25 августа подошли к устью Оленека, но войти в реку не смогли; мешал упорный противный ветер, вдруг задувший с юга. Семь суток, подбрасываемые высоким взводнем и поминутно заливаемые, держались моряки против устья.
Прончищеву становилось все хуже. Напрасно подлекарь и жена больного, сама еле державшаяся от слабости на ногах, ухаживали за больным моряком. 29 августа его не стало. Когда же ветер немного ослабел, «Якутск» с приспущенным флагом, весь запорошённый снегом и обледенелый, входил в устье Оленека и остановился у прошлогоднего зимовья. По реке уже несло лёд, чувствовалось дыхание скорой и суровой зимы. 6 сентября при ружейном залпе, так непривычно оборвавшемся на этой отдалённой дикой окраине, опустили в неглубокую яму тело славного командира. Пять дней спустя за ним последовала в ту же могилу и его супруга. Могила Прончищевых сохранилась до сих пор. В 1893 году здесь был известный полярный исследователь Эдуард Толль, приведший в порядок разрушенную временем могилу.
Зимовка в устье Оленека для наших путешественников выпала очень тяжёлая. Ещё в половине декабря, принявший на себя командование после покойного Прончищева штурман Челюскин в сопровождении геодезиста Чекина выехал в Якутск с докладом к Берингу, но не доехал. Помешала ссора Челюскина с одним из якутских заправил. Последний отказал моряку в передвижных средствах, в результате чего Челюскин с полгода проболтался в Сиктахе (на Лене) и прибыл в Якутск в июне, т.-е. тогда, когда там уже не было Беринга. Два года, определённые инструкцией для похода на запад вокруг Таймыра, окончились. Челюскину необходимо было теперь знать, последует ли разрешение Беринга на продолжение экспедиции, или её следует считать законченной.
Беринг, хотя и был в курсе всех дел экспедиции (своевременно через нарочного он получил донесение о походе Прончищева и его смерти), сам тем не менее не знал, что предпринять. Избегал он также и обращений в Петербург и оставил даже Челюскину записку с предложением не ездить в столицу, добавив: «понеже Государственная Адмиралтейская коллегия и без тебя может рассмотреть о пути вашем». Гадая, быть или не быть экспедиции, он писал: «А как пойдут те дубельшлюпка и бот — и не пройдут, и ото льдов получат себе повреждение, — тогда взыщется на нас: чего ради без указа отправили и потеряли напрасно».
Беринг обратился за советом к академикам, но те решительно высказались против продолжения экспедиции, причём Миллер ссылался на свои архивные изыскания о плаваниях в XVII столетии казаков. Он указывал, что походы эти неизменно совершались с превеликими трудностями, лишениями, а зачастую и с гибелью людей. Миллер считал, что повторять эти попытки не только крайне рискованно, но и бесполезно, тем более, что, по замечаниям бывалых людей, «ледовитое море, пред прежними годами, много убыло, и подле берега стало мелко». Беринг не удовлетворился этим мнением и созвал совет офицеров, на котором решили обратиться в Петербург в Адмиралтейств-коллегию. В Петербурге взглянули на дело иначе. Неудачи, по мнению коллегии, происходили не вследствие обмеления моря и трудности плавания, но потому, что путешественники выходили в море слишком поздно и рано возвращались по большей части в те самые места, откуда выходили в плавание, не закрепляя за собой таким образом пройденного, а потому в каждую последующую навигацию начинали все дело сызнова. Ссылка Миллера на казаков также не удовлетворила коллегию. Наоборот, именно казаки, не знавшие навигации и совершавшие свои плавания на судах «погибельных, с парусами из оленьих кож, с снастями ремянными, с камнями вместо якорей», свидетельствовали, что при современных условиях мореплавания и управления людьми «искусными в навигации» — дальнейшие попытки продвижения вперёд должны увенчаться успехом.
