Теперь она признавалась себе в том, что между ней и ним есть какое-то тайное чувство, нечто сладостное, тем более сладостное, что никто в мире, кроме них обоих, не знает об этом. Но она хранила свою тайну спокойно, ничто не смущало ее честности: ведь у нее не было никаких дурных помыслов. Как доктор был добр с женой и сыном! Она любила его еще больше, когда он подбрасывал Люсьена на коленях и целовал Жюльетту в щеку. С тех пор, как она увидела его в кругу семьи, их дружба еще окрепла. Теперь она чувствовала себя как бы членом семьи, и ей казалось невозможным, чтобы ее удалили отсюда. Про себя она стала звать его Анри: это было естественно, ведь она слышала, как Жюльетта называла его этим именем. И когда ее губы произносили «сударь», все ее существо повторяло, как эхо: «Анри». Однажды доктор нашел Элен под вязом одну. В то время Жюльетта почти каждый день уходила после двенадцати из дому.
– Как? Моей жены здесь нет? – сказал он.
– Нет, она меня покинула, – отвечала Элен, смеясь. – Но и вы сегодня вернулись раньше обыкновенного.
Дети играли на другом конце сада. Он сел рядом с ней. То, что они остались наедине, нисколько не смущало их. Около часа они разговаривали о тысяче вещей, не испытывая ни на минуту желания хотя бы намеком коснуться того нежного чувства, которое переполняло их сердца. Зачем было говорить об этом? Разве они и так не знали того, что могли бы сказать друг другу? Им не в чем было друг другу признаваться. Для них было достаточной радостью то, что они видятся, что они во всем согласны друг с другом, что они могут спокойно наслаждаться своим уединением на том самом месте, где он каждый вечер целовал при ней свою жену. На этот раз он подсмеивался над ее неистовым трудолюбием.
– Представьте, – сказал он, – я даже не знаю, какого цвета ваши глаза: они всегда устремлены на иголку.
Она подняла голову и, как всегда, посмотрела ему прямо в глаза.
– Разве вы любите дразнить? – мягко спросила она. Он продолжал:
– А!.. они серые… серые с голубым отливом… правда?
Это было все, на что они осмеливались; но эти слова, такие случайные, звучали бесконечной нежностью. Начиная с этого дня, он нередко заставал ее в сумерках одну. И тогда, помимо их воли, их близость возрастала. Они беседовали изменившимся голосом, с ласкающими интонациями, которых у них не было, когда их слушали посторонние. И однако, когда возвращалась Жюльетта, принося с собой из своей беготни по Парижу лихорадочную болтливость, она по-прежнему не казалась им помехой, они могли продолжать начатый разговор, не чувствуя смущения и не отодвигаясь друг от друга. Казалось, эта прекрасная весна, этот сад, где цвела сирень, лелеют в них первое блаженное упоение страстью.
В конце месяца госпожа Деберль увлеклась грандиозным проектом. Она затеяла дать детский бал. Была уже поздняя весна, но эта идея так заполнила ее пустую головку, что она тотчас, со свойственной ей шумной стремительностью, вся ушла в приготовления. Ей хотелось устроить нечто замечательное: она даст костюмированный бал. У себя, у других, повсюду она стала говорить только о своем бале. В саду начались бесконечные разговоры. Красавец Малиньон находил проект несколько наивным, однако снисходительно заинтересовался им и обещал привести знакомого комического певца.
Однажды, когда все общество находилось под вязами, Жюльетта подняла чрезвычайно важный вопрос: как будут одеты Люсьен и Жанна.
– Я не знаю, на чем остановиться, – сказала она. – Я подумывала о костюме Пьерро из белого атласа.
– О, это банально! – заявил Малиньон. – На вашем балу, наверное, будет добрая дюжина Пьерро… Подождите! Тут нужно придумать нечто оригинальное…
Посасывая набалдашник трости, он погрузился в размышления.
– А мне хочется одеться субреткой! – воскликнула подошедшая Полина.
– Тебе? – сказала госпожа Деберль с удивлением. – Но ведь ты же не будешь в костюме. Или ты считаешь себя ребенком, глупышка? Будь любезна, приходи в белом платье.
– Вот как! А ведь это было бы очень весело, – пробормотала Полина. Несмотря на свои восемнадцать лет и пышно развитые формы, эта красивая девушка страстно любила веселиться и прыгать с малышами. Элен между тем продолжала работать под деревом, поднимая порою голову, чтобы улыбнуться доктору и господину Рамбо. Они беседовали, стоя перед ней. Господин Рамбо в конце концов тоже сблизился с Деберлями.
