Моон дает Сигэцу что-то вроде откупа, до тридцати кристалликов ксилла в год. Однако помогает косвенно и им, «мстителям», и эта помощь серьезней, чем дань, которую ученый выплачивает Сигэцу. Нет, он, Лайтис, пока не может объяснить, что означает слово «косвенно». Он дал слово чести не выдавать это. Откуда у Моона дочь? Ей девятнадцать лет, она родилась здесь, воспитал ее отец. Мать Уны, жена Моона, умерла, когда девочке было три года.
Во время разговора я продолжал внимательно следить за приборами. Нет поле излучателя так и не прощупывалось. Поймал импульс Иана — только для того, чтобы убедиться, что его результаты те же. Потом долгое время мы летели молча. Наконец Щербаков сказал:
— Нам надо как можно скорее связаться с Мооном.
Лайтис следил, как я разворачиваюсь, направляя ракетолет к побережью. Спросил:
— Интересно, как вы найдете Моона? На Иммете никто не знает точно, где он живет.
Высадите меня. пожалуйста.
Щербаков протянул стоящий у переборки аварийный мешок:
— Вот, Матт. Здесь все необходимое. Микрорация, портативный излучатель, запасы энергопитания, надувная лодка, одежда.
— Спасибо. — Лайтис подтянул к себе мешок. Я опустил ракетолет. Щербаков открыл люк, помог Лайтису спрыгнуть. Матт, уже стоя на земле, сказал вдруг:
— Не передавайте Моону и его дочери о нашем… разговоре. Вы обещаете?
Над прибрежными скалами управление ракетолетом взял Щербаков. Вглядываясь вниз, сказал задумчиво:
— Запомни, Моон — человек, проживший здесь, на Иммете, полжизни.К тому же серьезный, талантливый ученый. Не буду объяснять азы психологии творчества, но характер таких людей всегда состоит из парадоксов. И еще, Влад. Мы с тобой в критической ситуации. Пока в силу некоторых причин я не хочу раскрывать ход своих мыслей. Просто предупреждаю: ситуация может оказаться самой неожиданной.
Щербаков снизил скорость до минимума. Я смотрел вниз: там давно уже тянулось знакомое нагорье. И неожиданно увидел фигурку. Уна стоит на еле заметной кромке песка и машет рукой.На ней подвернутые до колен брюки, рубашка с распахнутым воротом, козырек от солнца. Увидев за стеклом меня, сжала над головой руки.
Щербаков осторожно опустил аппарат, я открыл люк, спрыгнул, и ракетолет сразу же ушел вверх, скрылся за скалами. Уна подошла ко мне и, улыбаясь, сморщила нос:
— Ну? Все в порядке?
Она говорила спокойно, будто мы не разлучались, будто мне только что не грозила смерть. Здесь, в бухте, со мной остались только крики птиц, плеск воды и Уна. Я вглядывался в ее лицо. Мне вдруг показалось, что я вижу его впервые.
— Что ты молчишь?
— Я не молчу.
— Если бы только видел себя. Живого места нет. — Она тронула ладонью мою губу. — Подожди, принесу порошок.
— Какой порошок?
— Ксилловый. — Повернувшись, она побежала к скалам. Я крикнул:
— Уна, стой! Куда ты?
Она махнула рукой, скрылась и минуты через три вернулась. Порошок, мелкий, серый, напоминавший обычную пыль, был насыпан прямо в ладонь.
Осторожно притрагиваясь к порошку указательным пальцем, Уна стала протирать мои ссадины, нашептывая:
— Быстрее, сейчас может выйти отец… Он не любит, когда я беру ксилл. Больно?
Потерпи. Ты не пугайся, отец на первый взгляд странный, но вообще он ничего.
Главное, ты с ним не спорь, что бы он ни говорил… Хорошо? Если уж будет особенно наседать, молчи, я сама с ним справлюсь. Ну как, легче ?
Она вдруг сделала круглые глаза: человек, неожиданно вышедший к нам из расщелины, быстро приближался к нам. Он казался слишком располневшим. Моон был в рваной майке-безрукавке, в поношенных брюках. Еще не доходя до нас, он крикнул каким-то капризным, резким голосом:
— Уна, ты зачем взяла порошок ? Я терпеть не могу, когда что-то берется без спросу, ты же знаешь!
Филипп Моон неожиданно резко остановился в двух шагах за спиной Уны, всматриваясь в меня и близоруко щуря глаза. Лицо Моона одуловатое, нос загнут книзу. Под носом топорщились неровно подстриженные рыжие усы, щеки же обсыпала грязно-седая щетина. По цвету глаза Моона такие же, как у Уны, зеленовато-серые, но маленькие и близко посаженные.
Уна улыбнулась:
— Влад, познакомься, это мой отец. Пап, это Влад.
Моон сердито моргнул, уставившись на меня:
— Кто это такой, Влад?
— Папа, не сердись. Влад попал в неприятную историю.
Лицо Моона передернулось. Он повторил так, будто ничего не слышал:
— Уна, я спрашиваю: кто это такой?