Подобное мнение коллегии, конечно, не означало, что в Петербурге не считались с огромными трудностями и опасностями плавания во льдах. Коллегия, учитывая все это, взывала к упорной работе прежде всего начальствующего состава, особенно подчёркивала важность порученного им дела и обещала награды. Воззвание коллегии определяло продолжать настоящие исследования «с напряжённейшим старанием» не только ещё в одно, в другое и в третье лето, но «буде какая невозможность и в третье лето во окончание привесть не допустит, то и в четвёртое… „ Но если и это все не поможет, и обогнуть с моря Таймыр окончательно не удастся, то, оставя „дальнейшие покушения“, начальнику ленского отряда приступить к описи берегов от реки Хатанги до Енисея, т.-е. вокруг Таймырского полуострова, — сухим путём. Начальником новой экспедиции был назначен лейтенант Харитон Лаптев. Он подробно ознакомился с ходом и неудачами экспедиции своего предшественника. Отправляясь в поход, он предвидел большие трудности и потому особенное внимание обратил на организационную сторону похода и потребовал снабдить экспедицию „гораздо обильнее прежнего“. И все его требования были удовлетворены; ему дали весь новый такелаж, инструменты „для делания лодок“ на случай сухопутных описей, к которым он прибегнет при неудаче морских, затем для него заготовили оленей и собак и даже перевели несколько семей с устья реки Оленека на устья рек Анабары, Хатанги и Таймыра на случай возможной там зимовки экспедиции. Помимо всего перечисленного, Лаптев потребовал «подарочные вещи“ и жалованье вперёд на два года. Было обещано ему и это. В отношении личного состава экспедиции Лаптев не потребовал никаких изменений. По всему было видно, что энергичный моряк решился так или иначе, морем или сухопутьем, выполнить поручение во что бы то ни стало.
9 июня 1739 года Лаптев, имея на борту помимо себя 44 человека, отправился из Якутска в поход. Его сопровождали до Оленека дощаники с провиантом. При входе в море через западное устье Лены, взорам путешественников представилась самая безнадёжная картина. На всем видимом пространстве моря была одна сплошная ледяная масса. Страшной казалась эта мрачная даль. Зловещая тишина не сулила ничего хорошего. Сразу стало ясно, что судно надолго рискует здесь остаться. Началась утомительная, продолжавшаяся в течение целого месяца, борьба небольшого корабля со льдом, наступавшим на него со всех сторон.
По временам корабль получал опаснейшие удары в борт, чему предшествовали характерные звуки торошения льдов, сотрясения и взрывы, скрип и свист. Трещали бимсы, с шумом растворялись двери в каютах, «стонали» мачты, дрожала обшивка, все судно вздрагивало и сотрясалось. Впоследствии Эдуард Бельчер, находясь в подобных условиях, писал: «Чем дольше я наблюдал за движением этих масс, тем более убеждался, что всякий, кто осмелится здесь удалиться от твёрдой земли, по всему вероятию неизбежно погибнет».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Прончищеву становилось все хуже. Напрасно подлекарь и жена больного, сама еле державшаяся от слабости на ногах, ухаживали за больным моряком. 29 августа его не стало. Когда же ветер немного ослабел, «Якутск» с приспущенным флагом, весь запорошённый снегом и обледенелый, входил в устье Оленека и остановился у прошлогоднего зимовья. По реке уже несло лёд, чувствовалось дыхание скорой и суровой зимы. 6 сентября при ружейном залпе, так непривычно оборвавшемся на этой отдалённой дикой окраине, опустили в неглубокую яму тело славного командира. Пять дней спустя за ним последовала в ту же могилу и его супруга. Могила Прончищевых сохранилась до сих пор. В 1893 году здесь был известный полярный исследователь Эдуард Толль, приведший в порядок разрушенную временем могилу.
Зимовка в устье Оленека для наших путешественников выпала очень тяжёлая. Ещё в половине декабря, принявший на себя командование после покойного Прончищева штурман Челюскин в сопровождении геодезиста Чекина выехал в Якутск с докладом к Берингу, но не доехал. Помешала ссора Челюскина с одним из якутских заправил. Последний отказал моряку в передвижных средствах, в результате чего Челюскин с полгода проболтался в Сиктахе (на Лене) и прибыл в Якутск в июне, т.-е. тогда, когда там уже не было Беринга. Два года, определённые инструкцией для похода на запад вокруг Таймыра, окончились. Челюскину необходимо было теперь знать, последует ли разрешение Беринга на продолжение экспедиции, или её следует считать законченной.
Беринг, хотя и был в курсе всех дел экспедиции (своевременно через нарочного он получил донесение о походе Прончищева и его смерти), сам тем не менее не знал, что предпринять. Избегал он также и обращений в Петербург и оставил даже Челюскину записку с предложением не ездить в столицу, добавив: «понеже Государственная Адмиралтейская коллегия и без тебя может рассмотреть о пути вашем». Гадая, быть или не быть экспедиции, он писал: «А как пойдут те дубельшлюпка и бот — и не пройдут, и ото льдов получат себе повреждение, — тогда взыщется на нас: чего ради без указа отправили и потеряли напрасно».
