Если бы я не отступил в сторону, он, кажется, оттолкнул бы меня плечом. – Я приехал к твоей фрау, не помню как ее по имени.
– Ее нет дома, – едва сдерживая возмущение, сказал я. – Никого нет.
– Мне никого и не нужно. Где тут у них столовая?
Видимо, он помнил расположение комнат, потому что безошибочно нашел дверь, которая вола в столовую, и пошел тупа, на ходу снимая с плеча тяжелую сумку.
– Послушайте, мистер Брайт, – входя в столовую следом за ним, с яростью сказал я, – если вам кажется приличным врываться в чужой дом…
Он выпрямился и, словно подражая кому-то, напыщенно произнес:
– Мистер Воронов, как представитель армии-победительницы я имею право заходить на любую оккупированную союзниками территорию. Правда, данная территория оккупирована вами. Но я, как представитель союзной армии…
Остановившись на полуслове, он вытаращил глаза и громко расхохотался.
– Не валяй дурака, Майкл, – сказал Брайт. – Я приехал, чтобы рассчитаться с твоей хозяйкой. Делаю это при свидетеле.
Он стал доставать из сумки и швырять на стол блоки сигарет, банки кофе, пакеты с сахаром.
– Четыре блока «Лаки страйк», три банки кофе и шесть фунтов сахара. Это я обещал ей за те ложечки. О’кэй?
Что я мог сказать этому полушуту, полунахалу, этому гибриду шаловливого ребенка с провокатором!
– Меня не интересует твой бизнес, – хмуро сказал я.
– Ты никудышный бизнесмен, я это давно понял, – со снисходительной усмешкой проговорил Брапт, – зато твоя хозяйка вполне может работать на Уолл-стрит.
– Несчастная немка, которой нечем накормить мужа, – возразил я, мысленно ругая себя за то, что все-таки втягиваюсь в разговор.
– Во-первых, муж должен кормить жену, а не наоборот, – назидательно произнес Чарли, – а во-вторых, насколько я знаю, у вас с этими несчастными немцами еще не так давно были кое-какие счеты… Ладно, Майкл, – перебил он сам себя, – не хватает еще, чтобы мы с тобой поругались из-за этих чертовых немцев. Впрочем, насколько я успел заметить, ты сегодня кидаешься на любого встречного. Что с тобой стряслось? Какие-нибудь неприятности?
Брайт спрашивал с искренним участием. Если это была игра, то он отличался незаурядными актерскими способностями.
Я махнул рукой и стал молча подниматься по лестнице.
Но так быстро отделаться от Брайта было невозможно.
Он поднялся по лестнице следом за мной, перешагнул порог моей комнаты, оценивающим взглядом окинул груду подушек на кровати и перевел взгляд на стол, где в беспорядке лежали исписанные мной листки бумаги.
– Пишешь? – спросил Брайт. – Откуда же берешь материал? Из пальца?
Чаша моего терпения переполнилась.
– Советские журналисты, мистер Брайт, – громко сказал я, – не высасывают из пальца ни фактов, ни выводов. Они не лгут и не подстрекают!
– Ты хочешь сказать, что это делаем мы? – нахмурившись, произнес Брайт.
– Для рядового бизнесмена с черного рынка ты весьма догадлив, – ответил я, поворачиваясь к нему спиной.
Он подошел вплотную и с силой повернул меня к себе.
– Какого черта, Воронов? – тихо спросил он. – Тебя обидели в пресс-центре?
Я понял, что он и в самом деле ни о чем не догадывается.
«Ладно, – решил я, – будем играть в открытую».
– В вашей газете, мистер Брайт, – начал я, – сфотографирован советский солдат, раздающий еду немцам. У солдата лицо кретина, а еду он раздает как милостыню. Чья это работа, мистер Брайт? Чей это снимок?
– Снимок? – растерянно переспросил Брайт.
– Да, да, снимок! – крикнул я. – Провокационное фото с такой же провокационной подписью! Я видел его два часа назад… Чье это фото? Твое?
Брайт снял пилотку, провел рукой но волосам, снова надел ее. И… улыбнулся.
– Ну, мое, – сказал он как ни в чем не бывало. – Полевая кухня и при ней монголоидный солдат. Ты про этот снимок?
– Да, да, про этот!
– Я ничего не понимаю, Майкл, – пожав плечами, произнес Брайт. – Я получил задание дать нестандартный, бытовой снимок из Берлина. Не мог же я нарядить в советскую форму Кларка Гэйбла или Гарри Купера…
– Не паясничай! – оборвал его я. – Ты получил не простое задание, а специальное. Так?
– Допустим, так, – ответил Брайт после паузы. – Не я определяю характер заданий. Я только исполнитель.
– Выполнять грязные задания не менее отвратительно, чем их давать!
– Ты сошел с ума, Майкл! Я делаю снимки и получаю за это деньги. Я лошадь, Майкл, а не кучер.
