Веста ускорила шаг, чтобы скорее выбраться на открытое пространство, но в конце, у перекрестка, улица стала еще уже. Тротуар, обнесенный металлической оградой, превратился в тесный коридорчик. Люди шли вплотную, невесело касаясь друг друга, и Веста вздрагивала от этих прикосновений. Они были ей неприятны.
Неожиданно из перекрестка навстречу Весте вынырнул большой желтый автобус. До него было метров сто, но он шел очень быстро и через несколько секунд должен был поравняться с узким участком тротуара. И вдруг автобус словно бы раздвоился… Однажды в кино Веста видела такую штуку. Тогда от предмета отделилось его движущееся изображение. Именно это произошло сейчас, и Веста, еще ничего не понимая, с интересом наблюдала, как некое подобие миража, изображавшее точную копию желтого автобуса, только совершенно прозрачную, обогнало настоящий автобус и поравнялось с тротуаром. В тот же миг у «миражного» автобуса лопнула правая передняя шина, он резко вильнул в сторону и врезался в тротуар. Веста видела, как на нее неотвратимо надвигается широкая тупая морда машины. Несмотря на то, что сквозь изображение просвечивались дома на противоположной стороне улицы, оно выглядело слишком угрожающе, слишком реально. Веста, вскрикнув, инстинктивно рванулась в сторону. Секундой позже за ее спиной раздался глухой удар и крики людей. Настоящий автобус врезался в тротуар.
Ночью город замирает. Спят машины, спят люди… Не спит лишь она одна. Не спит восьмую ночь подряд… Нельзя назвать сном ту легкую прозрачную дремоту, которая иногда охватывает ее на час-другой… Теперь она знает, что у нее нет потери памяти. С ней случилось нечто совсем другое… Но что же?! Нельзя неподвижно лежать с открытыми глазами все ночи напролет и слушать шорохи уснувшего города… Шорохи? Да. Только в них какой-то чуждый городу ритм. Легкое шипение воды, скрежет невидимых камешков… Волна за волной. Волна за волной наплывают на нее из темноты. С тех самых пор, как она очутилась на берегу моря, в ушах все время стоит этот легкий прозрачный гул морского прибоя. Дневные звуки заглушают его, но зато ночью, когда город спит, прибой неумолчно звучит у нее в голове и шепчет, и шепчет…
— Что мне делать, скажи? У меня больше нет сил в одиночку бороться. Нет сил… и нет мужества узнать правду… И прибой словно шепчет ей:
— Ты знаешь правду… Знаешь…
— Знаю, да! Что мне делать с ней?
— Жить…
— Зачем?
— Зачем живут на земле люди?
— Так то люди… А я? Я одна в этом мире.
— Ты не одна. Ты сильнее любого человека. Ты еще не все знаешь, и у тебя есть Глен… Позвони ему…
— Нет. Только не это. Я ничего не могу ему объяснить. Все запутывается с каждым разом все больше. Мне приходится лгать, выкручиваться, притворяться. Я не могу так больше!
— Так скажи ему правду.
— Я сама ее не знаю.
— Знаешь! Знаешь! Знаешь! — грохочет прибой, и волна за волной набегает на нее из темноты. Ей хочется закричать, вскочить, убежать куда-нибудь. Но бежать некуда. Эти звуки у нее в голове. И они всегда с ней. Везде.
* * *
Сведения и факты, относящиеся к заинтересовавшей меня проблеме, часто накапливаются в моем мозгу как бы сами собой, без участия воли. Совершенно автоматически, зачастую даже не задумываясь об этом, я могу тасовать различные данные, объединять между собой факты и детали, не имеющие друг к другу ни малейшего отношения, и в результате причудливые фантастические картины рождаются и рушатся сами собой, как смятые налетевшим ветром утренние облака. Иногда, правда, кое-что остается в памяти и по мере надобности извлекается оттуда.
Поведение Гвельтова, а скорее всего самой Весты, дало толчок к такому подсознательному анализу, и из пестрых картин в моей голове постепенно и неожиданно для меня самого стала выкристаллизовываться до нелепости простая идея…
Я могу часами бродить по городу. Ритм ходьбы отключает внимание, рассеивает его и тем самым как бы освобождает причудливый механизм подсознательного калейдоскопа.
Несмотря на отповедь Гвельтова, меня не мучили угрызения совести, и мне вовсе не хотелось бежать к ближайшей телефонной будке, чтобы звонить Весте. Наоборот. В моем отношении к ней появилась изрядная доля скептицизма. Возможно, виновато в этом было уязвленное мужское самолюбие… Итак, я брел по городу и думал о Весте. И, пожалуй, не столько о Весте, сколько о пропаже журнала, о машине, в которой не оказалось водителя. О бесследном исчезновении Мишурина из бурминского санатория. Обо всем сразу, но главное все же — о Весте.
