Она не ожидала, что так красиво и так богато все получится. Ей казалось, что ужин будет куда скромнее.
Вот это стол! Такого стола у нее даже на свадьбе не было.
Она уже пожалела, что не заказала маленький джаз, но уже было поздно об этом думать.
Теперь Изабеллу волновало одно. Не успела перекрасить волосы в ярко-каштановый цвет, как давно задумано, и сменить прическу. Правда, она была в бордово-красных брюках-клеш, каких в городе совсем немного, но беда в том, что она боялась сделать лишнее движение, чтобы нитки не разлезлись и она не осталась, в чем мать родила…
Брюки ее еще не были готовы, и модистка предупреждала, что она при малейшем движении сможет остаться голой.
Погруженная в свои неспокойные, даже тревожные мысли, Изабелла услышала вдруг шум на лестнице и спохватилась: кажется, гости приехали!
Она сразу узнала кашель благоверного и напряглась вся, как струна контрабаса.
Кивнув в сторону бригады, давно стоявшей на пороге кухни в тревоге, как бы угощение не остыло, все мигом заняли свои места, выстроились, как в почетном карауле.
Казалось, больше всех в гостях был заинтересован жареный поросенок. Он напряженно уставился на дверь и, если б мог улыбаться, улыбнулся бы навстречу гостям.
Все немножко растерялись, за исключением рыжего аккордеониста. Он стоял с независимым видом, только поудобнее взял в свои руки громоздкий инструмент.
Услышав шаги за дверью, он кивнул коллеге со скрипкой, топнул энергично ногой и тут же грянул «туш».
Скрипнула дверь, и в проеме показался старик профессор. Посмотрев на стол, на супругу в бордовых штанах и со взъерошенными волосами, он застыл на месте как истукан и весь дрожал от гнева.
Если б не стояли за ним гости – два старых человека, седовласых, сгорбленных, тщедушных, в очках с толстыми стеклами, профессор, несмотря на свой мягкий характер, показал бы Изабелле!
Он с трудом сдержался. Нельзя давать волю чувствам. Что о нем подумают? Молча подошел к вешалке, снял плащ и так же безмолвно стал помогать гостям раздеться.
Оркестр продолжал греметь, а гости, глядя на то, что творится на столе и на длинного официанта-кельнера, который стоял, чуть пригнувшись, с белой салфеткой на руке, ужаснулись, подумали, что здесь, должно быть, какое-то многолюдное торжество и они весьма некстати явились.
А оркестр неистовствовал. У скрипача чуть не лопались струны. А об аккордеонисте, главаре этого гула, и говорить не приходилось!
Старушка – приветливая, тщедушная женщина, сморщилась. Она стояла посреди комнаты, закрыв руками уши. Голова ее раскалывалась на части.
Когда хозяйка дома подошла к ней с протянутой рукой и с деланной улыбочкой пригласила сесть, гостья умоляющим голосом спросила, нельзя ли унять этих музыкантов. У нее и так голова кружится, а боль в ушах усилилась. Не только она, но и ее муж не переносит шума, они больные люди и жаждут только тишины.
Услышав такие речи, аккордеонист рассвирепел и стал еще громче играть, кивая скрипачу, чтобы поддал жару. Пусть гости не валяют дурака! Уж коль скоро они сюда заявились, то пусть потерпят! Не сам он сюда пришел, а по наряду. Ему платят за каждый сыгранный номер. Как же он может умолкнуть? А что у него будет с планом? Профессорша решила, что старушка шутит, и поспешила сперва на кухню, оттуда – в столовую, оглядела стол, все ли на месте, и, подойдя к растерявшимся гостям, вежливым жестом пригласила их к столу, сказав, что они, вероятно, голодны и что уже пора выпить за дружбу.
Изабелла взяла гостью под руку, а ее супруга, такого же тщедушного, второй рукой и почти насильно повела к столу.
– Прошу прощения, дорогие наши гости! – сбиваясь с тона, затараторила она. – Извините, если что не так. Знаете, мой муж мне поздно сообщил, что придут к нам такие дорогие высокочтимые гости, и я не успела как следует подготовиться. Но я тешу себя надеждой, что искуплю перед вами свою вину, вы еще раз к нам приедете… Садитесь, пожалуйста, чувствуйте себя, как дома. Мы люди добрые и щедрые. Вы все то, что на столе, должны съесть, иначе я вас не выпущу.
– Мы не голодны, – сказал старичок, – к тому же зачем торопиться? Подождем остальных ваших гостей.
– Только вас двоих, мои дорогие, принимаем, – дрожащим голосом рассеянно промычал хозяин дома, – только вас…
– Что ты сказал, родной мой, только двух? – скривилась Изабелла и чуть не упала в обморок, но все же усадила гостей за стол, накладывая на тарелки все, что стояло перед нею.
Гости испуганно переглянулись, посмотрев на свои переполненные тарелки и фужеры, которые хозяйка наполнила коньяком, как «штраф за опоздание».
– Давайте выпьем и закусим, – сказала Изабелла и взяла в одну руку бокал с крепким напитком, а во вторую – фужер с газировкой, – ну, давайте выпьем – только до дна – за наше знакомство.
У гостя полезли глаза на лоб. Руки у него затряслись. Заикаясь, он произнес:
– Мадам профессорша, это приготовили для нас?
– Ну, а для кого же? – надулась профессорша. – Конечно, для вас.
Рассеянная улыбка скользнула по лицу гостя.
– Понимаете, пани профессорша, – сказал он с сильным акцентом, тщательно подбирая русские слова, – если б мы что-либо съели из того, что стоит здесь на столе, или выпили хотя бы сотую долю того, что вы нам налили, то вы с вашим мужем завтра же пошли бы за нашими гробами. Нам все это есть нельзя…
– Не понимаю, как это?…
– У меня, мадам, пани профессорша, и у моей жены желудки никуда…
– По-вашему, по-русски, – поспешила выручить своего мужа старушка, – это называется… Как это называется? О, вспомнила, это у вас называется язва желудка. И вообще, вечером, на ужин, мы ничего не едим. Манная каша. Вот… Это утром. Вечером же мы едим, как это по-вашему называется? Это называется… Ой, забыл…
– Простокваша… – унылым голосом, впервые за все это время, почти в обморочном состоянии, вставил и свое слово профессор Чиркин-Збарский или Збарский-Чиркин…
– Так, так, пан товарищ! – обрадовалась старушка и посмотрела умоляющими глазами на музыкантов, вся съежившись, всем своим видом давая им понять, чтобы они прекратили этвт шум.
Изабелла побледнела как мел. Она стояла не шелохнувшись и даже не заметила, как из ее двух бокалов, которые держала в дрожащих руках, плескалась на стол жидкость. Если б у нее была привычка падать в обморок, она тут же упала бы.
Подумать только, так готовилась к этой встрече, все делала, чтобы угодить гостям, так израсходовалась, а эти дистрофики ничего из всего этого не едят и не пьют! Боже, что ж она теперь будет делать с поросенком под хреном, с этими паштетами, салатами, с этими котлетами «по-киевски?»
Хоть беги немедленно в ресторан «Красная чайка» к директору и проси, чтобы за полцены забрали это обратно и вернули ей деньги.
1 2 3 4