– А Жанна, – спросил доктор, – как вы ее оденете? Но его прервало восклицание Малиньона:
– Нашел! Маркиз времен Людовика Пятнадцатого!
И он торжествующе взмахнул тросточкой. Так как никто не выразил особенного восторга, он удивился:
– Как? Вы не понимаете? Ведь это Люсьен принимает у себя своих маленьких гостей, не так ли? Вот вы и поставьте его на пороге гостиной в костюме маркиза, с большим пучком роз, приколотым сбоку, и пусть он встречает дам глубоким поклоном.
– Но ведь у нас будут дюжины маркизов, – возразила Жюльетта.
– Ну так что же? – спокойно сказал Малиньон. – Чем больше будет маркизов, тем занятнее. Я вам говорю, это как раз то, что надо… Хозяин дома должен быть одет маркизом, иначе ваш бал будет из рук вон плох.
Он казался настолько убежденным в своей правоте, что и Жюльетта в конце концов увлеклась. В самом деле! Костюм маркиза Помпадур из белого атласа, затканного букетиками, – это будет совершенно восхитительно.
– А Жанна? – снова спросил доктор.
Девочка тем временем подошла к матери и, ласкаясь, приняла свою любимую позу, прильнув к ее плечу. Прежде чем Элен успела раскрыть рот, девочка прошептала:
– О мама, ты ведь помнишь, что обещала мне!
– А что? – раздались голоса кругом.
Под умоляющим взглядом дочери Элен ответила, улыбаясь:
– Жанна не хочет, чтобы о ее костюме знали заранее.
– Ну конечно! – воскликнула девочка. – Если знают костюм заранее, он не производит никакого впечатления.
Присутствующие посмеялись над этим кокетством. Господин Рамбо вздумал подразнить ее. С некоторых пор Жанна на него дулась, и добряк, истощив все усилия и не зная, как вернуть себе расположение своего маленького друга, начал поддразнивать девочку, чтобы опять с ней сблизиться. Он повторил несколько раз, глядя на нее:
– А я скажу, а я скажу…
Девочка побледнела. Ее кроткое болезненное личико стало жестким и мрачным. Две глубокие морщины пересекли лоб, подбородок заострился и нервно задрожал.
– Ты, – пробормотала она, заикаясь, – ты… Ничего ты не скажешь… – И, видя, что он все еще как будто намеревается заговорить, она, обезумев, бросилась к нему, крича:
– Молчи, я не хочу, чтобы ты говорил… не хочу!
Элен не успела предотвратить припадок – один из тех припадков слепого гнева, которые время от времени так страшно потрясали бедную девочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
– Как? Моей жены здесь нет? – сказал он.
– Нет, она меня покинула, – отвечала Элен, смеясь. – Но и вы сегодня вернулись раньше обыкновенного.
Дети играли на другом конце сада. Он сел рядом с ней. То, что они остались наедине, нисколько не смущало их. Около часа они разговаривали о тысяче вещей, не испытывая ни на минуту желания хотя бы намеком коснуться того нежного чувства, которое переполняло их сердца. Зачем было говорить об этом? Разве они и так не знали того, что могли бы сказать друг другу? Им не в чем было друг другу признаваться. Для них было достаточной радостью то, что они видятся, что они во всем согласны друг с другом, что они могут спокойно наслаждаться своим уединением на том самом месте, где он каждый вечер целовал при ней свою жену. На этот раз он подсмеивался над ее неистовым трудолюбием.
– Представьте, – сказал он, – я даже не знаю, какого цвета ваши глаза: они всегда устремлены на иголку.
Она подняла голову и, как всегда, посмотрела ему прямо в глаза.
– Разве вы любите дразнить? – мягко спросила она. Он продолжал:
– А!.. они серые… серые с голубым отливом… правда?
Это было все, на что они осмеливались; но эти слова, такие случайные, звучали бесконечной нежностью. Начиная с этого дня, он нередко заставал ее в сумерках одну. И тогда, помимо их воли, их близость возрастала. Они беседовали изменившимся голосом, с ласкающими интонациями, которых у них не было, когда их слушали посторонние. И однако, когда возвращалась Жюльетта, принося с собой из своей беготни по Парижу лихорадочную болтливость, она по-прежнему не казалась им помехой, они могли продолжать начатый разговор, не чувствуя смущения и не отодвигаясь друг от друга. Казалось, эта прекрасная весна, этот сад, где цвела сирень, лелеют в них первое блаженное упоение страстью.
