– Вон, Мыло тоже валяется, как бревно. Чего ему не пойти?
Тот, что просил лампу, ничего не сказал на это. Но взгляд его забродил по округе... и нашел автоматный магазин, набитый патронами. Сидевший взял этот магазин, взвесил на руке и вдруг швырнул Ботве в ноги.
Тяжелая железка ударила по кости голени, очень болезненному месту. Ботва взвизгнул, как недорезанный хряк.
– Ты!.. Ой, бля... Слякоть, ты чего?! Больно, мать!.. Понял теперь почему? – равнодушно спросил Слякоть. Быстро за лампой. А то вон кирпичом кину. И уже в башку.
Ботва встал, бормоча ругательства, захромал прочь. Мыло разразился гоготом:
– Га-а!.. Давай! Иди!
Тот огрызнулся на ходу. Слякоть вернулся к игре:
– Ну чего?... Сдавай, Пистон.
Играли на вещи. Жратва, магазины с патронами, шлемы, бронежилеты... Играли б и на самогон, но побаивались Жженого. Он запретил это под страхом пули в лоб. Вещи кочевали от одного к другому, попадали к своему исходному владельцу и вновь уходили от него... Странно, но жульничества не было. А впрочем, не странно. Все тут были отребье, пробы ставить негде – таким друг друга надувать невыгодно. Перо в бок получить проще простого.
Жженый из своей комнаты слышал ругань и скверную матерщину. От всего этого его тошнило, но вставать, идти равнять подонков... Тоже тошно. Черт с ними. Твари! Все равно.
Он закрыл глаза.
Приковылял Ботва с лампой.
– Зажгем? – спросил Пистон.
– Да не, – ответил еще один, некто Тухляк. – Светло еще, видать. Вот стемнеет когда…
Где-то слабо ухнуло. Чуть звякнуло оконное стекло.
– Что это? – насторожился Пистон.
– Где? – не понял Слякоть.
– Ну вроде как грохнуло где-то. Взрыв, что ли?
– Да нет ни хрена. Сдавай, говорю!
Но Пистон все напряженно вслушивался, а затем вскочил, высунулся в форточку. Мыло опять загоготал:
– Эй! Слухач! Га-а!..
Даже в этой компании он считался придурком. Пистон спрыгнул, ветер руки о штаны.
– Черт-те знает... – произнес он неуверенно. – Показалось, что ль?
– Да, небось, Дешевый слыхал, если что, – сказал Тухляк. – Придет, спросим. А в самом деле-то, пошаливают людишки... Вон, Скальп куда делся? Всегда приходил вовремя.
– А может, слинял просто. – Пистон наконец-то начал сдавать. – За ним это дело не заржавеет, знаете же его.
Слякоть скривился, плюнул презрительно на пол. Скальпа он ненавидел и боялся – а оттого ненавидел еще сильнее. Он не хотел признать, но чувствовал, что Скальп сильнее его. Во всех смыслах – злее, удачливее, резче. И действительно сильнее. Против него Слякоть в самом деле был как слякоть – и знал это. Оттого и ненавидел.
Если б он знал, наверно, позлорадствовал бы: он-то жив, а Скальп как раз лишился именно скальпа. Его труп со снесенной крышкой черепа валялся в школьном сквере, и вороны с удовольствием лакомились падалью... Но Слякоть этого не знал, а потому и сплюнул с выражением.
– Ну и болт на него, – заявил он. – Пропал – ну и пропал!
Прочие промолчали. Тухляк и Пистон не рисковали говорить о Скальпе что-либо плохое: узнает – несдобровать. Четвертый же игрок, по имени Тощий, просто молчал всегда.
Странный он был тип, этот Тощий. Вправду очень тощий – высокий, исхудалый, с резко выступавшими чертами лица, запавшими глазами. Если бы эти олухи были знакомы с мифологией, наверняка бы сказали про него: «Кощей Бессмертный!..»
