Итак, Ярослав Гашек просил в этом письме освободить его от обязанностей общественного школьного попечителя, которые, очевидно, добросовестно выполнял.
Другое письмо адресовано окружной политической управе в Ледчи и гласит: «Нижеподписавшийся настоятельно просит соблаговолить выдать ему документы, необходимые для пребывания в Испании, (Barselona, Calle Rosellos) для улучшения состояния здоровья согласно настоятельным советам лечащего врача доктора Новака и доктора Рессля, окружного врача. Предполагаю жить у моего свояка А. Бейчека в Барселоне, где мне будет предоставлен соответствующий домашний и медицинский уход, и надеюсь, что мягкий климат позволит мне до истечения трех месяцев вернуться выздоровевшим. Путь следования — через Германию и Францию.
Выражаю надежду, что окружная политическая управа не будет препятствовать скорейшему удовлетворению моей просьбы, дабы я имел возможность скорее покинуть суровый, губительный для меня климат».
Никакого свояка в Барселоне у Гашека, разумеется, не было. Речь шла скорее всего о ком-то из бывших анархистов, которые нередко находили прибежище в Испании. Скорее всего тут имели место литературные ассоциации. По словам Лонгена, Гашек хотел написать пьесу по мотивам одного классического испанского произведения, якобы присланного ему из Барселоны знакомым художником. Героем ее он предполагал сделать нищенствующего монаха, тайного агента инквизиции, для виду подвергнутого пыткам. Но комедии, которая могла бы пролить какой-то свет на эту загадку, Гашек так и не написал.
Инстинкт перелетных птиц, всю жизнь не дававший Гашеку покоя, уже не мог увлечь его вдаль. Бродяжья мечта о собственном домашнем очаге осуществилась лишь отчасти. А попытка спастись с помощью авантюрной поездки на юг, в теплые края, осталась на бумаге.
Не был дописан и «Швейк». Возможно, Гашек закончил бы свое произведение, если бы больше заботился о здоровье, изменил образ жизни. Но тогда это, вероятно, был бы уже не тот Гашек и, пожалуй, даже не тот «Швейк».
В канун Нового года, утром и после обеда, по свидетельству Климента Штепанека, Гашек диктует ему последний свой рассказ — юмореску о сборщике налога за убой свиней. Мы не знаем текста этого рассказа. Он тоже остался незавершенным.
Похороны готовились в спешке. Рано утром после тяжелой ночи на 3 января 1923 года Климент Штепанек, секретарь писателя, отправляется в городок Коханов — позвонить в Прагу и сообщить Богуславу Гашеку, что его брат умирает. Так и не добившись разговора с Прагой, Климент возвращается в Липницу и там узнает о смерти шефа. Он тотчас нанимает бричку и едет на станцию Окроуглицы, хочет поспеть к пражскому поезду. Но, едва миновав последние липницкие домишки, встречает Богуслава. Еще несколько дней назад, вечером 30 декабря, в Прагу с нарочным была послана телеграмма. Текст ее по какой-то случайности сохранился: «Богуславу Гашеку, банк „Славия“, Прага. Немедленно приезжай с Заплатилом. К приходу поезда будем ждать в Окроуглицах».
Штепанек сообщает Богуславу, что его брата уже нет в живых. Богуслав потрясен. Он останавливается в трактире «У чешской короны». Плачет. Плачет долго, по в маленький домик около замка так и не заходит. Говорит, что не в состоянии видеть брата мертвым. И вечерним поездом возвращается домой, пообещав перевезти гроб в Прагу и договориться о достойных похоронах в крематории.
На другой день Климент Штепанек извещает окружную управу в Гавличкове Броде о смерти чешского писателя-юмориста Ярослава Гашека. В свидетельстве о смерти записано: труп будет подвергнут кремации.
В домике близ замка царит смятение. Молодая вдова рыдает на кухне и варит грог для посетителей, которые вот-вот явятся выразить ей соболезнование. А Гашек все еще лежит на голом столе в своем бывшем кабинете. Около него вместо почетного караула неотлучно сидит художник Панушка с бутылкой коньяка и что-то набрасывает в альбоме. Это будет посмертный портрет друга. Панушка тоже приехал слишком поздно и живым его уже не застал.
Возникла странная ситуация, вызвавшая сумятицу и множество недоразумений. Казалось, у покойного нет близких родственников, о похоронах никто не заботился; молодому писарю поневоле пришлось действовать на собственный страх и риск. Он заказал у столяра роскошный белый гроб. Однако друзья и знакомые советовали отказаться от услуг местного столяра-клерикала. Из соображений экономии был приглашен более дешевый столяр, но, пока он снял мерку и приступил к работе, подошел день похорон. Грубо сколоченный черный гроб был доставлен в последнюю минуту. Тщетно ждали каких-либо вестей от Богуслава, тот не откликался.
В полнейшем отчаянии вдова оплакивала покойного и свое безвыходное положение. Она оказалась совершенно без средств. Траурный обряд и гроб заказаны в долг. В день похорон приехала наконец жена издателя Сынека, которому последняя книга Ярослава Гашека принесла большой финансовый успех; но, по ее словам, муж не разрешил ей оплачивать расходы или хоть выдать что-нибудь в долг.
Всем распоряжался Климент Штепанек вместе с энергичным паном Заплатилом, другом семьи, срочно вызванным телеграммой. Втроем с учителем Марешем они направились в церковный приход. Местный священник Отакар Семерад считал Гашека неверующим и хоронить его на христианском кладбище категорически отказывался. Он настаивал, чтобы писателя погребли вне кладбища, за моргом — на месте, отведенном для самоубийц, но в конце концов поддался уговорам и похоронил его у дальней кладбищенской стены.
Рассказывают, что Семерад не любил Гашека из-за одной проделки. Тот-де как-то нанял в трактире старого шарманщика, который за десять крон два часа кряду играл под окном приходского священника. Но, судя по письму, присланному первой жене Гашека Ярмиле, пастор по-своему даже уважал покойного:
«С Вашим супругом паном Ярославом Гашеком я говорил дважды. В первый раз, как мне кажется, в июне 1922 года, когда я возвращался из деревенской школы, а он вышел мне навстречу из винного погребка здешнего еврея; Ваш супруг был сильно навеселе, просил снабдить его историческими источниками о прошлом местного замка, сказал, что хочет что-то о нем написать. Я охотно пообещал предоставить в его распоряжение все, что имеется в здешнем архиве. Позднее я слышал, будто он купил и отремонтировал дом. Я встречался с ним на площади, и он всякий раз вежливо здоровался. Затем, в конце ноября 1922 года, я посетил местный кинотеатр, он был там со своей русской. Сидели они как раз за моей спиной. В антракте я вышел покурить, а он подошел и пообещал навестить меня, хотя, мол, у нас с ним разное мировоззрение! Я понял, что он не католик, но охотно пригласил его, ибо подумал, что это ему нужно для его занятий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93