Примерно через два часа лес расступился, и отряд вышел к размытой грунтовой дороге с узкими колеями, наполненными водой. Крапивин повернулся к Чигиреву.
— Московский тракт? — полуутвердительно спросил он.
— Похоже, — кивнул историк.
— Ну, вот и дошли, — на лице у Мухина почему-то отразилась печаль. — Удачи, командир.
— Не хорони, — буркнул Крапивин. — Всё будет в порядке.
Басов с легкостью влетел в седло.
— Будет лясы точить, — бросил он. — Ехать надо. Дорога дальняя.
Чигирев посмотрел на фехтовальщика и поразился увиденному. Перед ним на гнедом жеребце сидел настоящий русский средневековый дворянин: осанистый, надменный, грозный. Раньше историк никогда не видел Басова таким. Чигирев воспринимал его как инструктора по фехтованию и верховой езде, двум дисциплинам, которые, мягко говоря, не слишком давались историку. Надо сказать, что за весь месяц обучения, превращенный Басовым в ад для своих подопечных, он представал перед Чигиревым в разных ипостасях. Был и мягким наставником, терпеливо объяснявшим особенности старинного ратного ремесла, и холодным педантичным инструктором, сухо выдававшим информацию, и суровым старшиной, жестко распекавшим за неправильно затянутый ремешок в конской упряжи. Но ни разу, ни на секунду Басов не прекращал быть человеком начала двадцать первого века. А тут вдруг преобразился в личность из совсем иной эпохи.
Поймав на себе недовольный взгляд его колючих глаз, Чигирев неохотно полез в седло.
Крапивин уже взгромоздился на свою лошадь, специально подобранную Басовым под немалый вес подполковника. Он отсалютовал на прощание Мухину и пришпорил коня. Вскоре по правую руку от него уже ехал Басов, а по левую — Чигирев. Около четверти часа всадники двигались молча, но потом историк заговорил:
— Странно, вроде другой мир, другое время, а ничего такого не ощущается.
— А чего «такого» ты бы хотел ощутить? — передразнил его Басов.
— Не знаю, — пожал плечами Чигирев. — Всё же другая эпоха. В психологическом смысле другая. Люди здесь иначе мыслят, иначе живут.
— Да всё то же, — отмахнулся Басов. — Воздух вон чистый, это да. Изгадить еще не успели. Технических возможностей пока не хватает. По той же причине всяких смертоносных игрушек, к которым Вадим привычен, еще не напридумывали. А в остальном люди как люди.
— Не скажите, Игорь Петрович, — покачал головой Чигирев. — Я, например, хотя давно изучаю эту эпоху, многого в ней не понимаю. Вот простейший пример. Если мы действительно в каком-нибудь тысяча пятьсот девяносто девятом году, то со смерти Ивана Грозного еще двадцати лет не прошло. Считайте, нам придется встретиться с его современниками. Так вот, тридцать с небольшим лет назад Иван Грозный пришел в Новгород, обвинил новгородцев в измене и вырезал большинство населения. А потом пошел с той же целью на Псков. Резня не состоялась только потому, что царя пристыдил один юродивый. Вышел навстречу царю с куском сырого мяса во рту. Иван его спрашивает: «Ты почему мясо ешь, пост ведь?» А тогда пост был. А юродивый ему и отвечает: «А ты, царь православный, человечиной питаешься». Иван устыдился и не стал устраивать резню в Пскове. Но суть не в этом. Интересно другое. Все знали, что царь едет карать город. Но никто и не подумал сопротивляться или бежать. Все сидели и ждали. Некоторые говорят, что это от того, что у псковичей и новгородцев пассионарность была низкая, воля к сопротивлению отсутствовала. Но вот через несколько лет те же самые псковичи выдержали тяжелейшую осаду войск Стефана Батория. И сражались героически, и воля к сопротивлению откуда-то взялась. Я думаю, дело тут в том, что Иван Грозный был для псковичей «свой», православный. А Баторий «не свой», католик. И от своего, «природного» царя они были готовы любую муку терпеть и смерть принять. А от чужого их мировоззрение требовало защищаться всеми способами, пусть даже он не нес ничего дурного. Ведь, по воспоминаниям современников, Баторий был очень хорошим королем, отважным рыцарем, достойным человеком. Но Русь его не приняла и осталась верна царю-убийце. Вот этот-то психологический феномен меня и удивляет больше всего.
— Ты бы лучше «пассионарность» и «феномены» из головы выкинул до возвращения, — проворчал Басов. — Нет здесь таких слов. Забудешься, проговоришься и враз тебя колдуном и польским шпионом зачислят. А на счет рассказанной тобой истории меня только эпизод с юродивым удивляет. Если это, конечно, не легенда. Потому что я не могу себе представить реальность этой картины.
— Авторитет юродивых на Руси всегда был очень велик, — с сомнением покачал головой Чигирев. — Думаю, мы в этом вскоре убедимся. Но как вы объясняете такую покорность и безропотное ожидание расправы?
— Дурью, которой во все века достаточно, — проворчал Басов. — Если и эта история, конечно, не выдумана.
— Послушай, Сергей, — вступил в разговор Крапивин, — а что, с твоей точки зрения, история России могла сложиться по-другому, если бы русские действовали бы… э-э-э… несколько иначе в это время?
— О, да! — с жаром воскликнул историк. — Весь период правления Ивана Грозного и Смутного времени просто напичкан поворотными моментами, когда история страны могла бы пойти по-иному. Вы знаете, в истории бывают такие поворотные точки, когда судьбы целых стран висят буквально на волоске. Обычно государство, динамично развивающееся в определенном направлении, очень трудно перевести на иные экономические и политические рельсы. Но бывают времена выбора, переломные моменты, когда одно небольшое событие или его отсутствие может изменить всё. Например, гражданская война…
— И ты считаешь, что в шестнадцатом веке история пошла не по лучшему сценарию? — уточнил Крапивин.
— Безусловно. Я бы сказал, что был реализован наихудший вариант.
Крапивин многозначительно посмотрел на Басова, но тот словно не заметил этого.
— Скажи, а нет желания чуточку подправить здешнюю историю? — обратился Крапивин к Чигиреву. — Пустить страну, так сказать, по правильному маршруту.
Историк внимательно посмотрел на Крапивина.
— Нам запрещено вмешиваться… пока, — подал он наконец голос. — Но, если честно, соблазн очень велик. А скажите, если бы поступил приказ вмешаться в ход истории, что бы вы сделали?
— Я военный и всегда выполняю приказы, — недовольно отозвался подполковник.
— А ты, Игорь? — неуверенно обратился Чигирев к Басову.
Хотя еще в начале совместной работы по подготовке экспедиции Басов и Крапивин потребовали называть их на «ты», историк все время смущался, когда был вынужден обращаться к своим спутникам на «ты» и без отчеств.
— А я не военный, — буркнул тот.
— И что, не стал бы выполнять приказ? — настаивал историк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96