– Доброе утро. Это вы – капитан Бирс? – спросил Баффем.
– Самый я и есть.
– Не скажете ли, капитан, кто теперь живет в доме Риверсов?
– В котором, вы говорите, доме?
– У Риверсов. Вон через дорогу.
– А, в этом? А это дом Кендриков.
– Но ведь его построил Риверс?
– Вот и нет. Капитан Сефас, вот кто его построил. И всегда в нем жили Кендрики. Теперешнего владельца зовут Уильям Дин Кендрик. Сам он в Бостоне, по шерстяному делу, но семья приезжает сюда, почитай, каждое лето. Уж кому и знать, как не мне. Кендрики со мной в родстве.
– Но… где же тогда жили Риверсы?
– Риверсы? А-а, они-то? Вы, стало быть, с Запада приехали? Думаете провести здесь лето?
– Нет. Почему вы решили, что я с Запада?
– Да Риверс на Запад переселился, Брэдли Риверс. Вы-то про него, что ли, спрашивали?
– Да.
– Приятель вам будет?
– Нет. Просто слыхал о нем.
– Ну тогда я вам вот что скажу: никаких Риверсов никогда и не было.
– То есть как это?
– Отец этого самого Брэдли Риверса называл себя Зенас Риверс, Да только настоящее-то имя ему было Фернао Рибейро, и был он всего-навсего португалец-матрос. И добром он не кончил, хоть и знал толк в промысле. Но как запьет, то уж, не дай бог, себя не помнил. Он грабил затонувшие корабли. А сюда он приехал с островов Зеленого Мыса.
– Я так понял, что предки этого Брэдли Риверса были самые что ни на есть аристократы и прибыли сюда на «Мэйфлауэре».
– Может, и так, может, и так. Аристократы по части как бы нализаться ямайского рома. Но они не на «Мэйфлауэре» приехали. Зенас Риверс пришел сюда на бриге «Дженни Б. Смит».
– Но, значит, Зенас до Кендриков владел этим домом?
– Это он-то? Да если он или Брэд и переступали когда порог Кендрикова дома, то разве чтобы дров охапку принести или раков на продажу.
– А какой он был с виду, этот Зенас?
– Да такой плотный из себя, смуглый – одно слово, португалец.
– А нос у него был с горбинкой?
– У него нос с горбинкой? Что твоя слива у него был нос.
– Но ведь у Брэдли был римский профиль. Откуда же у Брэдли взялся нос с горбинкой?
– От мамаши. Мамаша у него янки, только их семья совсем была никудышная, вот она и вышла за Зенаса. Брэд Риверс всю жизнь был отпетый враль. Лет семь-восемь назад он вдруг объявился, так он тогда хвастал, будто стал первым богачом в Канзасе или в Милуоки он говорил, не помню.
– Не знаете, он покупал здесь картину дома Кендриков?
– Вроде бы покупал. Он подрядил одного живописца нарисовать Кендриков дом. И купил кое-что у меня в лавке – старый диван и портрет покойного капитана Гулда, что оставила здесь Мэй Гулд.
– А этот капитан Гулд… у него нос с горбинкой? Лицо такое суровое, с бакенбардами?
– Он, он. Что же вам про него Брэд нарассказал, а?
– Ничего, – вздохнул Баффем. – Так, значит, Риверс был самый обыкновенный простолюдин вроде меня?
– Брэд Риверс? Простолюдин? Он у Зенаса, правда, учился года два в Тэнтоне, но все равно, его здесь на задворках у Кендриков, или у Бирсов, или Доунов всякая собака знает, привыкли. Да вы спросите хоть кого из старожилов, вам всякий скажет.
– Спрошу. Спасибо вам.
Он шел по единственной улице Апогея в густом облаке пыли – ничем не примечательный высокий господин в котелке.
В его распоряжении была всего пятьдесят одна минута до возвращения местного поезда Апогейской ветки, который должен был доставить его на ближайшую узловую станцию для пересадки в Западный экспресс.