Беринг обратился за советом к академикам, но те решительно высказались против продолжения экспедиции, причём Миллер ссылался на свои архивные изыскания о плаваниях в XVII столетии казаков. Он указывал, что походы эти неизменно совершались с превеликими трудностями, лишениями, а зачастую и с гибелью людей. Миллер считал, что повторять эти попытки не только крайне рискованно, но и бесполезно, тем более, что, по замечаниям бывалых людей, «ледовитое море, пред прежними годами, много убыло, и подле берега стало мелко». Беринг не удовлетворился этим мнением и созвал совет офицеров, на котором решили обратиться в Петербург в Адмиралтейств-коллегию. В Петербурге взглянули на дело иначе. Неудачи, по мнению коллегии, происходили не вследствие обмеления моря и трудности плавания, но потому, что путешественники выходили в море слишком поздно и рано возвращались по большей части в те самые места, откуда выходили в плавание, не закрепляя за собой таким образом пройденного, а потому в каждую последующую навигацию начинали все дело сызнова. Ссылка Миллера на казаков также не удовлетворила коллегию. Наоборот, именно казаки, не знавшие навигации и совершавшие свои плавания на судах «погибельных, с парусами из оленьих кож, с снастями ремянными, с камнями вместо якорей», свидетельствовали, что при современных условиях мореплавания и управления людьми «искусными в навигации» — дальнейшие попытки продвижения вперёд должны увенчаться успехом.
Подобное мнение коллегии, конечно, не означало, что в Петербурге не считались с огромными трудностями и опасностями плавания во льдах. Коллегия, учитывая все это, взывала к упорной работе прежде всего начальствующего состава, особенно подчёркивала важность порученного им дела и обещала награды. Воззвание коллегии определяло продолжать настоящие исследования «с напряжённейшим старанием» не только ещё в одно, в другое и в третье лето, но «буде какая невозможность и в третье лето во окончание привесть не допустит, то и в четвёртое… „ Но если и это все не поможет, и обогнуть с моря Таймыр окончательно не удастся, то, оставя „дальнейшие покушения“, начальнику ленского отряда приступить к описи берегов от реки Хатанги до Енисея, т.-е. вокруг Таймырского полуострова, — сухим путём. Начальником новой экспедиции был назначен лейтенант Харитон Лаптев. Он подробно ознакомился с ходом и неудачами экспедиции своего предшественника. Отправляясь в поход, он предвидел большие трудности и потому особенное внимание обратил на организационную сторону похода и потребовал снабдить экспедицию „гораздо обильнее прежнего“. И все его требования были удовлетворены; ему дали весь новый такелаж, инструменты „для делания лодок“ на случай сухопутных описей, к которым он прибегнет при неудаче морских, затем для него заготовили оленей и собак и даже перевели несколько семей с устья реки Оленека на устья рек Анабары, Хатанги и Таймыра на случай возможной там зимовки экспедиции. Помимо всего перечисленного, Лаптев потребовал «подарочные вещи“ и жалованье вперёд на два года. Было обещано ему и это. В отношении личного состава экспедиции Лаптев не потребовал никаких изменений. По всему было видно, что энергичный моряк решился так или иначе, морем или сухопутьем, выполнить поручение во что бы то ни стало.
9 июня 1739 года Лаптев, имея на борту помимо себя 44 человека, отправился из Якутска в поход. Его сопровождали до Оленека дощаники с провиантом. При входе в море через западное устье Лены, взорам путешественников представилась самая безнадёжная картина. На всем видимом пространстве моря была одна сплошная ледяная масса. Страшной казалась эта мрачная даль. Зловещая тишина не сулила ничего хорошего. Сразу стало ясно, что судно надолго рискует здесь остаться. Началась утомительная, продолжавшаяся в течение целого месяца, борьба небольшого корабля со льдом, наступавшим на него со всех сторон.
По временам корабль получал опаснейшие удары в борт, чему предшествовали характерные звуки торошения льдов, сотрясения и взрывы, скрип и свист. Трещали бимсы, с шумом растворялись двери в каютах, «стонали» мачты, дрожала обшивка, все судно вздрагивало и сотрясалось. Впоследствии Эдуард Бельчер, находясь в подобных условиях, писал: «Чем дольше я наблюдал за движением этих масс, тем более убеждался, что всякий, кто осмелится здесь удалиться от твёрдой земли, по всему вероятию неизбежно погибнет».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52