Помимо своей воли он проникся симпатией и сочувствием к этому человеку, и снова с удивлением услышал собственный голос:
— Сержант, тебе надо бы прилечь и отдохнуть.
Болан улыбнулся ему и опустился в мягкое кресло.
Постум все понимал. Он знал кое-что о сражениях и о том, что они творят с человеком. Задача выживания в ежесекундно меняющейся обстановке требует от воина напряжения всех его физических и духовных сил и высасывает всю его жизненную энергию. Если учесть то, что он слышал о Болане, то парень давно уже должен был превратиться в иссохшую мумию.
Что-то порочное и извращенное зарождалось в психике полицейского лейтенанта. Он сообразил это, когда, сам того не желая, как бы помимо собственной воли, заговорил:
— Я только что с той улицы, где вы устроили маленький Май Лэй.
— Маленький что?
— Ну... не важно. Короче, я видел бойню на Ривер Роуд.
— Не понравилось зрелище, а?
— Не очень.
Болан закурил сигарету и со вздохом выпустил дым к потолку.
— И мне оно тоже не нравится. И если бы вы, Постум, лучше справлялись со своей работой, то никому бы из нас не пришлось любоваться подобными зрелищами. Вы и другие полицейские, вас сотни и тысячи. Какого черта вы не делаете то, что должны делать?
— Вы правы, — признал Постум. — Прошу прощения, с моей стороны было глупо упоминать... Особенно, если учесть, что жив-то я только благодаря вам. Забудьте мои слова.
Политик обрабатывал раненую ногу Тома. Постум сморщился, когда тот смазал рану какой-то жгучей дезинфицирующей жидкостью.
Болан сидел, уставившись на свою сигарету.
— Хочешь закурить, Постум?
— Нет, спасибо. Знаешь, ты прав. Если бы мы, полицейские...
Болан с трудом держался в кресле. Лейтенант понял, что он не спал уже очень давно. Человек в бегах, человек по которому палят с обеих сторон и который, тем не менее, еще и ухитряется отвечать на огонь...
— Забудь, Постум. Дурной разговор — у меня голова просто чугунная, сейчас я ничего не соображаю. Оба мы солдаты и сражаемся на одной стороне. Не мы создаем законы и правила этой игры, — голос его пресекся, он уронил голову на грудь, но тут же встрепенулся, снова выпрямился. — Вы, полицейские, не на улицах свою войну проигрываете. Вы проигрываете ее в суде, в мэрии, в законодательном собрании, в конгрессе.
— Тебе бы самому стать конгрессменом, — вставил Политик с кривой ухмылкой, — и перевернуть все вверх дном. Никаких обвинений, никаких арестов — понимаешь? Свести их с ума. Никаких арестов, никаких гонораров адвокатам и судьям — понимаешь? Ни арестов, ни подкупа. Никаких взяток, никакого политического влияния, никаких судей — кому они нужны?
— Понимаю, — слабо улыбнулся Постум. — Мафиози тогда на стенку полезут. Да только не будет этого.
— Конечно, нет, — ответил Политик, осторожно вынул из пальцев Болана дымящуюся сигарету и бросил в пепельницу.
Мак ничего не заметил, ибо уже спал беспробудным сном.
Лейтенант с удивлением отметил, что у него слезы на глаза наворачиваются.
— Не верю я ему, — негромко заявил он.
— И никто не верит, — ответил Бланканалес. — Уж сколько лет я его знаю, а до сих пор не верю. Ты будешь последней сволочью, Постум, если хоть пальцем до него дотронешься.
— Я полицейский, я...
— И что с того? Это что — оправдание твоему нежеланию верить собственным глазам и ушам? Мы забросим тебя в госпиталь. Сержант приказал вместе с тобой передать властям кое-какие гроссбухи и прочие трофеи, которые мы прихватили в этом дерьмовом дворце. Если тебе этого мало, то можешь идти ко всем чертям, а я отказываюсь от сомнительной чести принадлежать к распроклятому роду человеческому.
И внезапно Постум пришел к пониманию — теперь он знал — и его расщепленное на две части сознание вновь обрело единство.
— Не стоит вам так утруждаться ради меня, — слабо произнес он, чувствуя себя как никогда сильным.
Нет, Политик, не ради Постума.
Если нужен «Стоунхендж», чтобы у человека раскрылись глаза и прочистились уши, то следовало бы завести по «Стоунхенджу» на каждом углу.
Этот треклятый вояка, заснувший в кресле, этот Мак Болан — он был самым настоящим Стоунхенджем — ослепительным анахронизмом из далекого героического прошлого, когда человек мог безошибочно провести четкую разделительную черту между добром и злом и стоять на ней, и умирать на ней, если надо было.
Стоунхендж раскрылся полностью.
И от этого Постум чувствовал себя в большей степени человеком, чем когда бы то ни было. Более того, он в большей степени ощущал себя полицейским, чем когда бы то ни было.
Глава 17
Болан проснулся от аромата кофе и поджаривающегося бекона. Он в одних шортах лежал в койке. Поверх легких ран и царапин на груди был наложен пластырь.
Над Маком склонялся Бланканалес и обтирал ему лицо губкой, воняющей какими-то медикаментами.
— Обстановка? — хрипло спросил Болан.
— У тебя несколько пороховых ожогов, сержант. Давно тебе делали противостолбнячную прививку?
— Порядочно.
— Понял. Ладно.
Попав во Вьетнам, Бланканалес поначалу работал с медиками. И ему пришлось стать неофициальным санитаром команды «Эйбл» во время полевых операций.
— Ну-ка, дай руку, — сказал он.
Болан подчинился и получил укол.
— Который час? — спросил он.
Политик вытащил из его руки иглу и отложил шприц на марлевую подушечку.
— Скоро полдень.
— Черт! Вы должны были ...
Мак попытался подняться, но нашел, что это не так просто, когда сверху на тебя наваливается около центнера живого веса.
— Лежи спокойно! — скомандовал Бланканалес. — Лови мгновения покоя. Слушай, сержант, пора бы тебе позаботиться о собственном здоровье. Ты не спишь, ничего не ешь... как долго ты рассчитываешь протянуть в таком режиме?
Болан расслабился и ухмыльнулся.
— Так это едой тут так воняет? Шварц, что ли, готовит?
— Ага. Но думаю, ты переживешь его стряпню. В конце концов, яичницу с беконом испортить невозможно. Кто на такое способен?
— Я все слышу, — донесся мягкий голос из камбуза. — Я не глазунью делаю, а омлет. Я добавил в него сыра — чтобы улучшить протеиновый баланс — ну, и малость жгучего красного перца. А потом я...
— Он на это способен, — закатывая глаза, возопил Бланканалес.
— Можешь не есть, — приветливо отозвался Шварц.
Болан обвел глазами жилой отсек боевого фургона.
— Я так понимаю, что вы малость поработали, пока я спал, — заметил он.
Пока идет рутинная работа, мы решили дать тебе немного отдохнуть. Мы забросили фараона в госпиталь, вместе с ним переправили бумаги и прочее. Затем определили на поселение Джулио. Ну, а потом отправились проведать Тони.
— И?..
Политик с непроницаемым лицом достал из кармана сложенный листок бумаги, развернул его и вручил Болану. Послание было исполнено корявыми печатными буквами, сплошь и рядом пестрело ошибками, подпись отсутствовала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40