– Послушай, Чарли, – сказал я, – ты живешь не в безвоздушном пространстве. Последнее время ваши газеты печатают гнусную ложь о нас. Журят Трумэна и Черчилля за то, что они согласились на встречу со Сталиным. А нас обвиняют в захвате Европы! Требуют, чтобы Америка задавила нас своей экономической мощью, выгнала советские войска из Европы. Предсказывают срыв переговоров в Берлине, то есть в Бабельсберге!
– Боюсь, Майкл, что ты придаешь слишком большое значение газетной трепотне. Неужели вы в России верите всему, что пишут газеты?
– Наши газеты не лгали, даже когда мы терпели поражения. И никогда не предавали союзников…
Я умолк и безнадежно махнул рукой. Этому полуспекулянту, полумладенцу было бесполезно доказывать что-нибудь…
Наступило молчание.
– Значит… значит, – тихо сказал наконец Брайт, – ты со мной больше дружить не можешь?
Он произнес эти слова с такой неподдельной грустью, что на мгновение моя ярость улеглась. Мне даже стало жаль его.
– Послушай, Чарли, я хочу, чтобы ты все-таки понял меня, – сказал я. – Очевидно, мы с тобой слишком разные люди. За твоей спиной мир, который, в сущности, не знал войны. А за мной совсем другой мир. Если можешь, пойми: вы, наши вчерашние союзники, пишете сегодня про нас такое, чего мы не писали о вас даже тогда, когда захлебывались в крови, а вы прикидывали, выстоим мы или нет…
– Но война, к счастью, кончилась, – робко сказал Брайт.
– Значит, мы уже не союзники?! – воскликнул я. – Но не рановато ли успокаиваться? Ты думаешь, что фашизм погиб на полях сражений? Что с гитлеровской Германией покончено раз и навсегда?
– Германия разбита, – пожал плечами Брайт.
– Верно. А про «Меморандум» Альфреда Гугенберга ты слышал?
Когда я был в Карлсхорсте, Тугаринов показал мне баварскую газету с этим «Меморандумом». Автор его доказывал, что Западу нужна сильная Германия, «заслон против большевиков», «непреодолимый вал».
Найдя в блокноте свои выписки, я прочел их Брайту.
– Разве это не похоже на Гитлера? «Заслон», «непреодолимый вал»?..
– Наверное, я в самом деле чего-то не понимаю, – задумчиво произнес Брайт. – Но и ты, – в голосе его зазвучала упрямая нотка, – ты тоже не все понимаешь!
– Например?
– Американцы любят русских ребят, что бы там ни писали наши газеты. Парни в пресс-центре, во всяком случае многие из них, искренне симпатизируют и твоей стране и тебе лично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
– Ее нет дома, – едва сдерживая возмущение, сказал я. – Никого нет.
– Мне никого и не нужно. Где тут у них столовая?
Видимо, он помнил расположение комнат, потому что безошибочно нашел дверь, которая вола в столовую, и пошел тупа, на ходу снимая с плеча тяжелую сумку.
– Послушайте, мистер Брайт, – входя в столовую следом за ним, с яростью сказал я, – если вам кажется приличным врываться в чужой дом…
Он выпрямился и, словно подражая кому-то, напыщенно произнес:
– Мистер Воронов, как представитель армии-победительницы я имею право заходить на любую оккупированную союзниками территорию. Правда, данная территория оккупирована вами. Но я, как представитель союзной армии…
Остановившись на полуслове, он вытаращил глаза и громко расхохотался.
– Не валяй дурака, Майкл, – сказал Брайт. – Я приехал, чтобы рассчитаться с твоей хозяйкой. Делаю это при свидетеле.
Он стал доставать из сумки и швырять на стол блоки сигарет, банки кофе, пакеты с сахаром.
– Четыре блока «Лаки страйк», три банки кофе и шесть фунтов сахара. Это я обещал ей за те ложечки. О’кэй?
Что я мог сказать этому полушуту, полунахалу, этому гибриду шаловливого ребенка с провокатором!
– Меня не интересует твой бизнес, – хмуро сказал я.
– Ты никудышный бизнесмен, я это давно понял, – со снисходительной усмешкой проговорил Брапт, – зато твоя хозяйка вполне может работать на Уолл-стрит.
– Несчастная немка, которой нечем накормить мужа, – возразил я, мысленно ругая себя за то, что все-таки втягиваюсь в разговор.
– Во-первых, муж должен кормить жену, а не наоборот, – назидательно произнес Чарли, – а во-вторых, насколько я знаю, у вас с этими несчастными немцами еще не так давно были кое-какие счеты… Ладно, Майкл, – перебил он сам себя, – не хватает еще, чтобы мы с тобой поругались из-за этих чертовых немцев. Впрочем, насколько я успел заметить, ты сегодня кидаешься на любого встречного. Что с тобой стряслось? Какие-нибудь неприятности?
Брайт спрашивал с искренним участием. Если это была игра, то он отличался незаурядными актерскими способностями.
Я махнул рукой и стал молча подниматься по лестнице.
Но так быстро отделаться от Брайта было невозможно.