Конечно, так они сказать не могли. Но относились к нему именно так: пугливо и настороженно, точно и в самом деле был колдун. Притом что ничего похожего он не делал. Молчал, и все. Говорил по две фразы в день. Правда, он никогда никому не смотрел в глаза – либо вниз, либо в сторону. Это заметили. И напряглись еще больше. И уж конечно никто не решился лезть с расспросами.
Пистон осторожно покосился на Тощего, и отчего-то померещилось ему, что в уголках длинного беззубого рта проскользнула усмешка... После чего случилось маленькое чудо: этот рот открылся и проговорил:
– Ничто в этом мире не пропадает... Ходи, Тухляк! Твой ход.
Тот засуетился, зашарился в своих картах и выкинул на стол шестерку пик.
Философема Тощего на какое-то время погрузила общество в затишье. Даже Мыло, хоть и ни черта не понял, разинул рот и переводил взгляд с одного на другого, словно ожидал, что кто-нибудь да разъяснит ему глубину мысли... Не дождался, понятно. В коридоре затопали шаги, скрежетнула дверь, и на пороге объявился часовой с крыши – тот самый Дешевый. Он был в старой армейской плащ-накидке, которая от множества крохотных капелек измороси казалась цветом похожей на бок свежей рыбы.
2
– Ну чего?! – обиженно воззвал он. – Вы чего тут охренели, что ли!
Дешевый в группе был на последнем месте. Хилый, плюгавый и почему-то с вечно гноящимися глазами – кому, как не такому, быть парией?.. Вот он и был. Служил на побегушках, делал всякую грязную, позорную работу. Или просто непрестижную. Вот и сейчас в промозглом сумраке, на продуваемой холодными ветрами крыше очутился именно он.
Правда, пришла пора меняться. Сменить Дешевого должен был Слякоть, но он и головы не повернул.
– Я говорю, совсем охренели, что ли! Слякоть, давай иди наверх. Я тебе что, нанялся караулить?
Слякоть как будто и не слышал. Он швырнул козыря, покрыв им чьего-то короля.
– Слякоть! – вякнул Дешевый. – Ты че, не слышишь?!
– Пошел ты, – прозвучал ответ.
– Чего? – вылупились гнойные глаза.
– Что слышал.
Дешевый растерялся. Что делать? Заставить силой он не мог. Уговаривать?.. Смешно.
– Да ты че?.. Иди, давай, твоя очередь!
Слякоть резко повернулся:
– Чего ты сказал?
– А че мне говорить? – Дешевый сразу струхнул. – Очередь твоя? Твоя! Вот и иди.
Несмотря на трусость, хоть как-то выглядеть человеком Дешевому хотелось. Потому он и зафасонил.
Но Слякоть вдруг вскочил как вепрь:
– Чего?! Чего ты, гнида! На кого рога поднял? Р-раздавлю!
У Дешевого сердце в пятки ушло. Он отшатнулся, споткнулся, чуть не упал.
– Да ты че! – взвизгнул он. – Я ничего!.. Я сам... Слякоть! крикнули из соседней комнаты.
Стало тихо. Пауза. Секунд через пять Слякоть откликнулся:
– Я! А чего такое?
– Поди сюда.
Переглянулись Тухляк и Пистон. Мыло опять разинул рот. Ботва ехидно заерзал.
– Сейчас иду, – сказал Слякоть выжидающе.
– Не сейчас, а сию секунду, – раздался спокойный ответ. – А не придешь – сам приду.
Сказано было без угрозы, но о возможных последствиях знали все – большого ума не надо. Хватит и того, что у Мыла.
– Да ты че, босс? – вдруг заговорил Слякоть весело – Уже иду! Вот он я.
Он быстро зашагал в соседнюю комнату и предстал перед командиром.
– Слушаю, босс.
Жженый ответил не сразу. Он даже не пошевелился, так и лежал с закинутыми за голову руками. Потом спросил:
– Кто сейчас должен заступать на пост?
– А кто должен? – начал придуриваться Слякоть.
