня стала так раздражать эта пернатая озорница, что я вытащил револьвер и пристрелил ее. Вот тут-то меня и ранило, после чего меня прислали сюда. Я тогда совсем забыл о себе, мне бы укрыться где-нибудь, а не стоять на месте. И если бы в ту пору от моего присутствия духа зависел исход войны, то и тогда я, наверно, не смог бы оторваться от этой проклятой птицы.
Мориц небрежно раскачивался на стуле, лениво свесив по бокам руки. Он рассказывал про пичужку, но невидящий взгляд его был устремлен в пространство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66