Действительно, с ранней молодости он старательно изображал из себя дурачка, скрывая под маской болвана далеко идущие политические планы, нацеленные на свержение тирании Тарквиниев.
Надругательство над Лукрецией Луций Юний Брут, наконец сбросивший маску, превратил в преступление государственного масштаба, сверг Тарквиниев и стал первым консулом Римской республики.
Прошло несколько лет. Брут по-прежнему оставался консулом, когда выяснилось, что кучка аристократов, мечтающая вернуть к власти свергнутую династию, плетет против него заговор. Заговорщиков схватили, и тут обнаружилось, что в роли вдохновителей переворота выступили родные сыновья главы государства.
И несгибаемый Брут, убежденный, что долг выше отцовской любви, приговорил своих детей к смерти. Дабы убедиться, что приговор приведен в исполнение, он лично присутствовал при казни.
Так родилась кровавая легенда основания республики.
В том, что все происходило именно так, в Риме никто и никогда не сомневался. Сомневались в другом — в претензиях рода Юниев Брутов вести свое происхождение от Луция Юния Брута. Над этими претензиями сограждане Брутов откровенно смеялись.
Вообще проследить свою родословную дальше третьего поколения представлялось делом сложным. Что же говорить о предке, жившем за 450 лет до тебя! Этак каждый может объявить себя чьим угодно потомком! И не глупо ли выдавать себя за далекого правнука героя, если известно, что он собственноручно лишил жизни своих детей? Единственным предком, которым Юнии Бруты могли кичиться без риска быть уличенными во лжи, был некий плебей, служивший привратником. Да и то если верить заявлениям блюстителей чистоты сенаторских рядов, которые время от времени корили этим родством то одного, то другого члена рода Юниев...
В Риме той поры политические противники настолько привыкли бросать друг другу в лицо обвинения подобного рода, что на них уже никто не обращал внимания. Не ранили они и Юниев, которые с достоинством объясняли, что ведут свой род от младшего сына великого Брута, по малолетству не принимавшего участия в заговоре старших братьев и избежавшего их печальной участи. А кто не верит, пусть пойдет и посмотрит на статую Луция Юния, установленную в Капитолии, — сходство очевидно.
На самом деле пресловутая статуя — апокрифический портрет, созданный много лет спустя после смерти яростного основателя республики, — не могла служить доказательством ни внешнего сходства, ни тем более родственной связи между Луцием и этими Брутами. И члены рода Юниев, и их противники были вольны утверждать что угодно — этого требовали правила политической игры.
За власть тогда боролись две непримиримые партии, за столетие соперничества которых пролилось больше крови и слез, чем знала вся предыдущая история римских завоеваний, обеспечившая городу его нынешнее могущество.
Популяры (от латинского слова populus — народ) утверждали, что защищают права плебса. Оптиматы («лучшие») представляли движение консерваторов, направленное на сохранение привилегий высших классов.
Зарождение этого противостояния уходило корнями во времена окончания Пунических войн, когда Рим ценой невероятных усилий преодолел карфагенское господство в Средиземноморье, но истощил свои человеческие и материальные ресурсы. Ветераны африканских походов, вдовы и дети погибших воинов не получили от государства никакой поддержки. Задавленные долгами, они продавали единственное, чем владели — семейный земельный надел. Толпы разоренных земледельцев хлынули в Рим в надежде найти себе дело, которое сможет их прокормить, но не нашли ничего. Заселив трущобы Субурры и Велабра, они быстро образовали слой безработных пролетариев, не имеющих в жизни никаких перспектив и существующих на подачки корыстных политиков. А те, кто за бесценок скупал их земли, превращались в крупных землевладельцев, на которых работала постоянно растущая армия рабов.
Против сложившихся порядков пытались бороться многие реформаторы, требовавшие перераспределения земель, принадлежавших государству, и принятия законов в защиту наиболее обездоленных граждан. Именно тогда под руководством плебейского трибуна Тиберия Гракха возникло движение популяров. Тиберий Гракх многим мешал, и в 133 году его убили. Восемь лет спустя та же участь постигла его младшего брата Гая, попытавшегося подхватить эстафету погибшего трибуна.