В конце месяца госпожа Деберль увлеклась грандиозным проектом. Она затеяла дать детский бал. Была уже поздняя весна, но эта идея так заполнила ее пустую головку, что она тотчас, со свойственной ей шумной стремительностью, вся ушла в приготовления. Ей хотелось устроить нечто замечательное: она даст костюмированный бал. У себя, у других, повсюду она стала говорить только о своем бале. В саду начались бесконечные разговоры. Красавец Малиньон находил проект несколько наивным, однако снисходительно заинтересовался им и обещал привести знакомого комического певца.
Однажды, когда все общество находилось под вязами, Жюльетта подняла чрезвычайно важный вопрос: как будут одеты Люсьен и Жанна.
– Я не знаю, на чем остановиться, – сказала она. – Я подумывала о костюме Пьерро из белого атласа.
– О, это банально! – заявил Малиньон. – На вашем балу, наверное, будет добрая дюжина Пьерро… Подождите! Тут нужно придумать нечто оригинальное…
Посасывая набалдашник трости, он погрузился в размышления.
– А мне хочется одеться субреткой! – воскликнула подошедшая Полина.
– Тебе? – сказала госпожа Деберль с удивлением. – Но ведь ты же не будешь в костюме. Или ты считаешь себя ребенком, глупышка? Будь любезна, приходи в белом платье.
– Вот как! А ведь это было бы очень весело, – пробормотала Полина. Несмотря на свои восемнадцать лет и пышно развитые формы, эта красивая девушка страстно любила веселиться и прыгать с малышами. Элен между тем продолжала работать под деревом, поднимая порою голову, чтобы улыбнуться доктору и господину Рамбо. Они беседовали, стоя перед ней. Господин Рамбо в конце концов тоже сблизился с Деберлями.
– А Жанна, – спросил доктор, – как вы ее оденете? Но его прервало восклицание Малиньона:
– Нашел! Маркиз времен Людовика Пятнадцатого!
И он торжествующе взмахнул тросточкой. Так как никто не выразил особенного восторга, он удивился:
– Как? Вы не понимаете? Ведь это Люсьен принимает у себя своих маленьких гостей, не так ли? Вот вы и поставьте его на пороге гостиной в костюме маркиза, с большим пучком роз, приколотым сбоку, и пусть он встречает дам глубоким поклоном.
– Но ведь у нас будут дюжины маркизов, – возразила Жюльетта.
– Ну так что же? – спокойно сказал Малиньон. – Чем больше будет маркизов, тем занятнее. Я вам говорю, это как раз то, что надо… Хозяин дома должен быть одет маркизом, иначе ваш бал будет из рук вон плох.
Он казался настолько убежденным в своей правоте, что и Жюльетта в конце концов увлеклась. В самом деле! Костюм маркиза Помпадур из белого атласа, затканного букетиками, – это будет совершенно восхитительно.
– А Жанна? – снова спросил доктор.
Девочка тем временем подошла к матери и, ласкаясь, приняла свою любимую позу, прильнув к ее плечу. Прежде чем Элен успела раскрыть рот, девочка прошептала:
– О мама, ты ведь помнишь, что обещала мне!
– А что? – раздались голоса кругом.
Под умоляющим взглядом дочери Элен ответила, улыбаясь:
– Жанна не хочет, чтобы о ее костюме знали заранее.
– Ну конечно! – воскликнула девочка. – Если знают костюм заранее, он не производит никакого впечатления.
Присутствующие посмеялись над этим кокетством. Господин Рамбо вздумал подразнить ее. С некоторых пор Жанна на него дулась, и добряк, истощив все усилия и не зная, как вернуть себе расположение своего маленького друга, начал поддразнивать девочку, чтобы опять с ней сблизиться. Он повторил несколько раз, глядя на нее:
– А я скажу, а я скажу…
Девочка побледнела. Ее кроткое болезненное личико стало жестким и мрачным. Две глубокие морщины пересекли лоб, подбородок заострился и нервно задрожал.
– Ты, – пробормотала она, заикаясь, – ты… Ничего ты не скажешь… – И, видя, что он все еще как будто намеревается заговорить, она, обезумев, бросилась к нему, крича:
– Молчи, я не хочу, чтобы ты говорил… не хочу!
Элен не успела предотвратить припадок – один из тех припадков слепого гнева, которые время от времени так страшно потрясали бедную девочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89