Он позвонил; он постучал кулаком в парадное; он обошел дом кругом, и здесь застал матушку Ориллии за стиркой салфеток. Она поглядела на него поверх очков и гордо осведомилась:
– Что вам угодно?
– Вы не помните меня? Я проезжал здесь недавно в гоночном автомобиле. Могу ли я видеть мисс Риверс?
– Нет. Она в школе. На уроках.
– А когда вернется? Сейчас четыре.
– Возможно, что прямо сию минуту, а возможно, что и до шести задержится.
Его поезд отходил в 4:49. Он ждал на ступеньках парадного крыльца. Было уже 4:21, когда в калитку вошла Ориллия Риверс. Он бросился к ней навстречу, держа часы в руках, и, прежде чем она успела промолвить слово, выпалил одним духом:
– Узнаете меня? И прекрасно. У меня неполных двадцать восемь минут. Должен поспеть на поезд в Сан-Франциско, пароходом в Японию, оттуда, возможно, в Индию. Рады мне? Пожалуйста, не будьте мисс Риверс, будьте просто Ориллией. Осталось двадцать семь с половиной минут. Скажите, вы рады?
– Д-д-да.
– Думали обо мне?
– Конечно.
– А вам хотелось, чтобы я когда-нибудь опять проехал через ваши места?
– Какой вы самонадеянный!
– Нет, я просто очень тороплюсь. У меня осталось всего двадцать семь минут. Вам хотелось, чтобы я вернулся? Ну, пожалуйста, скажите! Разве вы не слышите свисток парохода, уходящего в Японию? Он зовет нас.
– В Японию!
– Хотите посмотреть Японию?
– Очень!
– Пойдемте со мной! Я распоряжусь, чтобы в поезде нас встретил пастор. Можете позвонить в Детройт и навести обо мне справки. Соглашайтесь! Скорее! Будьте моей женой. Осталось двадцать шесть с половиной минут.
В ответ она смогла только прошептать:
– Нет! Мне нельзя об этом даже думать. Это так заманчиво! Но мама никогда не согласится.
– При чем тут ваша мама?
– Как при чем? В таких семьях, как наша, судьба одного человека – ничто, важна и священна судьба рода. Я должна помнить о Брэдли Риверсе, о старом Зенасе, о сотнях славных пионеров-янки, возродивших нечто величественное, по сравнению с чем не имеет значения счастье отдельного человека. Дело в том, что… о! Noblesse oblige.
Мог ли он, не пощадив этой страстной веры, сказать ей правду? Он выпалил:
– Но вы бы хотели? Ориллия! Осталось ровно двадцать пять минут. – Он сунул часы в карман. – Слушайте. Я должен поцеловать вас. Я уезжаю отсюда за семь тысяч миль, и я этого не вынесу, если… Я сейчас вас поцелую вон там в беседке.
Он ухватил ее под руку и увлек по дорожке.
Она слабо сопротивлялась: «Нет, нет, о, пожалуйста, не надо!» – пока он не смел ее слова поцелуем, и в поцелуе она забыла все, что только что говорила, и прильнула к нему с мольбой:
– О, не уезжайте! Не оставляйте меня тут, в этой мертвой деревне. Останьтесь, поезжайте следующим пароходом! Уговорите маму…
– Я должен ехать этим пароходом. Меня ждут там: будут большие гонки. Поедем со мной!
– Без… без вещей?
– Купим все по дороге, в Сан-Франциско!
– Нет, не могу. Я должна подумать и о других, не только о маме.
– О мистере Доусоне? Неужели он вам нравится?
– Он очень деликатен и внимателен, и он такой образованный человек! Мама хочет, чтобы мистер Доусон получил приход на Кейп-Коде, и тогда, она думает, я могла бы возобновить прежние связи нашей семьи и стать настоящей Риверс. Сделавшись миссис Доусон, я, может быть, разыскала бы наш старый дом и…
Ее прервали его руки, легшие ей на плечи, его глаза, смотревшие прямо в ее глаза с горькой прямотой.
1 2 3 4 5