Популярам понадобилось 20 лет, чтобы оправиться от этого жестокого удара и вьщвинугь из своих рядов нового лидера.
Им стал, по презрительному определению патрициев, «новый человек». Это значило, что ни один из предков Гая Мария никогда не занимал ни одной из римских магистратур. Действительно, своими успехами Гай Марий был обязан исключительно самому себе, точнее, своему мечу. В 106 году он успешно подавил восстание нумидийского царя Югурты, с которым долгое время не могли справиться лучшие римские императоры. Марию недавно исполнилось 40 лет, внешним видом и манерами он больше всего напоминал солдафона, и никто не верил, что он хоть на что-нибудь годен за пределами армейской казармы.
Но честолюбия Марию хватало. В том же 106 году на волне африканской победы он посмел выставить свою кандидатуру на должность консула и вопреки всяким ожиданиям добился желаемого.
Чтобы удержать власть, ему требовалась обширная клиентура среди выборщиков. Он нашел ее среди осколков партии популяров. Заручившись их поддержкой, он предпринял шаг, навсегда изменивший весь ход дальнейшей римской политики.
До Мария армия комплектовалась исключительно из граждан, способных платить в казну налоги и на свои деньги покупать боевое снаряжение. Тот, кому бедность не позволяла приобрести меч и доспехи, лишался не только звания легионера, но и доли в военной добыче. Марий открыл неимущим доступ в армию, поманив их перспективой награждения землями в новых провинциях, и взамен получил могущественное средство давления на всю политическую систему. Легионы стали для полководцев лучшим инструментом добывания власти.
Получив поддержку популяров и армии, Марий стал непотопляем. Поправ закон, запрещающий консулу претендовать на повторное избрание раньше 10-летнего перерыва, он пять лет подряд занимал высшую римскую магистратуру, восстановил законы, принятые Тиберием и Гаем Гракхами, и развязал демагогическую пропагандистскую кампанию, направленную на долгосрочное ослабление партии оптиматов. Марий вел опасную игру. Экстремистское крыло его партии допустило множество перегибов, и ему пришлось отречься от бывших сторонников, что ничуть не приблизило его к оптиматам. В конце концов Марий потерял власть.
Но схватка между двумя соперничавшими группировками продолжалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Надругательство над Лукрецией Луций Юний Брут, наконец сбросивший маску, превратил в преступление государственного масштаба, сверг Тарквиниев и стал первым консулом Римской республики.
Прошло несколько лет. Брут по-прежнему оставался консулом, когда выяснилось, что кучка аристократов, мечтающая вернуть к власти свергнутую династию, плетет против него заговор. Заговорщиков схватили, и тут обнаружилось, что в роли вдохновителей переворота выступили родные сыновья главы государства.
И несгибаемый Брут, убежденный, что долг выше отцовской любви, приговорил своих детей к смерти. Дабы убедиться, что приговор приведен в исполнение, он лично присутствовал при казни.
Так родилась кровавая легенда основания республики.
В том, что все происходило именно так, в Риме никто и никогда не сомневался. Сомневались в другом — в претензиях рода Юниев Брутов вести свое происхождение от Луция Юния Брута. Над этими претензиями сограждане Брутов откровенно смеялись.
Вообще проследить свою родословную дальше третьего поколения представлялось делом сложным. Что же говорить о предке, жившем за 450 лет до тебя! Этак каждый может объявить себя чьим угодно потомком! И не глупо ли выдавать себя за далекого правнука героя, если известно, что он собственноручно лишил жизни своих детей? Единственным предком, которым Юнии Бруты могли кичиться без риска быть уличенными во лжи, был некий плебей, служивший привратником. Да и то если верить заявлениям блюстителей чистоты сенаторских рядов, которые время от времени корили этим родством то одного, то другого члена рода Юниев...
В Риме той поры политические противники настолько привыкли бросать друг другу в лицо обвинения подобного рода, что на них уже никто не обращал внимания. Не ранили они и Юниев, которые с достоинством объясняли, что ведут свой род от младшего сына великого Брута, по малолетству не принимавшего участия в заговоре старших братьев и избежавшего их печальной участи. А кто не верит, пусть пойдет и посмотрит на статую Луция Юния, установленную в Капитолии, — сходство очевидно.