Я поклонился Моону и, стараясь отчетливо произнести каждую букву сказал:
— Меня зовут Влад Стин. Астронавт Влад Стин.
Некоторое время Моон смотрел на меня в упор; наконец, глядя в пространство, хрипло произнес:
— Некоторые думают, что у них очень красивые имена.
Моон оглянулся с видом победителя, будто сделал удачный удар.
— Па, зачем ты так? — Уна растерянно перевела взгляд с отца на меня. — Я Влада хорошо знаю. Посмотри, у него же все лицо разбито….
Моон, будто только и ждал этих слов, злорадно заметил:
— Ну и что? Кого это волнует? — Он уперся в меня серо-зелеными глазами, явно надеясь вывести меня из равновесия. Я молчал.
Моон отошел к воде, остановился, будто разглядывал море. Долго молчал, наконец вздохнул:
— Хорошая погода, а?
— Хорошая, — быстро ответила Уна.
— То-то я смотрю, ветра нет и давление нормальное. — Моон снова подошел ко мне.
— Вы из Сообщества?
— Из Сообщества. — Я хорошо помнил наставления Щербакова, но сейчас совершенно не знал, как говорить с Мооном.
— Недавно прилетели?
— Недавно.
— Чем вы занимаетесь? Я имею в виду вообще, что вы делаете? Ваше образование?
— Высшая школа и академия.
— Ай-яй-яй! Высшая школа! Академия… Быстро — структуру альфаспирали ДНК?
— Альфа-спирали ДНК? — Я помедлил. Требовать структуру ДНК в этой обстановке все равно что ударить обухом по голове. — Полностью?
— Да, полностью! И не медлить! — Моон смотрел в упор, не давая думать.
Собравшись, я все-таки выпалил тридцатидвухступенчатую формулу. Некоторое время Моон смотрел под ноги, будто проверял, нет ли в моем ответе ошибки. Прищурился:
— Терпимо. Ладно, самый ценный вывод «Лао-цзы».(«Лао-цзы» — древнекитайский философский трактат.)
Это был совсем уже запрещенный прием. Как можно спрашивать вообще что-то о «Лао-цзы» здесь, на Иммете? Да еще требовать самый ценный вывод? Да этого вывода наверняка не знал и сам Лао-цзы, если он и в самом деле существовал. Я посмотрел на Уну — она умоляюще прищурилась. Это, видимо, означало: ответь, пожалуйста, ответь. Глубоко вздохнув, я выдавил:
— Наиболее ценный вывод «Лао-цзы»: при истинном странствии не ведают, куда направляются; при истинном наблюдении не ведают, на что смотрят.
Уна улыбнулась. Моон прошелся по песку, повернулся; — Забавно, забавно, молодой человек. Я бы даже сказал — более чем забавно, — Кивнул Уне:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Во время разговора я продолжал внимательно следить за приборами. Нет поле излучателя так и не прощупывалось. Поймал импульс Иана — только для того, чтобы убедиться, что его результаты те же. Потом долгое время мы летели молча. Наконец Щербаков сказал:
— Нам надо как можно скорее связаться с Мооном.
Лайтис следил, как я разворачиваюсь, направляя ракетолет к побережью. Спросил:
— Интересно, как вы найдете Моона? На Иммете никто не знает точно, где он живет.
Высадите меня. пожалуйста.
Щербаков протянул стоящий у переборки аварийный мешок:
— Вот, Матт. Здесь все необходимое. Микрорация, портативный излучатель, запасы энергопитания, надувная лодка, одежда.
— Спасибо. — Лайтис подтянул к себе мешок. Я опустил ракетолет. Щербаков открыл люк, помог Лайтису спрыгнуть. Матт, уже стоя на земле, сказал вдруг:
— Не передавайте Моону и его дочери о нашем… разговоре. Вы обещаете?
Над прибрежными скалами управление ракетолетом взял Щербаков. Вглядываясь вниз, сказал задумчиво:
— Запомни, Моон — человек, проживший здесь, на Иммете, полжизни.К тому же серьезный, талантливый ученый. Не буду объяснять азы психологии творчества, но характер таких людей всегда состоит из парадоксов. И еще, Влад. Мы с тобой в критической ситуации. Пока в силу некоторых причин я не хочу раскрывать ход своих мыслей. Просто предупреждаю: ситуация может оказаться самой неожиданной.
Щербаков снизил скорость до минимума. Я смотрел вниз: там давно уже тянулось знакомое нагорье. И неожиданно увидел фигурку. Уна стоит на еле заметной кромке песка и машет рукой.На ней подвернутые до колен брюки, рубашка с распахнутым воротом, козырек от солнца. Увидев за стеклом меня, сжала над головой руки.
Щербаков осторожно опустил аппарат, я открыл люк, спрыгнул, и ракетолет сразу же ушел вверх, скрылся за скалами. Уна подошла ко мне и, улыбаясь, сморщила нос:
— Ну? Все в порядке?
