А многие действительно важные детали, как мы уже убедились, криминалистов почему-то не заинтересовали.)
Нашли пятерых — и дело застопорилось: никак не удавалось обнаружить еще четверых. Высказывались даже предложения — приостановить поиск до весны. Но тут уже поднажали сверху: искать!
Партия берет дело под свой контроль
Слухи бродили по городу, народ кипел, задавал вопросы, летели письма и телеграммы в Москву.
Делать вид, что ничего не случилось, стало уже невозможно; властям, по обычаю того времени, оставалось взять ситуацию под свой неусыпный контроль. Для того 5 марта была создана поисковая чрезвычайная комиссия Свердловского обкома КПСС во главе с заместителем председателя облисполкома Павловым и заведующим отделом обкома КПСС Филиппом Ермашом — будущим руководителем советской кинематографии. Ермаш держал в курсе событий первого секретаря обкома Кириленко, а тот — аж самого Хрущева. Как же можно было сворачивать поиски?
Между тем поисковиков к этому времени заметно поубавилось. Очередные группы добровольцев парткому УПИ приходилось набирать уже с трудом: шли занятия, приближалась сессия — жизнь продолжалась.
Нелегким испытанием, надо полагать, стали для партийной комиссии похороны первой партии погибших: город был наэлектризован слухами, траурная церемония могла собрать многие тысячи людей; хоть и приучен был к покорности народ, не забывший за шесть лет «вождя и учителя», но если соберется такая толпа — поди-ка предугадай, как она поведет себя. Власти приняли предупредительные меры: толпу как бы заранее расщепили, определив места захоронения на разных кладбищах: четверых на Михайловском, а одного (Юрия Кривонищенко) — на Ивановском, которое к этому времени считалось уже закрытым. И еще одна профилактическая мера: поменьше информации. Рассказывают, что накануне погребения секретарь парткома УПИ сорвал в вестибюле со стены объявление о похоронах: дескать, что это еще за самодеятельность?
В день похорон траурная процессия двинулась от общежития физтеха по проспекту Ленина на площадь перед УПИ. До площади, однако, не дошли: на перекрестке с улицей Кузбасской (два года спустя ее переименовали в честь Гагарина) путь перегородила невесть откуда взявшаяся милиция: поворачивайте, мол, налево. Налево — значит, прямиком к Михайловскому кладбищу. И никаких вам митингов...
Позже от родственников Л.Дубининой и Р.Слободина я узнал, что обком вообще был против похорон в Свердловске. Настаивал, чтоб их похоронили в Ивделе, близ места гибели. Особенно давил на родителей — членов КПСС, призывал быть сознательными. Но те мужественно стояли на своем и на уговоры не поддались.
Совершенно неприличным казалось в те дни и молчание газет, радио. Хотя попытки написать об этом журналисты предпринимали не раз. Собственный корреспондент «Уральского рабочего» Геннадий Григорьев материал передал сразу же, как только узнал о трагедии. Но его публиковать не стали. Как выяснилось позже, сам первый секретарь ЦК КПСС Хрущев предложил секретарю обкома Кириленко не спешить с публикациями. Мол, вот найдут всех остальных, тогда и посмотрим.
Когда их нашли, Геннадий Константинович, обновив и расширив материал, снова предложил его газете. Но редактор опять положил рукопись под сукно: напечатать ее своею властью он не мог, а обком разрешения не давал.
Чтобы печатать, объясняли потом обкомовские чиновники, надо было поставить об этом в известность Хрущева, звонить же ему по этому вопросу, напоминать о трагедии Кириленко не захотел.
Григорьеву тогда отказ в публикации мотивировали так: «Времени, старик, прошло уже много, стоит ли все это ворошить заново, расстраивать лишний раз родителей и родственников погибших?..»
Концы с концами не сходятся
Последние четыре трупа — Дубининой, Золотарева, Тибо-Бриньоля и Колеватова — обнаружили только 4 мая. Они лежали под самым берегом речки, под толстым слоем снега, не очень далеко от костра, возле которого ранее были найдены тела Дорошенко и Кривонищенко.
В документах следственного дела, содержащих описание этой страшной находки, немало противоречий и загадок.
Наиболее полные данные сообщены в постановлении о прекращении дела, подписанном прокурором-криминалистом из Свердловска младшим советником юстиции Львом Никитичем Ивановым. Тут приводятся цифры: тела найдены под четырехметровым слоем снега в 75 метрах от костровища под кедром. И вот как они внешне выглядели: «Погибшие Тибо-Бриньоль и Золотарев обнаружены хорошо одетыми. Хуже одета Дубинина — ее куртка из искусственного меха и шапочка оказались на Золотареве, разутая нога Дубининой была завернута в шерстяные брюки Кривонищенко».
