Всем казалось, что дела обстоят, как нельзя лучше. Вабинош-Хоуз находился сравнительно недалеко, и через пару дней Миннетаки должна была живой и невредимой вернуться к родителям, которые ждали ее с таким нетерпением. Начиная с завтрашнего дня…
Но на завтрашний день все круто изменилось к худшему, потому что к утру положение Родерика стало гораздо серьезнее, чем можно было думать. Оказалось, что нож индейца попал в пах, и без помощи врача нельзя было определить, не задет ли какой-нибудь важный внутренний орган. С другой стороны, его тяжелое состояние можно было объяснить чрезмерной усталостью и небывалым душевным напряжением, в котором он находился последние дни. Он был истощен и физически и морально.
Молодой человек все время находился в состоянии прострации, из которого его никак не удавалось вывести. С тысячью предосторожностей его перенесли на сани, и мужчины в сопровождении плачущей Миннетаки повезли его в Вабинош-Хоуз, куда они прибыли сравнительно благополучно.
Родерик серьезно заболел и болел очень долго. Проходили дни и ночи; жизнь упорно боролась со смертью, но пока еще ничего определенного нельзя было сказать. Юноша не переставал бредить. Ему все время казалось, что он находится в какой-то дьявольской кухне и без конца жарит, жарит, жарит… И неизменно, когда бы он ни приходил на несколько минут в себя, он видел озабоченно склоненную над ним головку Миннетаки, которая ухаживала за ним больше всех остальных и беспрестанно делала ему компрессы из ледяной воды.
Но Родерик был слишком молод, и здоров для того, чтобы не совладать даже с самой жестокой болезнью, и мало-помалу его рана стала заживать, а воспаление уменьшаться. К концу месяца доктор объявил, что его пациент уже находится вне опасности. Однако для полного выздоровления потребовался еще один месяц, по истечении которого в один прекрасный солнечный день Миннетаки объявила больному радостную новость: в Вабинош-Хоуз прибыла его мать, за которой была послана в Детруа специальная пара саней.
По мере того как Родерик возвращался к жизни, он все чаше и чаще беседовал с Ваби о пресловутой золотоносной жиле. Приближался назначенный срок, и молодой человек окреп уже настолько, что мог серьезно подумывать о предстоящей весьма нелегкой экспедиции.
Разговорившись однажды после обеда с девушкой, Родерик как бы случайно задал ей вопрос: не желала ли бы она присоединиться к ним?
Он тотчас же обратил внимание на то, как загорелись чудесные глаза девушки, и поспешил добавить:
— Вот было бы замечательно, если бы вам удалось добиться разрешения ваших родителей! Пустите в ход все ваши чары! Попросите Ваби помочь вам в этом деле.
Но Миннетаки, приняв вдруг серьезный вид, покачала головой:
— Я нисколько не сомневаюсь, — сказала она, — что отец и мать ни в коем случае не согласятся на это. Вы понимаете, конечно, как была бы я счастлива, если бы могла сопровождать вас… Мне так хотелось бы вместе с вами охотиться на медведей, волков, оленей и лосей! А затем, не разлучаясь с вами, идти все дальше и дальше, пока мы вместе не нашли бы этой самой жилы, которая вам спать не дает. Господи, Боже мой, да чего бы только я ни дала за то, чтобы видеть и пережить все это, но… войдите хоть на одну минутку в положение моих родителей. Вы прекрасно знаете, как они любят меня и сколько горя я невольно причинила им совсем недавно. Ведь воспоминания еще так свежи! Если смерть Вунга и подействовала на его соплеменников, которые вдруг, как будто по волшебству, исчезли с наших глаз, то не надо забывать, что есть множество других страшных опасностей, связанных с моим путешествием по такой дикой стране.
Она тотчас же добавила:
— Что касается меня лично, то я абсолютно ничего не боюсь. В этом отношении я нисколько не похожа на моих родных, которые во всем том, что касается меня, не так решительны. Вы понимаете, что я не вправе причинять им горе и неприятности. Волей-неволей мне придется остаться с ними и, кстати, поближе познакомиться с вашей матушкой, которую я уже люблю так, точно я — ее родная дочь. А вы поезжайте, и дай вам Бог побольше счастья и удачи!
Глава VII. На льду озера Нипигон
С каждым днем солнце всходило все раньше и заходило все позже. Дни удлинились, и в воздухе уже чувствовалось нежное дыхание весны, полное ароматами земли. В своем снежном ложе проснулся лес, и вместе с ним проснулись все миллионы жизней, все мириады звуков… Повсюду — на голых ветвях, в кустах, в подымающихся травах защебетали, застрекотали, заворковали птицы.
Вороны и сойки громко заявляли о своем недовольстве. Зимние птицы, словно огромные драгоценные камни, сверкая на солнце, собирались уже лететь еще дальше на север и действительно исчезли с последним снегом: им больше нечего было делать здесь.
Почки тополей, уже величиной с горошину, пышно набухали и быстро лопались, доставляя обильный корм куропаткам.
В это время года медведица-мать выходит из своей зимней берлоги в сопровождении своих медвежат, которым уже минуло два месяца, и терпеливо учит их, как надо пригибать к земле юные деревца и лакомиться их свежими ароматными побегами.
Одновременно с медведями на свет божий появляются лоси, которые спускаются с горных круч, где они нашли себе убежище на всю зиму и таким образом спаслись от голодающих волков. Старые и больные лоси за зиму погибли, и теперь осталось только самое молодое и здоровое племя.
Снег оседает и незаметно для глаза испаряется на земле и на озерах, на скалах и на деревьях. Каждую ночь уменьшается блеск северного сияния, которое все дальше и дальше на север уносит свой холодный бледнеющий свет.
Полный, ничем и никем не нарушаемый покой царил в Вабинош-Хоузе, из которого уже уехали солдаты, посланные канадским правительством для защиты фактории от индейцев.
Отъезд золотоискателей состоялся рано утром в один из первых апрельских дней. Родерик, Ваби и Мукоки накануне покончили со всеми приготовлениями в дорогу и в последние минуты бросили критический взгляд на все то, что брали с собой. Они как будто ничего не забыли, и Родерик, которому мысль о новой, чудесной экспедиции в Нортландии не давала уснуть всю ночь, нервно сжимал в руке кусок березовой коры, где был грубо начертан план их путешествия.
Звезды не успели еще погаснуть в небе, как вся фактория была уже на ногах. Все собрались в большой столовой, где в продолжение двух веков факторы устраивали свои традиционные торжественные обеды.
Богатый завтрак был подан в честь тех, кому, быть может, суждено было не есть по-настоящему в продолжение нескольких недель, а, может быть, и месяцев. Неизбежная в таких случаях печаль витала в огромной комнате, где хозяин дома старался создать необыкновенно веселое и жизнерадостное настроение, желая хоть как-нибудь поднять дух женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45