А я к оттяжке, осветлению ушицы, приготовлюсь. Будет она прозрачной, по всем правилам.
Кострецов достал приготовленную для этого зернистую черную икру, грамм пятьдесят. Стал растирать ее в ступке, постепенно добавляя по ложке холодной воды, пока не получилась тестообразная масса. Развел это стаканом холодной водички, добавил горячей ухи. Размешал смесь и влил половину этой оттяжки в котелок, — скомандовав:
— Опять вешаем на огонь. Как только закипит, вливаю вторую часть.
Он дождался, когда в котелке забулькало. Медленно залил туда оставшуюся оттяжку. После второго закипания снял крышку с котелка.
— Ну вот, еще минут двадцать, и готово. Увидишь, уха будет прозрачной, как слеза. Вот что значит — оттяжка икорная.
Катя любовалась им, Сергей это чувствовал и думал: «А как бы понравилась ей моя основная работа? Какой-нибудь кровопролитный арест? Бунчука-то напряги, возможно, уже подзабыла? Все же счастье, что в нашей службе женщин почти нет. А те, что есть, — уже не женщины. Легавая работа подминает. И как это писательницам удается врать про какую-нибудь обворожительную бабу-следовательшу, оперативницу?! На деле-то все это овчарки».
Уху с дымком ели благоговейно. Мишка, измученный, как все дети, супами, и то попросил добавки.
— Дядя Сережа, а ты все знаешь? — спросил он, покоренный уловом Кострецова и его мастерством приготовления тройной ухи.
— Почти все, — задорно ответил Сергей.
— А что еще?
— Например, про ворон.
— А что про них особенного можно знать? — недоверчиво уточнил мальчик.
— Много. Вот некоторое время назад атаковали они Кремль. Там как раз купола церквей позолотили. Вороны и давай по ним, свеженьким, кататься. Скатывались вниз и царапали золото когтями. Ученые не знали, что и делать. Один придумал записать на магнитофон вороньи крики. Запустили их на весь Кремль. А вороны, наоборот, в стаи крепче слетаются. Тогда другой знаток вмешался и объяснил, что крики-то записали не те. С магнитофонов орали по-вороньи «помогите!» — а не «спасайся!» Но и правильный крик потом не помог. Пришлось развести в Кремле соколов-тетеревятников, те с вороньем расправились.
Мишка аж рот открыл, а Кострецов продолжил:
— А на днях сижу в отделе и слышу, будто б кто-то на улице в набат бьет. Выглянул в окно, вижу: ворона жестянку из-под лимонада изо всех сил клювом долбает. Зачем, думаю, ей это потребовалось?! А она пробила в банке дыру, за нее клювом ухватилась и с поклажей улетела.
Катя тоже удивилась.
— Надо же, эта она трудилась, чтобы банку ловчее подхватить. Только зачем вороне жестянка?
— А черт ее знает, — искренне произнес Сергей. — Хотя слышал, что таскают они себе в гнезда все блестящее. Прямо как природные воры. Там даже серебряные чайные ложки обнаруживали. Но жестянка-то крупновата… Мне, как оперу, воронья уголовная психология интересна.
Так они сидели под золотой монетой солнца на берегу реки, помнящей закованного «огнепального» протопопа и пламенную староверку Морозову, и судачили. Потом Мишка убежал снова ловить.
Сергей положил руку Кате на запястье, сжал его и проговорил ее любимое присловье:
— Все хорошо.
— Да, Сережа, — она не отстранялась, смотрела ему в глаза.
— Правильно, Катя. Пока мы недовольны жизнью, она проходит.
Потом он сказал напрямик то, о чем думал последние месяцы:
— Давай жить вместе. Мишка ко мне хорошо относится.
— Но главное-то, как я отношусь, — с улыбкой ответила Катя.
Кострецов смущенно отнял руку.
— А как ты?
Катя серьезно глядела своими серыми озерами.
— Все еще не знаю, Сережа.
У него сжалось сердце: странно среагировала Катя. Он совсем другое ожидал.
— Ну, будем собираться в обратный путь, — проговорил Сергей, вставая, чтобы скрыть неловкость.
По дороге в Москву у него в голове почему-то крутилась фраза, услышанная им на допросе от одного плейбоя-уголовничка:
— И все же лучше русской женщины могут быть лишь две русские женщины.
* * *
Капитан Кострецов и лейтенант Топков подводили текущие итоги их общего расследования. Сергей резюмировал:
— «Орденоносец» Федя Труба пал при исполнении служебных обязанностей… Оборвалась нить по этой банде. Фединых подручных, начиная с девиц, явившихся к Рузскому, вряд ли обнаружим. Спасибо Трубе, что отдал на упокой своей души угнанный «роллс». Машина эта в гараже Трубы подтверждает мое убеждение, что угнала ее банда Грини Духа. Его ребята со специалистами Феди по театрам одновременно работали. Похоже, бригадиры Труба и Дух были завязаны друг на друга. Как? Кем? Или сами спланировали ограбления? Возможно, сие попозже выяснится. Главное же сейчас, что Дух стал убийцей.