На самом деле пресловутая статуя — апокрифический портрет, созданный много лет спустя после смерти яростного основателя республики, — не могла служить доказательством ни внешнего сходства, ни тем более родственной связи между Луцием и этими Брутами. И члены рода Юниев, и их противники были вольны утверждать что угодно — этого требовали правила политической игры.
За власть тогда боролись две непримиримые партии, за столетие соперничества которых пролилось больше крови и слез, чем знала вся предыдущая история римских завоеваний, обеспечившая городу его нынешнее могущество.
Популяры (от латинского слова populus — народ) утверждали, что защищают права плебса. Оптиматы («лучшие») представляли движение консерваторов, направленное на сохранение привилегий высших классов.
Зарождение этого противостояния уходило корнями во времена окончания Пунических войн, когда Рим ценой невероятных усилий преодолел карфагенское господство в Средиземноморье, но истощил свои человеческие и материальные ресурсы. Ветераны африканских походов, вдовы и дети погибших воинов не получили от государства никакой поддержки. Задавленные долгами, они продавали единственное, чем владели — семейный земельный надел. Толпы разоренных земледельцев хлынули в Рим в надежде найти себе дело, которое сможет их прокормить, но не нашли ничего. Заселив трущобы Субурры и Велабра, они быстро образовали слой безработных пролетариев, не имеющих в жизни никаких перспектив и существующих на подачки корыстных политиков. А те, кто за бесценок скупал их земли, превращались в крупных землевладельцев, на которых работала постоянно растущая армия рабов.
Против сложившихся порядков пытались бороться многие реформаторы, требовавшие перераспределения земель, принадлежавших государству, и принятия законов в защиту наиболее обездоленных граждан. Именно тогда под руководством плебейского трибуна Тиберия Гракха возникло движение популяров. Тиберий Гракх многим мешал, и в 133 году его убили. Восемь лет спустя та же участь постигла его младшего брата Гая, попытавшегося подхватить эстафету погибшего трибуна.
Популярам понадобилось 20 лет, чтобы оправиться от этого жестокого удара и вьщвинугь из своих рядов нового лидера.
Им стал, по презрительному определению патрициев, «новый человек». Это значило, что ни один из предков Гая Мария никогда не занимал ни одной из римских магистратур. Действительно, своими успехами Гай Марий был обязан исключительно самому себе, точнее, своему мечу. В 106 году он успешно подавил восстание нумидийского царя Югурты, с которым долгое время не могли справиться лучшие римские императоры. Марию недавно исполнилось 40 лет, внешним видом и манерами он больше всего напоминал солдафона, и никто не верил, что он хоть на что-нибудь годен за пределами армейской казармы.
Но честолюбия Марию хватало. В том же 106 году на волне африканской победы он посмел выставить свою кандидатуру на должность консула и вопреки всяким ожиданиям добился желаемого.
Чтобы удержать власть, ему требовалась обширная клиентура среди выборщиков. Он нашел ее среди осколков партии популяров. Заручившись их поддержкой, он предпринял шаг, навсегда изменивший весь ход дальнейшей римской политики.
До Мария армия комплектовалась исключительно из граждан, способных платить в казну налоги и на свои деньги покупать боевое снаряжение. Тот, кому бедность не позволяла приобрести меч и доспехи, лишался не только звания легионера, но и доли в военной добыче. Марий открыл неимущим доступ в армию, поманив их перспективой награждения землями в новых провинциях, и взамен получил могущественное средство давления на всю политическую систему. Легионы стали для полководцев лучшим инструментом добывания власти.
Получив поддержку популяров и армии, Марий стал непотопляем. Поправ закон, запрещающий консулу претендовать на повторное избрание раньше 10-летнего перерыва, он пять лет подряд занимал высшую римскую магистратуру, восстановил законы, принятые Тиберием и Гаем Гракхами, и развязал демагогическую пропагандистскую кампанию, направленную на долгосрочное ослабление партии оптиматов. Марий вел опасную игру. Экстремистское крыло его партии допустило множество перегибов, и ему пришлось отречься от бывших сторонников, что ничуть не приблизило его к оптиматам. В конце концов Марий потерял власть.
Но схватка между двумя соперничавшими группировками продолжалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135