Дно океана. Космос, межзвездное пространство. Крошечные мерцающие огоньки за миллионы миль отсюда. Его тело утопало в темно-синей сахарной вате. Мягкие пелены. Бесконечное круженье.
Очень медленное.
— Ты меня слышишь? Раздражение. Ткань разорвана. Но он все еще парит.
— Ты меня слышишь?
— Да. — Ответить. Так легче.
— Что тебе надо от Джорджа Ула?
— Деньги.
— Какие деньги?
— Мои деньги. Наши деньги.
— У Джорджа Ула есть деньги, принадлежащие тебе?
— Да.
— Как у него оказались твои деньги?
— Двойная игра.
— В ограблении?
— Да.
— Расскажи мне об ограблении. — Сложный вопрос. Раздражение. Болезненное раздражение. — Расскажи мне об ограблении.
Проще ответить.
— Банк. Нас четверо. Бенни Вайс. Фил Эндрюс. Джордж Ул. Тридцать три штуки баксов. Ул пристрелил Вайса. Пристрелил Эндрюса. Спалил дом.
— Как ты оттуда выбрался?
— Через окно.
— Он знает, что ты еще жив?
— Да.
— Тридцать три тысячи — это твоя доля или весь куш?
— Весь.
— Ты знаешь, где сейчас Джордж Ул?
— Нет.
— Ты знаешь; как его найти?
— Матт Розенштейн. Спросить Матта Розенштейна.
— А другие способы?
— Нет.
— Больше никаких связей с Улом?
— Бенни Вайс.
— Разве он не мертв?
— Да.
— Так что Розенштейн — твоя единственная ниточка.
— М-м...
— Розенштейн — твоя единственная ниточка?
— Да.
— У тебя есть другие дела к Розенштейну?
— Нет.
— Ты угрожаешь Розенштейну?
— Нет.
— Ты сможешь найти Ула, если Розен-штейн тебе не поможет? — Трудный вопрос. Раздражение. Боль. — Ты сможешь найти Ула без помощи Розенштейна?
— Нет. Может быть. Нет. Может, как-нибудь.
— Как?
— Не знаю.
— Что ты будешь делать, если не найдешь Ула?
— Что-нибудь еще.
— Хорошо. До свидания, мистер Паркер.
Парение. Синева и темнота. Глубже. Глубже в синеву и темноту. Погружение вниз. Выход. Пустота.
Глава 5
Голова раскалывалась на части. Резкая, отчаянно жестокая головная боль вернула его в сознание. Он застонал, шевельнулся и ощутил под собой очень жесткую, неровную поверхность. Заставив себя приоткрыть глаза, увидел в дюйме от лица шероховатый бетон. Еще раз шевельнувшись, ощутил бетон всем телом и понял, что лежит на нем плашмя, лицом вниз.
Стояла ночь; тьму слегка рассеивал свет далеких электрических фонарей.
Голову сверлило так, будто кто-то разрезал его мозг на две половинки, проложил между ними кусок наждачной бумаги и принялся тереть их друг о друга. Ему казалось, будто его череп треснул от переносицы до затылка. Боль была настолько острой, что удерживала его в сознании, но в то же время грозила его и отключить в любой момент.
Лежать так дальше становилось невыносимым. Он с трудом подтянул под себя руки и, корчась от удвоившейся головной боли, смог в конце концов принять сидячее положение.
Вокруг возвышались темные кирпичные стены. Чуть дальше направо виднелось открытое пространство, за которым уличные фонари освещали кусок тротуара и несколько припаркованных автомобилей.
Его раздражал какой-то отвратительный, приторно-сладкий сивушный запах. Превозмогая боль, он попробовал отвернуться от этой вони, но тут же понял, что она исходит от его собственной одежды. Все, что было на нем надето, казалось влажным и липким.
«Подлый Пит». Дешевый портвейн, бормотуха. Его окатили вином, как на крещении; от него разило пойлом по доллару за галлон.
В голове царила неразбериха. Он помнил все, но при попытке подумать и собрать все воедино шлифовальщик в его голове утраивал усилия. Его накачали какой-то дрянью, теперь на него обрушились последствия отравления.
Если бы шел дождь. Вода бы смягчила головную боль и смыла вонь с одежды. Но дождь прекратился так давно, что дорога уже успела высохнуть.
Сколько времени? Паркер осторожно потянулся к часам, но на руке их больше не было; ощупал карманы — они также оказались пусты. Его обчистили полностью. Спасибо, что оставили башмаки.
Цепляясь за стену, с трудом поднялся. От этих усилий его сознание снова помутилось, но тошнота и головокружение постепенно отступили, и он удержался на ногах. Опираясь одной рукой о стену и шатаясь, тяжело побрел в сторону улицы.
Слева возвышалось здание театра, с потушенными огнями, с вывеской на французском языке. Справа за фонарем виднелся перекресток и светофор. Пока он стоял, свет сменился на красный.