И вот тогда это случилось. В голове словно щелкнул какой-то неведомый переключатель. Я подумал: «У нее пропало пять или шесть месяцев, а встретил я ее двадцатого октября. Кроме того, она что-то говорила о мае… Значит, скорее всего, именно в мае с ней произошло нечто из ряда вон выходящее. Несколько раз газеты писали об исчезновении Мишурина… Наши газеты любят все таинственное, все неожиданное, все, что щекочет нервы рядовому читателю. Исчезновения, похищения, отравления. Для этого существуют специальные колонки полицейской хроники, и если просмотреть все газеты за май…» Больше я не раздумывал.
В институтской библиотеке я взял три газеты, подробно освещавшие все городские события. Мне не пришлось долго искать. «Городские новости» за 14 июля поместили заметку под заголовком: «Самоубийство или несчастный случай?» Я запомнил ее почти наизусть. «Вчера вечером неизвестная женщина подошла к прокатной лодочной станции. Лодочник, удивившись позднему заказу, назначил двойную цену, однако незнакомка не стала торговаться. Лодка отошла от причала, чтобы не вернуться уже никогда. Погода стояла прекрасная, волны не было, и все же в ста метрах от берега лодка перевернулась без всякой видимой причины.
Дежурный спасатель, очевидец происшествия, так описывает событие: «В шесть часов пополудни от причала лодочной станции отошла прогулочная лодка, она не нарушала никаких правил, но, поскольку в этот час не было других лодок, я следил за ней. (Учитывая внешность, возраст, а также пол гребца, к этим словам спасателя можно отнестись с полным доверием.) У нас на вышке мощная оптика, и я видел все до мельчайших подробностей, — утверждает спасатель. — Лодка отплыла от причала всего метров двести. Потом женщина резко наклонилась к левому борту, словно что-то разглядывала в глубине. Лодка качнулась и, хотя волны совершенно не было, неожиданно перевернулась. Я сейчас же поднял тревогу. Катер подошел к месту происшествия буквально через несколько минут. Однако на поверхности плавала лишь перевернутая лодка. Мы обшарили все дно. Аквалангисты искали не меньше трех часов, до полной темноты. В этом месте нет никаких течений, однако тело утонувшей так и не удалось найти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Неожиданно из перекрестка навстречу Весте вынырнул большой желтый автобус. До него было метров сто, но он шел очень быстро и через несколько секунд должен был поравняться с узким участком тротуара. И вдруг автобус словно бы раздвоился… Однажды в кино Веста видела такую штуку. Тогда от предмета отделилось его движущееся изображение. Именно это произошло сейчас, и Веста, еще ничего не понимая, с интересом наблюдала, как некое подобие миража, изображавшее точную копию желтого автобуса, только совершенно прозрачную, обогнало настоящий автобус и поравнялось с тротуаром. В тот же миг у «миражного» автобуса лопнула правая передняя шина, он резко вильнул в сторону и врезался в тротуар. Веста видела, как на нее неотвратимо надвигается широкая тупая морда машины. Несмотря на то, что сквозь изображение просвечивались дома на противоположной стороне улицы, оно выглядело слишком угрожающе, слишком реально. Веста, вскрикнув, инстинктивно рванулась в сторону. Секундой позже за ее спиной раздался глухой удар и крики людей. Настоящий автобус врезался в тротуар.
Ночью город замирает. Спят машины, спят люди… Не спит лишь она одна. Не спит восьмую ночь подряд… Нельзя назвать сном ту легкую прозрачную дремоту, которая иногда охватывает ее на час-другой… Теперь она знает, что у нее нет потери памяти. С ней случилось нечто совсем другое… Но что же?! Нельзя неподвижно лежать с открытыми глазами все ночи напролет и слушать шорохи уснувшего города… Шорохи? Да. Только в них какой-то чуждый городу ритм. Легкое шипение воды, скрежет невидимых камешков… Волна за волной. Волна за волной наплывают на нее из темноты. С тех самых пор, как она очутилась на берегу моря, в ушах все время стоит этот легкий прозрачный гул морского прибоя. Дневные звуки заглушают его, но зато ночью, когда город спит, прибой неумолчно звучит у нее в голове и шепчет, и шепчет…
— Что мне делать, скажи? У меня больше нет сил в одиночку бороться. Нет сил… и нет мужества узнать правду… И прибой словно шепчет ей:
— Ты знаешь правду… Знаешь…
— Знаю, да! Что мне делать с ней?