Она говорила спокойно, будто мы не разлучались, будто мне только что не грозила смерть. Здесь, в бухте, со мной остались только крики птиц, плеск воды и Уна. Я вглядывался в ее лицо. Мне вдруг показалось, что я вижу его впервые.
— Что ты молчишь?
— Я не молчу.
— Если бы только видел себя. Живого места нет. — Она тронула ладонью мою губу. — Подожди, принесу порошок.
— Какой порошок?
— Ксилловый. — Повернувшись, она побежала к скалам. Я крикнул:
— Уна, стой! Куда ты?
Она махнула рукой, скрылась и минуты через три вернулась. Порошок, мелкий, серый, напоминавший обычную пыль, был насыпан прямо в ладонь.
Осторожно притрагиваясь к порошку указательным пальцем, Уна стала протирать мои ссадины, нашептывая:
— Быстрее, сейчас может выйти отец… Он не любит, когда я беру ксилл. Больно?
Потерпи. Ты не пугайся, отец на первый взгляд странный, но вообще он ничего.
Главное, ты с ним не спорь, что бы он ни говорил… Хорошо? Если уж будет особенно наседать, молчи, я сама с ним справлюсь. Ну как, легче ?
Она вдруг сделала круглые глаза: человек, неожиданно вышедший к нам из расщелины, быстро приближался к нам. Он казался слишком располневшим. Моон был в рваной майке-безрукавке, в поношенных брюках. Еще не доходя до нас, он крикнул каким-то капризным, резким голосом:
— Уна, ты зачем взяла порошок ? Я терпеть не могу, когда что-то берется без спросу, ты же знаешь!
Филипп Моон неожиданно резко остановился в двух шагах за спиной Уны, всматриваясь в меня и близоруко щуря глаза. Лицо Моона одуловатое, нос загнут книзу. Под носом топорщились неровно подстриженные рыжие усы, щеки же обсыпала грязно-седая щетина. По цвету глаза Моона такие же, как у Уны, зеленовато-серые, но маленькие и близко посаженные.
Уна улыбнулась:
— Влад, познакомься, это мой отец. Пап, это Влад.
Моон сердито моргнул, уставившись на меня:
— Кто это такой, Влад?
— Папа, не сердись. Влад попал в неприятную историю.
Лицо Моона передернулось. Он повторил так, будто ничего не слышал:
— Уна, я спрашиваю: кто это такой?
Я поклонился Моону и, стараясь отчетливо произнести каждую букву сказал:
— Меня зовут Влад Стин. Астронавт Влад Стин.
Некоторое время Моон смотрел на меня в упор; наконец, глядя в пространство, хрипло произнес:
— Некоторые думают, что у них очень красивые имена.
Моон оглянулся с видом победителя, будто сделал удачный удар.
— Па, зачем ты так? — Уна растерянно перевела взгляд с отца на меня. — Я Влада хорошо знаю. Посмотри, у него же все лицо разбито….
Моон, будто только и ждал этих слов, злорадно заметил:
— Ну и что? Кого это волнует? — Он уперся в меня серо-зелеными глазами, явно надеясь вывести меня из равновесия. Я молчал.
Моон отошел к воде, остановился, будто разглядывал море. Долго молчал, наконец вздохнул:
— Хорошая погода, а?
— Хорошая, — быстро ответила Уна.
— То-то я смотрю, ветра нет и давление нормальное. — Моон снова подошел ко мне.
— Вы из Сообщества?
— Из Сообщества. — Я хорошо помнил наставления Щербакова, но сейчас совершенно не знал, как говорить с Мооном.
— Недавно прилетели?
— Недавно.
— Чем вы занимаетесь? Я имею в виду вообще, что вы делаете? Ваше образование?
— Высшая школа и академия.
— Ай-яй-яй! Высшая школа! Академия… Быстро — структуру альфаспирали ДНК?
— Альфа-спирали ДНК? — Я помедлил. Требовать структуру ДНК в этой обстановке все равно что ударить обухом по голове. — Полностью?
— Да, полностью! И не медлить! — Моон смотрел в упор, не давая думать.
Собравшись, я все-таки выпалил тридцатидвухступенчатую формулу. Некоторое время Моон смотрел под ноги, будто проверял, нет ли в моем ответе ошибки. Прищурился:
— Терпимо. Ладно, самый ценный вывод «Лао-цзы».(«Лао-цзы» — древнекитайский философский трактат.)
Это был совсем уже запрещенный прием. Как можно спрашивать вообще что-то о «Лао-цзы» здесь, на Иммете? Да еще требовать самый ценный вывод? Да этого вывода наверняка не знал и сам Лао-цзы, если он и в самом деле существовал. Я посмотрел на Уну — она умоляюще прищурилась. Это, видимо, означало: ответь, пожалуйста, ответь. Глубоко вздохнув, я выдавил:
— Наиболее ценный вывод «Лао-цзы»: при истинном странствии не ведают, куда направляются; при истинном наблюдении не ведают, на что смотрят.
Уна улыбнулась. Моон прошелся по песку, повернулся; — Забавно, забавно, молодой человек. Я бы даже сказал — более чем забавно, — Кивнул Уне:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23