Он поднялся по лестнице следом за мной, перешагнул порог моей комнаты, оценивающим взглядом окинул груду подушек на кровати и перевел взгляд на стол, где в беспорядке лежали исписанные мной листки бумаги.
– Пишешь? – спросил Брайт. – Откуда же берешь материал? Из пальца?
Чаша моего терпения переполнилась.
– Советские журналисты, мистер Брайт, – громко сказал я, – не высасывают из пальца ни фактов, ни выводов. Они не лгут и не подстрекают!
– Ты хочешь сказать, что это делаем мы? – нахмурившись, произнес Брайт.
– Для рядового бизнесмена с черного рынка ты весьма догадлив, – ответил я, поворачиваясь к нему спиной.
Он подошел вплотную и с силой повернул меня к себе.
– Какого черта, Воронов? – тихо спросил он. – Тебя обидели в пресс-центре?
Я понял, что он и в самом деле ни о чем не догадывается.
«Ладно, – решил я, – будем играть в открытую».
– В вашей газете, мистер Брайт, – начал я, – сфотографирован советский солдат, раздающий еду немцам. У солдата лицо кретина, а еду он раздает как милостыню. Чья это работа, мистер Брайт? Чей это снимок?
– Снимок? – растерянно переспросил Брайт.
– Да, да, снимок! – крикнул я. – Провокационное фото с такой же провокационной подписью! Я видел его два часа назад… Чье это фото? Твое?
Брайт снял пилотку, провел рукой но волосам, снова надел ее. И… улыбнулся.
– Ну, мое, – сказал он как ни в чем не бывало. – Полевая кухня и при ней монголоидный солдат. Ты про этот снимок?
– Да, да, про этот!
– Я ничего не понимаю, Майкл, – пожав плечами, произнес Брайт. – Я получил задание дать нестандартный, бытовой снимок из Берлина. Не мог же я нарядить в советскую форму Кларка Гэйбла или Гарри Купера…
– Не паясничай! – оборвал его я. – Ты получил не простое задание, а специальное. Так?
– Допустим, так, – ответил Брайт после паузы. – Не я определяю характер заданий. Я только исполнитель.
– Выполнять грязные задания не менее отвратительно, чем их давать!
– Ты сошел с ума, Майкл! Я делаю снимки и получаю за это деньги. Я лошадь, Майкл, а не кучер.
– Послушай, Чарли, – сказал я, – ты живешь не в безвоздушном пространстве. Последнее время ваши газеты печатают гнусную ложь о нас. Журят Трумэна и Черчилля за то, что они согласились на встречу со Сталиным. А нас обвиняют в захвате Европы! Требуют, чтобы Америка задавила нас своей экономической мощью, выгнала советские войска из Европы. Предсказывают срыв переговоров в Берлине, то есть в Бабельсберге!
– Боюсь, Майкл, что ты придаешь слишком большое значение газетной трепотне. Неужели вы в России верите всему, что пишут газеты?
– Наши газеты не лгали, даже когда мы терпели поражения. И никогда не предавали союзников…
Я умолк и безнадежно махнул рукой. Этому полуспекулянту, полумладенцу было бесполезно доказывать что-нибудь…
Наступило молчание.
– Значит… значит, – тихо сказал наконец Брайт, – ты со мной больше дружить не можешь?
Он произнес эти слова с такой неподдельной грустью, что на мгновение моя ярость улеглась. Мне даже стало жаль его.
– Послушай, Чарли, я хочу, чтобы ты все-таки понял меня, – сказал я. – Очевидно, мы с тобой слишком разные люди. За твоей спиной мир, который, в сущности, не знал войны. А за мной совсем другой мир. Если можешь, пойми: вы, наши вчерашние союзники, пишете сегодня про нас такое, чего мы не писали о вас даже тогда, когда захлебывались в крови, а вы прикидывали, выстоим мы или нет…
– Но война, к счастью, кончилась, – робко сказал Брайт.
– Значит, мы уже не союзники?! – воскликнул я. – Но не рановато ли успокаиваться? Ты думаешь, что фашизм погиб на полях сражений? Что с гитлеровской Германией покончено раз и навсегда?
– Германия разбита, – пожал плечами Брайт.
– Верно. А про «Меморандум» Альфреда Гугенберга ты слышал?
Когда я был в Карлсхорсте, Тугаринов показал мне баварскую газету с этим «Меморандумом». Автор его доказывал, что Западу нужна сильная Германия, «заслон против большевиков», «непреодолимый вал».
Найдя в блокноте свои выписки, я прочел их Брайту.
– Разве это не похоже на Гитлера? «Заслон», «непреодолимый вал»?..
– Наверное, я в самом деле чего-то не понимаю, – задумчиво произнес Брайт. – Но и ты, – в голосе его зазвучала упрямая нотка, – ты тоже не все понимаешь!
– Например?
– Американцы любят русских ребят, что бы там ни писали наши газеты. Парни в пресс-центре, во всяком случае многие из них, искренне симпатизируют и твоей стране и тебе лично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100