По-прежнему хватаясь за стены, он двинулся вниз по широкой и пустой улице к перекрестку. Прочитав табличку, определил, что находится на Шестой авеню — авеню Америки, гласила табличка, — и значит, довольно далеко от центра. Даже дальше, чем квартира и магазинчик Брока.
Он оставлял машину где-то в той стороне, но теперь у него нет ключей. Еще один набор оставался в номере гостиницы, но какой прок от них сейчас.
Показалось пустое такси, и он попробовал его тормознуть. Машина было направилась к нему, снижая скорость, но затем резко вырулила на средину дороги и умчалась прочь. Он шагнул к телефонной будке и оглядел свое отражение, после чего понял, что ни один таксист его не возьмет. В донельзя грязной и мятой одежде он выглядел как пьяный бродяга, а человек его роста и габаритов вполне мог быть и опасен.
Кроме того, у него не было денег.
Отель, в котором Паркер снимал номер, находился в центре. Все, что ему оставалось, — преодолеть две с половиной мили по Шестой авеню пешком. Он оттолкнулся от телефонной будки и на нетвердых ногах зашагал к центру.
Чуть позже пересек Даунинг-стрит, Квартира Брока — за углом, но он пока не в той форме, чтобы вести с ним беседы. Всему свой черед.
Его бесила необходимость идти мимо собственной машины. При других обстоятельствах он легко мог бы проникнуть внутрь и завести ее, закоротив провода, но сейчас для такой работы он не годился: его руки тряслись, а нервы были напряжены до предела. И слишком уж глупо получилось бы, если бы копы загребли его за угон собственной тачки. А пока он будет придумывать подходящие объяснения, эти ребята заинтересуются вещами посерьезней.
Других пешеходов на улице он не встретил, машины проезжали редко. Часы на витрине химчистки, которую он миновал, показывали четыре двадцать пять — пожалуй, самое глухое время в Нью-Йорке. Время, когда бары уже закрыты, а честные налогоплательщики досматривают сны.
Время от времени полицейская патрульная машина не спеша проезжала вдоль тротуара и он чувствовал на себе внимательные взгляды копов, но продолжал так же упрямо плестись вперед. Паркер знал, что выглядит и движется как пьяный, но полицейские Нью-Йорка не трогали пьяных, пока те вели себя спокойно и не забрели куда не следует.
Путь до отеля занял у него час десять минут. Ночной портье встретил его с недоверием и явной антипатией.
— На меня напали и ограбили, — предупредил его вопросы Паркер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Очень медленное.
— Ты меня слышишь? Раздражение. Ткань разорвана. Но он все еще парит.
— Ты меня слышишь?
— Да. — Ответить. Так легче.
— Что тебе надо от Джорджа Ула?
— Деньги.
— Какие деньги?
— Мои деньги. Наши деньги.
— У Джорджа Ула есть деньги, принадлежащие тебе?
— Да.
— Как у него оказались твои деньги?
— Двойная игра.
— В ограблении?
— Да.
— Расскажи мне об ограблении. — Сложный вопрос. Раздражение. Болезненное раздражение. — Расскажи мне об ограблении.
Проще ответить.
— Банк. Нас четверо. Бенни Вайс. Фил Эндрюс. Джордж Ул. Тридцать три штуки баксов. Ул пристрелил Вайса. Пристрелил Эндрюса. Спалил дом.
— Как ты оттуда выбрался?
— Через окно.
— Он знает, что ты еще жив?
— Да.
— Тридцать три тысячи — это твоя доля или весь куш?
— Весь.
— Ты знаешь, где сейчас Джордж Ул?
— Нет.
— Ты знаешь; как его найти?
— Матт Розенштейн. Спросить Матта Розенштейна.
— А другие способы?
— Нет.
— Больше никаких связей с Улом?
— Бенни Вайс.
— Разве он не мертв?
— Да.
— Так что Розенштейн — твоя единственная ниточка.
— М-м...
— Розенштейн — твоя единственная ниточка?
— Да.
— У тебя есть другие дела к Розенштейну?
— Нет.
— Ты угрожаешь Розенштейну?
— Нет.
— Ты сможешь найти Ула, если Розен-штейн тебе не поможет? — Трудный вопрос. Раздражение. Боль. — Ты сможешь найти Ула без помощи Розенштейна?
— Нет. Может быть. Нет. Может, как-нибудь.
— Как?
— Не знаю.
— Что ты будешь делать, если не найдешь Ула?
— Что-нибудь еще.
— Хорошо. До свидания, мистер Паркер.
Парение. Синева и темнота. Глубже. Глубже в синеву и темноту. Погружение вниз. Выход. Пустота.