– Ты мне здесь идиота из себя не строй, – негромко посоветовал Жженый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Тот, что просил лампу, ничего не сказал на это. Но взгляд его забродил по округе... и нашел автоматный магазин, набитый патронами. Сидевший взял этот магазин, взвесил на руке и вдруг швырнул Ботве в ноги.
Тяжелая железка ударила по кости голени, очень болезненному месту. Ботва взвизгнул, как недорезанный хряк.
– Ты!.. Ой, бля... Слякоть, ты чего?! Больно, мать!.. Понял теперь почему? – равнодушно спросил Слякоть. Быстро за лампой. А то вон кирпичом кину. И уже в башку.
Ботва встал, бормоча ругательства, захромал прочь. Мыло разразился гоготом:
– Га-а!.. Давай! Иди!
Тот огрызнулся на ходу. Слякоть вернулся к игре:
– Ну чего?... Сдавай, Пистон.
Играли на вещи. Жратва, магазины с патронами, шлемы, бронежилеты... Играли б и на самогон, но побаивались Жженого. Он запретил это под страхом пули в лоб. Вещи кочевали от одного к другому, попадали к своему исходному владельцу и вновь уходили от него... Странно, но жульничества не было. А впрочем, не странно. Все тут были отребье, пробы ставить негде – таким друг друга надувать невыгодно. Перо в бок получить проще простого.
Жженый из своей комнаты слышал ругань и скверную матерщину. От всего этого его тошнило, но вставать, идти равнять подонков... Тоже тошно. Черт с ними. Твари! Все равно.
Он закрыл глаза.
Приковылял Ботва с лампой.
– Зажгем? – спросил Пистон.
– Да не, – ответил еще один, некто Тухляк. – Светло еще, видать. Вот стемнеет когда…
Где-то слабо ухнуло. Чуть звякнуло оконное стекло.
– Что это? – насторожился Пистон.
– Где? – не понял Слякоть.
– Ну вроде как грохнуло где-то. Взрыв, что ли?
– Да нет ни хрена. Сдавай, говорю!
Но Пистон все напряженно вслушивался, а затем вскочил, высунулся в форточку. Мыло опять загоготал:
– Эй! Слухач! Га-а!..
Даже в этой компании он считался придурком. Пистон спрыгнул, ветер руки о штаны.
– Черт-те знает... – произнес он неуверенно. – Показалось, что ль?
– Да, небось, Дешевый слыхал, если что, – сказал Тухляк. – Придет, спросим. А в самом деле-то, пошаливают людишки... Вон, Скальп куда делся? Всегда приходил вовремя.
– А может, слинял просто. – Пистон наконец-то начал сдавать. – За ним это дело не заржавеет, знаете же его.
Слякоть скривился, плюнул презрительно на пол. Скальпа он ненавидел и боялся – а оттого ненавидел еще сильнее. Он не хотел признать, но чувствовал, что Скальп сильнее его. Во всех смыслах – злее, удачливее, резче. И действительно сильнее. Против него Слякоть в самом деле был как слякоть – и знал это. Оттого и ненавидел.
Если б он знал, наверно, позлорадствовал бы: он-то жив, а Скальп как раз лишился именно скальпа. Его труп со снесенной крышкой черепа валялся в школьном сквере, и вороны с удовольствием лакомились падалью... Но Слякоть этого не знал, а потому и сплюнул с выражением.
– Ну и болт на него, – заявил он. – Пропал – ну и пропал!
Прочие промолчали. Тухляк и Пистон не рисковали говорить о Скальпе что-либо плохое: узнает – несдобровать. Четвертый же игрок, по имени Тощий, просто молчал всегда.
Странный он был тип, этот Тощий. Вправду очень тощий – высокий, исхудалый, с резко выступавшими чертами лица, запавшими глазами. Если бы эти олухи были знакомы с мифологией, наверняка бы сказали про него: «Кощей Бессмертный!..»
