– Ну, – продолжал папаша Деметриос, – значит, сел он в лодку и стал медленно грести вдоль берега. Тут он увидел впереди на мелководье огромную стаю барбуней. Он бросил весла и зажег фитиль.
Папаша Деметриос сделал драматическую паузу, посмотрел, как там на сковородке кукуруза, и закурил новую папиросу.
– Все бы ничего, – продолжал он, – да вот беда: только он собрался бросить динамитную шашку, как вся рыба уплыла. Как ты думаешь, что сделал этот кретин? Прямо с динамитом в руке он бросился их догонять. И тут ба-бах!
– Так от него, пожалуй, мало что осталось после этого, – заметил я.
– Как же, – презрительно сказал папаша Деметриос. – Он и взорваться-то как следует не сумел. Взял такую крохотную шашку, что ему всего-навсего оторвало правую руку. И как раз полицейский-то его и спас! Бедняге удалось догрести до берега, но он потерял столько крови, что так и умер бы на месте, не окажись поблизости полицейского, который и не думал никуда уезжать. Услышав взрыв, он помчался на берег посмотреть, кто там глушит рыбу. По счастью, мимо как раз проезжал автобус. Полицейский остановил его и отвез бедолагу в больницу.
– Право, жаль, что такое случилось с Андреасом. Он ведь такой добряк! Хорошо, хоть жив остался! И что же, когда он поправится, его посадят на пять лет в Видо?
– Нет, нет, – успокоил меня папаша Деметриос. – Полицейский сказал, что, по его мнению, парень и так достаточно наказан. Он даже сказал в больнице, что руку бедолаге оторвало шестерней.
Между тем кукурузные зерна на сковородке начали взрываться, хлопая, словно миниатюрные пушечки, и звонко ударяясь о жесть. Папаша Деметриос снял сковороду с огня, а затем поднял крышку. Лопнув от жара, зернышки превратились в маленькие желто-белые кучевые облачка, хрустящие и удивительно вкусные. Тут папаша Деметриос вынул из кармана крохотный бумажный кулечек и развернул его. Там оказалась серая крупная морская соль; мы макали в нее крохотные облачка и хрустели ими с превеликим наслаждением.
– У меня для тебя еще кое-что есть, – сказал наконец старик, тщательно вытирая усищи большим красно-белым платком. – Очередная жуткая тварь из тех, что ты так обожаешь.
Набив рот остатками кукурузы и вытерев руки о траву, я взволнованно спросил его, что же это.
– Сейчас увидишь, – сказал старик, вставая. – Очень любопытная животина. Я сам никогда таких не видел.
Я с нетерпением ждал. Наконец он вернулся, неся помятую жестянку, заткнутую листьями.
– Вот, – сказал он. – Только осторожно, она вонючая.
Я вытащил затычку из листьев и заглянул внутрь жестянки. Папаша Деметриос оказался прав – тот, кто сидел в жестянке, вонял чесноком, словно автобус с крестьянами в базарный день. На дне банки находилась зеленовато-коричневая жаба с довольно мягкой кожей, среднего размера, с огромными янтарными глазами; пасть ее застыла в постоянной, я бы сказал какой-то нездоровой, ухмылке. Когда же я запустил туда руку, чтобы вытащить жабу, она сунула голову между передними лапками, а ее выпученные глаза закатились удивительным жабьим образом, после чего она издала резкий крик, похожий на блеяние миниатюрной овцы. Когда я вынимал эту тварь из жестянки, она отчаянно сопротивлялась, при этом жутко воняя чесноком. Я заметил, что на задних лапках у нее были черные роговые наросты, похожие на лемеха. Я был несказанно обрадован такому подарку, потому что потратил массу времени и энергии в попытках выследить подобную жабу. Рассыпавшись в благодарностях перед папашей Деметриосом, я торжественно отнес подарок домой и поместил его в аквариум, который стоял у меня в спальне.
Я насыпал на дно аквариума дюйма два-три песка и земли, и Августус, как я окрестил своего нового питомца, тут же принялся строить себе жилье. Он делал весьма любопытные движения задними лапками, используя роговые выросты как лопаты. Быстро подвигаясь задом наперед, он выкопал себе нору и спрятался в ней; снаружи торчали только выпученные глаза да ухмыляющийся рот.
Вскоре я обнаружил, что Августус удивительно умное создание, – чем более ручным он становился, тем больше открывалось в нем привлекательных черт характера. Когда я входил в комнату, он тут же вылезал из норки и делал отчаянные попытки пробиться ко мне сквозь стеклянные стенки аквариума. Когда я вынимал его и сажал на пол, он скакал по комнате за мною вслед, а если я садился на стул, он мужественно карабкался по моей ноге, хотя это стоило ему большого труда, и, добравшись до колена, растягивался в лишенных всякого достоинства позах, наслаждаясь теплотою моего тела, медленно помаргивая, ухмыляясь и постоянно сглатывая. Именно тогда я открыл, что он любит, когда я ласково щекочу ему брюшко, пока он полеживал на спине, и с тех пор я добавил к кличке Августус еще и прозвище Почешибрюшко. Но самым забавным в его поведении было то, что он пел песни в благодарность за еду. Когда я держал над аквариумом огромного извивающегося земляного червя, Августус приходил в состояние блаженства – глазищи его выпучивались все больше и больше, выдавая нарастающее возбуждение, он тихонько похрюкивал, словно поросенок, и издавал тот же странный блеющий крик, что и в тот раз, когда я впервые взял его в руки. Когда червяк в конце концов плюхался у него перед носом, он начинал быстро кивать головой, как бы в знак благодарности, хватал червя за один конец и запихивал себе в пасть большими пальцами. Всякий раз, когда к нам приходили гости, мы всегда угощали их концертом Августуса Почешибрюшко, и те вынуждены были согласиться, что такой сладкоголосой жабы со столь богатым репертуаром им никогда не доводилось слышать.
Как раз в это время Ларри ввел в наш круг новых друзей – англичанина Дональда и австрийца Макса. Последний был длиннющий, как жердь, с роскошными вьющимися русыми волосами, светлыми усами, похожими на изящную бабочку, севшую ему на верхнюю губу, и добрыми ярко-голубыми глазами. Дональд, напротив, был бледнолицым коротышкой, одним из тех англичан, которые на первый взгляд производят впечатление не только бессловесных, но и безликих.
Ларри встретился с этой разнокалиберной парой в городе и тут же широким жестом пригласил их к нам выпить. Тот факт, что они, успев изрядно принять, заявились к нам в два часа ночи, ни для кого из нас не явился потрясением – мы уже успели, или почти успели, привыкнуть к знакомствам Ларри.
Накануне мама, подхватив сильную простуду, рано легла спать. Остальные члены семьи тоже разбрелись по своим комнатам. Из всей компании бодрствовал я один: я ожидал прилета Улисса из его ночных странствий и уже приготовил ему ужин – мясо и мелко нарубленную печенку. Я лежал и читал, когда до моих ушей донесся глухой, неясный звук, отзывавшийся эхом в оливковых рощах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52