Про то, что на этих четверых было кое-что из одежды Дорошенко и Кривонищенко — брюки, свитеры, — упоминается и в других документах. Еще упоминается, что другие предметы одежды, принадлежавшей двум найденным ранее туристам, тоже лежали здесь. Чужая одежда имела ровные разрезы — видимо, снималась с трупов. Когда, кем, с какой целью? Можно, конечно, предположить, что этой одеждой кто-то пытался спасти замерзающих здесь, но еще живых ребят. Но трое из четверых были так помяты, что, по мнению судмедэксперта вряд ли могли оставаться живыми дольше, чем Дорошенко и Кривонищенко, с которых одежда срезалась. И плохо верится в то, что Колеватов (единственный из четверых, кто не имел серьезных телесных повреждений) успел и костер разжечь, и курсировать от костра к снежной норе (туда-сюда метров сто — сто пятьдесят по глубокому снегу), чтоб потом все-таки замерзнуть рядом с этими тремя. Да и его следы бы, вероятно, остались — но не было этих следов!
«Около трупов обнаружили нож Кривонищенко, которым у костра срезались молодые пихты», — сообщается далее в постановлении. И снова вопрос: а как установлено, что пихты срезались именно этим ножом? Вопрос для сути дела, может, и несущественный, но когда следователь и раз (помните полено “с прошлой стоянки?”), и другой раз выдает предположения за установленные факты, поневоле закрадывается мысль о подгонке результатов следствия под заранее заданную схему.
Вот одежда с мертвых тел, точно, могла срезаться тем ножом, раз одежда здесь и нож тоже здесь. А может, и палатка кромсалась этим же ножом? Для экспертов не составляло труда подтвердить или опровергнуть эти предположения, но почему-то (почему же?) никто перед ними не поставил этот вопрос.
«На руке Тибо обнаружено двое часов, — сообщается далее в постановлении, написанном следователем Ивановым. — Одни показывали 8 часов 14 минут, вторые — 8 часов 39 минут».
Опять эти часы и минуты!
Но зато дальше — нечто гораздо более значительное:
«Судебно-медицинским вскрытием трупов установлено:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Нашли пятерых — и дело застопорилось: никак не удавалось обнаружить еще четверых. Высказывались даже предложения — приостановить поиск до весны. Но тут уже поднажали сверху: искать!
Партия берет дело под свой контроль
Слухи бродили по городу, народ кипел, задавал вопросы, летели письма и телеграммы в Москву.
Делать вид, что ничего не случилось, стало уже невозможно; властям, по обычаю того времени, оставалось взять ситуацию под свой неусыпный контроль. Для того 5 марта была создана поисковая чрезвычайная комиссия Свердловского обкома КПСС во главе с заместителем председателя облисполкома Павловым и заведующим отделом обкома КПСС Филиппом Ермашом — будущим руководителем советской кинематографии. Ермаш держал в курсе событий первого секретаря обкома Кириленко, а тот — аж самого Хрущева. Как же можно было сворачивать поиски?
Между тем поисковиков к этому времени заметно поубавилось. Очередные группы добровольцев парткому УПИ приходилось набирать уже с трудом: шли занятия, приближалась сессия — жизнь продолжалась.
Нелегким испытанием, надо полагать, стали для партийной комиссии похороны первой партии погибших: город был наэлектризован слухами, траурная церемония могла собрать многие тысячи людей; хоть и приучен был к покорности народ, не забывший за шесть лет «вождя и учителя», но если соберется такая толпа — поди-ка предугадай, как она поведет себя. Власти приняли предупредительные меры: толпу как бы заранее расщепили, определив места захоронения на разных кладбищах: четверых на Михайловском, а одного (Юрия Кривонищенко) — на Ивановском, которое к этому времени считалось уже закрытым. И еще одна профилактическая мера: поменьше информации. Рассказывают, что накануне погребения секретарь парткома УПИ сорвал в вестибюле со стены объявление о похоронах: дескать, что это еще за самодеятельность?
В день похорон траурная процессия двинулась от общежития физтеха по проспекту Ленина на площадь перед УПИ. До площади, однако, не дошли: на перекрестке с улицей Кузбасской (два года спустя ее переименовали в честь Гагарина) путь перегородила невесть откуда взявшаяся милиция: поворачивайте, мол, налево. Налево — значит, прямиком к Михайловскому кладбищу. И никаких вам митингов...