— Жить…
— Зачем?
— Зачем живут на земле люди?
— Так то люди… А я? Я одна в этом мире.
— Ты не одна. Ты сильнее любого человека. Ты еще не все знаешь, и у тебя есть Глен… Позвони ему…
— Нет. Только не это. Я ничего не могу ему объяснить. Все запутывается с каждым разом все больше. Мне приходится лгать, выкручиваться, притворяться. Я не могу так больше!
— Так скажи ему правду.
— Я сама ее не знаю.
— Знаешь! Знаешь! Знаешь! — грохочет прибой, и волна за волной набегает на нее из темноты. Ей хочется закричать, вскочить, убежать куда-нибудь. Но бежать некуда. Эти звуки у нее в голове. И они всегда с ней. Везде.
* * *
Сведения и факты, относящиеся к заинтересовавшей меня проблеме, часто накапливаются в моем мозгу как бы сами собой, без участия воли. Совершенно автоматически, зачастую даже не задумываясь об этом, я могу тасовать различные данные, объединять между собой факты и детали, не имеющие друг к другу ни малейшего отношения, и в результате причудливые фантастические картины рождаются и рушатся сами собой, как смятые налетевшим ветром утренние облака. Иногда, правда, кое-что остается в памяти и по мере надобности извлекается оттуда.
Поведение Гвельтова, а скорее всего самой Весты, дало толчок к такому подсознательному анализу, и из пестрых картин в моей голове постепенно и неожиданно для меня самого стала выкристаллизовываться до нелепости простая идея…
Я могу часами бродить по городу. Ритм ходьбы отключает внимание, рассеивает его и тем самым как бы освобождает причудливый механизм подсознательного калейдоскопа.
Несмотря на отповедь Гвельтова, меня не мучили угрызения совести, и мне вовсе не хотелось бежать к ближайшей телефонной будке, чтобы звонить Весте. Наоборот. В моем отношении к ней появилась изрядная доля скептицизма. Возможно, виновато в этом было уязвленное мужское самолюбие… Итак, я брел по городу и думал о Весте. И, пожалуй, не столько о Весте, сколько о пропаже журнала, о машине, в которой не оказалось водителя. О бесследном исчезновении Мишурина из бурминского санатория. Обо всем сразу, но главное все же — о Весте.
И вот тогда это случилось. В голове словно щелкнул какой-то неведомый переключатель. Я подумал: «У нее пропало пять или шесть месяцев, а встретил я ее двадцатого октября. Кроме того, она что-то говорила о мае… Значит, скорее всего, именно в мае с ней произошло нечто из ряда вон выходящее. Несколько раз газеты писали об исчезновении Мишурина… Наши газеты любят все таинственное, все неожиданное, все, что щекочет нервы рядовому читателю. Исчезновения, похищения, отравления. Для этого существуют специальные колонки полицейской хроники, и если просмотреть все газеты за май…» Больше я не раздумывал.
В институтской библиотеке я взял три газеты, подробно освещавшие все городские события. Мне не пришлось долго искать. «Городские новости» за 14 июля поместили заметку под заголовком: «Самоубийство или несчастный случай?» Я запомнил ее почти наизусть. «Вчера вечером неизвестная женщина подошла к прокатной лодочной станции. Лодочник, удивившись позднему заказу, назначил двойную цену, однако незнакомка не стала торговаться. Лодка отошла от причала, чтобы не вернуться уже никогда. Погода стояла прекрасная, волны не было, и все же в ста метрах от берега лодка перевернулась без всякой видимой причины.
Дежурный спасатель, очевидец происшествия, так описывает событие: «В шесть часов пополудни от причала лодочной станции отошла прогулочная лодка, она не нарушала никаких правил, но, поскольку в этот час не было других лодок, я следил за ней. (Учитывая внешность, возраст, а также пол гребца, к этим словам спасателя можно отнестись с полным доверием.) У нас на вышке мощная оптика, и я видел все до мельчайших подробностей, — утверждает спасатель. — Лодка отплыла от причала всего метров двести. Потом женщина резко наклонилась к левому борту, словно что-то разглядывала в глубине. Лодка качнулась и, хотя волны совершенно не было, неожиданно перевернулась. Я сейчас же поднял тревогу. Катер подошел к месту происшествия буквально через несколько минут. Однако на поверхности плавала лишь перевернутая лодка. Мы обшарили все дно. Аквалангисты искали не меньше трех часов, до полной темноты. В этом месте нет никаких течений, однако тело утонувшей так и не удалось найти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30