Конечно, так они сказать не могли. Но относились к нему именно так: пугливо и настороженно, точно и в самом деле был колдун. Притом что ничего похожего он не делал. Молчал, и все. Говорил по две фразы в день. Правда, он никогда никому не смотрел в глаза – либо вниз, либо в сторону. Это заметили. И напряглись еще больше. И уж конечно никто не решился лезть с расспросами.
Пистон осторожно покосился на Тощего, и отчего-то померещилось ему, что в уголках длинного беззубого рта проскользнула усмешка... После чего случилось маленькое чудо: этот рот открылся и проговорил:
– Ничто в этом мире не пропадает... Ходи, Тухляк! Твой ход.
Тот засуетился, зашарился в своих картах и выкинул на стол шестерку пик.
Философема Тощего на какое-то время погрузила общество в затишье. Даже Мыло, хоть и ни черта не понял, разинул рот и переводил взгляд с одного на другого, словно ожидал, что кто-нибудь да разъяснит ему глубину мысли... Не дождался, понятно. В коридоре затопали шаги, скрежетнула дверь, и на пороге объявился часовой с крыши – тот самый Дешевый. Он был в старой армейской плащ-накидке, которая от множества крохотных капелек измороси казалась цветом похожей на бок свежей рыбы.
2
– Ну чего?! – обиженно воззвал он. – Вы чего тут охренели, что ли!
Дешевый в группе был на последнем месте. Хилый, плюгавый и почему-то с вечно гноящимися глазами – кому, как не такому, быть парией?.. Вот он и был. Служил на побегушках, делал всякую грязную, позорную работу. Или просто непрестижную. Вот и сейчас в промозглом сумраке, на продуваемой холодными ветрами крыше очутился именно он.
Правда, пришла пора меняться. Сменить Дешевого должен был Слякоть, но он и головы не повернул.
– Я говорю, совсем охренели, что ли! Слякоть, давай иди наверх. Я тебе что, нанялся караулить?
Слякоть как будто и не слышал. Он швырнул козыря, покрыв им чьего-то короля.
– Слякоть! – вякнул Дешевый. – Ты че, не слышишь?!
– Пошел ты, – прозвучал ответ.
– Чего? – вылупились гнойные глаза.
– Что слышал.
Дешевый растерялся. Что делать? Заставить силой он не мог. Уговаривать?.. Смешно.
– Да ты че?.. Иди, давай, твоя очередь!
Слякоть резко повернулся:
– Чего ты сказал?
– А че мне говорить? – Дешевый сразу струхнул. – Очередь твоя? Твоя! Вот и иди.
Несмотря на трусость, хоть как-то выглядеть человеком Дешевому хотелось. Потому он и зафасонил.
Но Слякоть вдруг вскочил как вепрь:
– Чего?! Чего ты, гнида! На кого рога поднял? Р-раздавлю!
У Дешевого сердце в пятки ушло. Он отшатнулся, споткнулся, чуть не упал.
– Да ты че! – взвизгнул он. – Я ничего!.. Я сам... Слякоть! крикнули из соседней комнаты.
Стало тихо. Пауза. Секунд через пять Слякоть откликнулся:
– Я! А чего такое?
– Поди сюда.
Переглянулись Тухляк и Пистон. Мыло опять разинул рот. Ботва ехидно заерзал.
– Сейчас иду, – сказал Слякоть выжидающе.
– Не сейчас, а сию секунду, – раздался спокойный ответ. – А не придешь – сам приду.
Сказано было без угрозы, но о возможных последствиях знали все – большого ума не надо. Хватит и того, что у Мыла.
– Да ты че, босс? – вдруг заговорил Слякоть весело – Уже иду! Вот он я.
Он быстро зашагал в соседнюю комнату и предстал перед командиром.
– Слушаю, босс.
Жженый ответил не сразу. Он даже не пошевелился, так и лежал с закинутыми за голову руками. Потом спросил:
– Кто сейчас должен заступать на пост?
– А кто должен? – начал придуриваться Слякоть.
– Ты мне здесь идиота из себя не строй, – негромко посоветовал Жженый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84