Джордж боком ударился о валун и без особых усилий скользнул вдоль него, и вдруг ощутил, как ноги зависли в пустоте. Он покрепче вцепился руками в землю, тормозя и изо всех сил стараясь за что-нибудь зацепиться. На миг ему даже показалось, что его маневр не удастся. Он уже начал падать, когда его левая рука ухватилась за торчавший из стенки обрыва булыжник. Джорджа развернуло, грудь его полностью отошла от скалы, так что весом собственного тела ему чуть не сломало руку. Но Константайн удержался, раскачался, зацепился ногами за стенку склона и повис. Сколько он висел так – неизвестно, однако мало-помалу пришел в себя. В глазах прояснилось, и Джордж заметил, что распластался в полуметре от верхней кромки обрыва: до земли было так далеко, что ноги не доставали даже верхушек сосен, которые росли у подножья. На него посыпались камни, а потом всего в нескольких дюймах пролетел валун, о который недавно затормозил Джордж. Константайн прильнул к скале, спасаясь от комьев земли и камней… Страшный грохот донесся снизу – это валун упал меж сосен. Джордж представил себя на его месте и зажмурился, прижимаясь плотнее к скале. И в этот момент как будто гнев овладел им: спина похолодела, разум наполнила раскаленная добела, жгучая, богопротивная ярость, которая вытеснила все другие чувства.
Дальнейшие события напоминали кадры какой-то безумной киноленты, склеенной как попало. Время от времени эта лента рвалась, и мир наполняли тьма, сквозь которую полз Джордж, и безмолвие, прерываемое лишь его собственным хриплым дыханием. Константайн казался себе муравьем на гладкой бетонной стене. Он делал по очереди все – то взбирался, то просто шел, то зарывался в землю словно крот, то скользил на пятой точке, пытаясь попасть куда-то, сам. не зная куда, и в конце концов отчаялся… или это ему лишь показалось, ведь безумный фильм все не кончался. Наконец Джордж устал от бессмыслицы, закрыл глаза и отказался его смотреть.
Когда он вновь разомкнул веки, над верхушками сосен за холмом уже висел узкий серп луны, где-то журчала вода. В небе сияли редкие звезды. Голова у Джорджа была ясная, однако тело переполняла боль – о себе спешили напомнить десятки синяков и ссадин.
Чья-то рука, тепло которой ощущалось сквозь рубашку, обнимала его за плечи. Пиджак с него сняли, полрукава рубашки оторвали, все правое плечо было мокрым от воды. Джордж скосил глаза и увидел у себя на боку темное пятно – явно запекшуюся кровь. Чужая рука сдвинулась, обняла Джорджа крепче, заставила сесть.
– Пейте, – произнес женский голос.
Губ Джорджа коснулось что-то металлическое, он послушно сделал глоток и почувствовал, как горло обжег коньяк. Константайн закашлялся, подался вперед, но коньяк уже проник внутрь – теплый, живой, словно зверек.
Джордж сел прямо, повернулся и вдруг разглядел на фоне скалы, сосен и звезд лицо Доротеи Гюнтэм.
– Что вы тут делаете? – с трудом выдавил он. Вместо ответа Доротея Гюнтэм подала ему фляжку с коньяком. На сей раз он сам поднес ее к губам и сделал несколько больших глотков, не спуская глаз с Доротеи. На ней было надето все то, в чем она ходила в горы, – толстая юбка, берет, из-под ворота свитера выглядывал воротник белой блузки. Звездный свет блеснул на стеклах ее очков.
– Я вернулась, – бесстрастно ответила она, – потому что остальные решили, будто вы мертвы, но я поняла – они ошибаются. Я знала – наступит день и придет человек, который положит нашим делам конец. И часто размышляла, как поступлю тогда. Теперь этот день настал, и этот человек – вы. – Она говорила вымученно, глуховатым, напряженным голосом.
Джордж поставил фляжку на траву.
– Кто-нибудь где-нибудь всегда ошибается, – произнес он. – Так о чем же вы, черт возьми, толкуете?
Доротея вынула портсигар и зажигалку, раскурила сигарету и подала Джорджу. Он послушно взял ее.
– Вы поправитесь, – сказала Доротея. – Руку я вам перевязала. Пуля не задела кости. По всем здравым расчетам, вы – труп. Но дело зашло за границы здравого смысла – так однажды и должно было случиться с одним-единственным человеком на свете.
– И этот человек – я? – спросил Джордж, подыгрывая Доротее.
– Да. Такое ощущение появилось у меня еще в то субботнее утро, когда вы пришли ко мне домой. Теперь я в нем уверена. А с той минуты что-то во мне начало меняться… Мне бы ненавидеть вас – ведь я любила его. Но все перевернулось…
Джордж чувствовал, тревогу Доротеи снять не удастся. У него создалось впечатление, что к нему она совершенно равнодушна, настроена не дружелюбно, но и не враждебно, что она лишь стремится довести до конца некое неприятное дело и освободиться от каких-то пут.
– Так кого же вы любите? – мягко спросил он. – Барди?
Она кивнула.
– Да, его. А он пользуется людьми. И они это любят. Мне это нравилось тоже. Да, да, поначалу очень нравилось. Там, в Германии, где он жил еще с женой. Я была ему нужна. Он пользовался мной, и это меня словно околдовало. – Доротея говорила медленно, на правильном, но не совсем чистом английском, тревога не покидала ее.
– А теперь вам хочется стать свободной? – спросил Джордж.
– Да. Потому что день настал, человек пришел. Барди утратил неуязвимость. Ведь никто не остается безнаказанным вечно, а Барди удавалось избежать расплаты много лет. – Она усмехнулась. Голос ее эхом отдавался в кронах густых сосен. – Счастья, счастья себе искал он, отнимая его у других, потому что сам создать его был неспособен. Его даже вы осчастливили. Сначала он спланировал охоту на вас. Заставил Джана попасться на удочку. Загнал вас в горы. А когда выстрелил и вы упали, от счастья был на седьмом небе.
– Значит, теперь вы его ненавидите? – спросил Джордж.
– Я не знаю! Не знаю! – Отчаяние Доротеи вырвалось наружу, голос сорвался. – Он отослал Лоделя назад, на виллу, мы на горе остались одни. Он был словно опьяненный от счастья. Не успел Лодель скрыться из виду, как Барди овладел мною. И я позволила ему это. Да, Господи, позволила. Но в последний раз: я вдруг поняла, что и раньше он брал меня не из благодарности, не из любви, не из желания доставить радость, а чтобы продлить удовольствие себе, себе, для себя…
Она смолкла, сняла очки, вытерла глаза мятым носовым платком, который неуклюже достала из кармана юбки. Она казалась жалкой как побитая собачонка, выглядела нелепо, и в Джордже опять проснулась ненависть, проснулась и окрепла, стала жесткой и властной.
Он с трудом поднялся, взглянул на Доротею сверху вниз и хладнокровно спросил:
– Где его найти?
Она посмотрела, смешно мигая, на Джорджа. Потом медленно надела очки и вдруг с улыбкой, твердо произнесла:
– Я в вас не ошиблась. Я поняла, что вы победите Барди, еще тогда, когда вы пришли ко мне. Я убедилась в этом, когда вас спаивали в подвале кафе «Цезарь»… В тот день, – она крепко прижала руки к груди, – у меня засел здесь какой-то ком, и он становился все больше и больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62