Топков поправил очки и уточнил:
— А раньше Гриня не убивал?
— Никогда. Всегда угонами занимался без жертв, действовал через своих «шестерок». Он конокрад, ворюга, но не головорез. Не знаю, случайно или по приказу Духа шофера «роллса» убили, но в любом случае ему, как главарю банды, за убийство отвечать. Теперь Гринино положение очень серьезно.
Гена усмехнулся.
— Вот если бы к твоим умозаключениям нам еще убедиться, что «роллс» Гринины угнали.
Кострецов раздраженно глянул на помощника. Этот очкарик, дотошно изучавший историю, прежде всего верил фактам. Гена был совершенно прав, но то, что салага открыто посмеивался над шестым чувством капитана, его задело. Кострецов молча закурил.
— Сергей, — как ни в чем не бывало обратился к нему Топков, — а что это за худая, изможденная бабенка за дверью сидит?
— А-а, Ненастикова. Замучала меня еще с весны. Утащили у нее воры из квартиры носильные вещи, барахло всякое. С тех пор ходит сюда как на работу. Иной раз показываю ей для опознания то, что находим у барыг. Совсем она меня доконала. Пропали два каких-то занюханных платьица да ношеный жакет. И все, клюка, не устает надеяться, что ее шмотки отыщутся. Я уж готов ей эти вещи из своего кармана оплатить, лишь бы оставила в покое. Изможденная… Характер и довел Ненастикову до полного истощения.
— Все равно неудобно. Она с утра перед дверью торчит. Может, отпустишь ее?
— Ну, зови, — сказал капитан, все равно не расположенный дальше разговаривать с занудным Топковым.
Лейтенант выглянул в коридор и пригласил потерпевшую.
Ненастикова влетела стрелой, но встала посреди комнаты как вкопанная. Дамочка не произнесла ни слова, лишь замерла немым укором. Вся ее нелепая фигура напоминала метлу: что-то вроде гладко обструганной доски, а ниже колен топорщился подол в несусветных оборках.
Кострецов мрачно произнес:
— Пока ничего нового. Зря вы без вызова являетесь. Свое и мое время тратите.
Дамочка вдруг воздела плети рук.
— Есть ли справедливость на этом свете!
— Мало, — ответил Кострецов. Та сердито припечаталась на стул, полыхнув на оперов волнами оборок, и затараторила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Кострецов достал приготовленную для этого зернистую черную икру, грамм пятьдесят. Стал растирать ее в ступке, постепенно добавляя по ложке холодной воды, пока не получилась тестообразная масса. Развел это стаканом холодной водички, добавил горячей ухи. Размешал смесь и влил половину этой оттяжки в котелок, — скомандовав:
— Опять вешаем на огонь. Как только закипит, вливаю вторую часть.
Он дождался, когда в котелке забулькало. Медленно залил туда оставшуюся оттяжку. После второго закипания снял крышку с котелка.
— Ну вот, еще минут двадцать, и готово. Увидишь, уха будет прозрачной, как слеза. Вот что значит — оттяжка икорная.
Катя любовалась им, Сергей это чувствовал и думал: «А как бы понравилась ей моя основная работа? Какой-нибудь кровопролитный арест? Бунчука-то напряги, возможно, уже подзабыла? Все же счастье, что в нашей службе женщин почти нет. А те, что есть, — уже не женщины. Легавая работа подминает. И как это писательницам удается врать про какую-нибудь обворожительную бабу-следовательшу, оперативницу?! На деле-то все это овчарки».
Уху с дымком ели благоговейно. Мишка, измученный, как все дети, супами, и то попросил добавки.
— Дядя Сережа, а ты все знаешь? — спросил он, покоренный уловом Кострецова и его мастерством приготовления тройной ухи.
— Почти все, — задорно ответил Сергей.
— А что еще?
— Например, про ворон.
— А что про них особенного можно знать? — недоверчиво уточнил мальчик.
— Много. Вот некоторое время назад атаковали они Кремль. Там как раз купола церквей позолотили. Вороны и давай по ним, свеженьким, кататься. Скатывались вниз и царапали золото когтями. Ученые не знали, что и делать. Один придумал записать на магнитофон вороньи крики. Запустили их на весь Кремль. А вороны, наоборот, в стаи крепче слетаются. Тогда другой знаток вмешался и объяснил, что крики-то записали не те. С магнитофонов орали по-вороньи «помогите!» — а не «спасайся!» Но и правильный крик потом не помог. Пришлось развести в Кремле соколов-тетеревятников, те с вороньем расправились.
Мишка аж рот открыл, а Кострецов продолжил:
— А на днях сижу в отделе и слышу, будто б кто-то на улице в набат бьет. Выглянул в окно, вижу: ворона жестянку из-под лимонада изо всех сил клювом долбает. Зачем, думаю, ей это потребовалось?! А она пробила в банке дыру, за нее клювом ухватилась и с поклажей улетела.