Позже от родственников Л.Дубининой и Р.Слободина я узнал, что обком вообще был против похорон в Свердловске. Настаивал, чтоб их похоронили в Ивделе, близ места гибели. Особенно давил на родителей — членов КПСС, призывал быть сознательными. Но те мужественно стояли на своем и на уговоры не поддались.
Совершенно неприличным казалось в те дни и молчание газет, радио. Хотя попытки написать об этом журналисты предпринимали не раз. Собственный корреспондент «Уральского рабочего» Геннадий Григорьев материал передал сразу же, как только узнал о трагедии. Но его публиковать не стали. Как выяснилось позже, сам первый секретарь ЦК КПСС Хрущев предложил секретарю обкома Кириленко не спешить с публикациями. Мол, вот найдут всех остальных, тогда и посмотрим.
Когда их нашли, Геннадий Константинович, обновив и расширив материал, снова предложил его газете. Но редактор опять положил рукопись под сукно: напечатать ее своею властью он не мог, а обком разрешения не давал.
Чтобы печатать, объясняли потом обкомовские чиновники, надо было поставить об этом в известность Хрущева, звонить же ему по этому вопросу, напоминать о трагедии Кириленко не захотел.
Григорьеву тогда отказ в публикации мотивировали так: «Времени, старик, прошло уже много, стоит ли все это ворошить заново, расстраивать лишний раз родителей и родственников погибших?..»
Концы с концами не сходятся
Последние четыре трупа — Дубининой, Золотарева, Тибо-Бриньоля и Колеватова — обнаружили только 4 мая. Они лежали под самым берегом речки, под толстым слоем снега, не очень далеко от костра, возле которого ранее были найдены тела Дорошенко и Кривонищенко.
В документах следственного дела, содержащих описание этой страшной находки, немало противоречий и загадок.
Наиболее полные данные сообщены в постановлении о прекращении дела, подписанном прокурором-криминалистом из Свердловска младшим советником юстиции Львом Никитичем Ивановым. Тут приводятся цифры: тела найдены под четырехметровым слоем снега в 75 метрах от костровища под кедром. И вот как они внешне выглядели: «Погибшие Тибо-Бриньоль и Золотарев обнаружены хорошо одетыми. Хуже одета Дубинина — ее куртка из искусственного меха и шапочка оказались на Золотареве, разутая нога Дубининой была завернута в шерстяные брюки Кривонищенко».
Про то, что на этих четверых было кое-что из одежды Дорошенко и Кривонищенко — брюки, свитеры, — упоминается и в других документах. Еще упоминается, что другие предметы одежды, принадлежавшей двум найденным ранее туристам, тоже лежали здесь. Чужая одежда имела ровные разрезы — видимо, снималась с трупов. Когда, кем, с какой целью? Можно, конечно, предположить, что этой одеждой кто-то пытался спасти замерзающих здесь, но еще живых ребят. Но трое из четверых были так помяты, что, по мнению судмедэксперта вряд ли могли оставаться живыми дольше, чем Дорошенко и Кривонищенко, с которых одежда срезалась. И плохо верится в то, что Колеватов (единственный из четверых, кто не имел серьезных телесных повреждений) успел и костер разжечь, и курсировать от костра к снежной норе (туда-сюда метров сто — сто пятьдесят по глубокому снегу), чтоб потом все-таки замерзнуть рядом с этими тремя. Да и его следы бы, вероятно, остались — но не было этих следов!
«Около трупов обнаружили нож Кривонищенко, которым у костра срезались молодые пихты», — сообщается далее в постановлении. И снова вопрос: а как установлено, что пихты срезались именно этим ножом? Вопрос для сути дела, может, и несущественный, но когда следователь и раз (помните полено “с прошлой стоянки?”), и другой раз выдает предположения за установленные факты, поневоле закрадывается мысль о подгонке результатов следствия под заранее заданную схему.
Вот одежда с мертвых тел, точно, могла срезаться тем ножом, раз одежда здесь и нож тоже здесь. А может, и палатка кромсалась этим же ножом? Для экспертов не составляло труда подтвердить или опровергнуть эти предположения, но почему-то (почему же?) никто перед ними не поставил этот вопрос.
«На руке Тибо обнаружено двое часов, — сообщается далее в постановлении, написанном следователем Ивановым. — Одни показывали 8 часов 14 минут, вторые — 8 часов 39 минут».
Опять эти часы и минуты!
Но зато дальше — нечто гораздо более значительное:
«Судебно-медицинским вскрытием трупов установлено:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16