Глава 5
Голова раскалывалась на части. Резкая, отчаянно жестокая головная боль вернула его в сознание. Он застонал, шевельнулся и ощутил под собой очень жесткую, неровную поверхность. Заставив себя приоткрыть глаза, увидел в дюйме от лица шероховатый бетон. Еще раз шевельнувшись, ощутил бетон всем телом и понял, что лежит на нем плашмя, лицом вниз.
Стояла ночь; тьму слегка рассеивал свет далеких электрических фонарей.
Голову сверлило так, будто кто-то разрезал его мозг на две половинки, проложил между ними кусок наждачной бумаги и принялся тереть их друг о друга. Ему казалось, будто его череп треснул от переносицы до затылка. Боль была настолько острой, что удерживала его в сознании, но в то же время грозила его и отключить в любой момент.
Лежать так дальше становилось невыносимым. Он с трудом подтянул под себя руки и, корчась от удвоившейся головной боли, смог в конце концов принять сидячее положение.
Вокруг возвышались темные кирпичные стены. Чуть дальше направо виднелось открытое пространство, за которым уличные фонари освещали кусок тротуара и несколько припаркованных автомобилей.
Его раздражал какой-то отвратительный, приторно-сладкий сивушный запах. Превозмогая боль, он попробовал отвернуться от этой вони, но тут же понял, что она исходит от его собственной одежды. Все, что было на нем надето, казалось влажным и липким.
«Подлый Пит». Дешевый портвейн, бормотуха. Его окатили вином, как на крещении; от него разило пойлом по доллару за галлон.
В голове царила неразбериха. Он помнил все, но при попытке подумать и собрать все воедино шлифовальщик в его голове утраивал усилия. Его накачали какой-то дрянью, теперь на него обрушились последствия отравления.
Если бы шел дождь. Вода бы смягчила головную боль и смыла вонь с одежды. Но дождь прекратился так давно, что дорога уже успела высохнуть.
Сколько времени? Паркер осторожно потянулся к часам, но на руке их больше не было; ощупал карманы — они также оказались пусты. Его обчистили полностью. Спасибо, что оставили башмаки.
Цепляясь за стену, с трудом поднялся. От этих усилий его сознание снова помутилось, но тошнота и головокружение постепенно отступили, и он удержался на ногах. Опираясь одной рукой о стену и шатаясь, тяжело побрел в сторону улицы.
Слева возвышалось здание театра, с потушенными огнями, с вывеской на французском языке. Справа за фонарем виднелся перекресток и светофор. Пока он стоял, свет сменился на красный.
По-прежнему хватаясь за стены, он двинулся вниз по широкой и пустой улице к перекрестку. Прочитав табличку, определил, что находится на Шестой авеню — авеню Америки, гласила табличка, — и значит, довольно далеко от центра. Даже дальше, чем квартира и магазинчик Брока.
Он оставлял машину где-то в той стороне, но теперь у него нет ключей. Еще один набор оставался в номере гостиницы, но какой прок от них сейчас.
Показалось пустое такси, и он попробовал его тормознуть. Машина было направилась к нему, снижая скорость, но затем резко вырулила на средину дороги и умчалась прочь. Он шагнул к телефонной будке и оглядел свое отражение, после чего понял, что ни один таксист его не возьмет. В донельзя грязной и мятой одежде он выглядел как пьяный бродяга, а человек его роста и габаритов вполне мог быть и опасен.
Кроме того, у него не было денег.
Отель, в котором Паркер снимал номер, находился в центре. Все, что ему оставалось, — преодолеть две с половиной мили по Шестой авеню пешком. Он оттолкнулся от телефонной будки и на нетвердых ногах зашагал к центру.
Чуть позже пересек Даунинг-стрит, Квартира Брока — за углом, но он пока не в той форме, чтобы вести с ним беседы. Всему свой черед.
Его бесила необходимость идти мимо собственной машины. При других обстоятельствах он легко мог бы проникнуть внутрь и завести ее, закоротив провода, но сейчас для такой работы он не годился: его руки тряслись, а нервы были напряжены до предела. И слишком уж глупо получилось бы, если бы копы загребли его за угон собственной тачки. А пока он будет придумывать подходящие объяснения, эти ребята заинтересуются вещами посерьезней.
Других пешеходов на улице он не встретил, машины проезжали редко. Часы на витрине химчистки, которую он миновал, показывали четыре двадцать пять — пожалуй, самое глухое время в Нью-Йорке. Время, когда бары уже закрыты, а честные налогоплательщики досматривают сны.
Время от времени полицейская патрульная машина не спеша проезжала вдоль тротуара и он чувствовал на себе внимательные взгляды копов, но продолжал так же упрямо плестись вперед. Паркер знал, что выглядит и движется как пьяный, но полицейские Нью-Йорка не трогали пьяных, пока те вели себя спокойно и не забрели куда не следует.
Путь до отеля занял у него час десять минут. Ночной портье встретил его с недоверием и явной антипатией.
— На меня напали и ограбили, — предупредил его вопросы Паркер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33