Катя тоже удивилась.
— Надо же, эта она трудилась, чтобы банку ловчее подхватить. Только зачем вороне жестянка?
— А черт ее знает, — искренне произнес Сергей. — Хотя слышал, что таскают они себе в гнезда все блестящее. Прямо как природные воры. Там даже серебряные чайные ложки обнаруживали. Но жестянка-то крупновата… Мне, как оперу, воронья уголовная психология интересна.
Так они сидели под золотой монетой солнца на берегу реки, помнящей закованного «огнепального» протопопа и пламенную староверку Морозову, и судачили. Потом Мишка убежал снова ловить.
Сергей положил руку Кате на запястье, сжал его и проговорил ее любимое присловье:
— Все хорошо.
— Да, Сережа, — она не отстранялась, смотрела ему в глаза.
— Правильно, Катя. Пока мы недовольны жизнью, она проходит.
Потом он сказал напрямик то, о чем думал последние месяцы:
— Давай жить вместе. Мишка ко мне хорошо относится.
— Но главное-то, как я отношусь, — с улыбкой ответила Катя.
Кострецов смущенно отнял руку.
— А как ты?
Катя серьезно глядела своими серыми озерами.
— Все еще не знаю, Сережа.
У него сжалось сердце: странно среагировала Катя. Он совсем другое ожидал.
— Ну, будем собираться в обратный путь, — проговорил Сергей, вставая, чтобы скрыть неловкость.
По дороге в Москву у него в голове почему-то крутилась фраза, услышанная им на допросе от одного плейбоя-уголовничка:
— И все же лучше русской женщины могут быть лишь две русские женщины.
* * *
Капитан Кострецов и лейтенант Топков подводили текущие итоги их общего расследования. Сергей резюмировал:
— «Орденоносец» Федя Труба пал при исполнении служебных обязанностей… Оборвалась нить по этой банде. Фединых подручных, начиная с девиц, явившихся к Рузскому, вряд ли обнаружим. Спасибо Трубе, что отдал на упокой своей души угнанный «роллс». Машина эта в гараже Трубы подтверждает мое убеждение, что угнала ее банда Грини Духа. Его ребята со специалистами Феди по театрам одновременно работали. Похоже, бригадиры Труба и Дух были завязаны друг на друга. Как? Кем? Или сами спланировали ограбления? Возможно, сие попозже выяснится. Главное же сейчас, что Дух стал убийцей.
Топков поправил очки и уточнил:
— А раньше Гриня не убивал?
— Никогда. Всегда угонами занимался без жертв, действовал через своих «шестерок». Он конокрад, ворюга, но не головорез. Не знаю, случайно или по приказу Духа шофера «роллса» убили, но в любом случае ему, как главарю банды, за убийство отвечать. Теперь Гринино положение очень серьезно.
Гена усмехнулся.
— Вот если бы к твоим умозаключениям нам еще убедиться, что «роллс» Гринины угнали.
Кострецов раздраженно глянул на помощника. Этот очкарик, дотошно изучавший историю, прежде всего верил фактам. Гена был совершенно прав, но то, что салага открыто посмеивался над шестым чувством капитана, его задело. Кострецов молча закурил.
— Сергей, — как ни в чем не бывало обратился к нему Топков, — а что это за худая, изможденная бабенка за дверью сидит?
— А-а, Ненастикова. Замучала меня еще с весны. Утащили у нее воры из квартиры носильные вещи, барахло всякое. С тех пор ходит сюда как на работу. Иной раз показываю ей для опознания то, что находим у барыг. Совсем она меня доконала. Пропали два каких-то занюханных платьица да ношеный жакет. И все, клюка, не устает надеяться, что ее шмотки отыщутся. Я уж готов ей эти вещи из своего кармана оплатить, лишь бы оставила в покое. Изможденная… Характер и довел Ненастикову до полного истощения.
— Все равно неудобно. Она с утра перед дверью торчит. Может, отпустишь ее?
— Ну, зови, — сказал капитан, все равно не расположенный дальше разговаривать с занудным Топковым.
Лейтенант выглянул в коридор и пригласил потерпевшую.
Ненастикова влетела стрелой, но встала посреди комнаты как вкопанная. Дамочка не произнесла ни слова, лишь замерла немым укором. Вся ее нелепая фигура напоминала метлу: что-то вроде гладко обструганной доски, а ниже колен топорщился подол в несусветных оборках.
Кострецов мрачно произнес:
— Пока ничего нового. Зря вы без вызова являетесь. Свое и мое время тратите.
Дамочка вдруг воздела плети рук.
— Есть ли справедливость на этом свете!
— Мало, — ответил Кострецов. Та сердито припечаталась на стул, полыхнув на оперов волнами оборок, и затараторила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71