Путь к водоразделу занял у них более часа. На гребне, откуда открывался вид во все стороны, Полуян остановился, глубоко вдохнул и вдруг ощутил, что земля под ногами качнулась, словно палуба корабля. Он инстинктивно расставил ноги. «А ведь я думал, что сохраняю отличную форму», с раздражением отметил он.
— Отдых, — сказал он и дал отмашку рукой.
Ярощук опустился на землю, лег на спину, но тут же снова сел. Ему было явно не по себе. Он посмотрел на Полуяна смущенно.
— Должно быть утром съел что-то не то. — Он коснулся рукой горла. — Тошнит и кружится голова. Похоже отравился.
Таран обычно сдержанный рассмеялся.
— А я в порядке. Завтрак был нормальный.
Полуян положил ему руку на плечо.
— Не надо, лучше приляг.
— Зачем? — Таран опять засмеялся. — Да я ещё столько же отмотаю.
— Я сказал: лечь!
Неожиданно лицо Тарана посерело, и он стал оседать. Полуян успел подхватить его и опустил на камни. Тот, посидев немного, быстро вскочил, отошел в сторону, оперся рукой о камень, поросший сизым лишайником, опустил голову и застонал. Его тошнило. Желудок был пуст, но спазмы сотрясали человека, словно его внутренности стремились вырваться наружу.
Через некоторое время обессиленный Таран вернулся на место, где до того сидел, опустился на землю и лег на спину.
— Я облажался, верно?
— Не бери в голову. Это с тобой познакомились горы, — успокоил его Полуян. — И с первого раза ты им не понравился. — Он повернулся к Бритвину. — Как ты?
— Все хоккей.
— Сто двадцать плюс сорок девять, сколько будет? Быстро!
— Сколько, сколько?
— Сто двадцать плюс сорок девять.
— Во, Баб-эль-Мандеб! Не могу сообразить…
— Это тоже горы…
На отдых ушло около часа. Потом они сложили из плитняка небольшую стенку около полутора метров высотой. За ней на земле расставили пустые консервные банки, которые принес Столяров.
— Это, — объяснил он, — типовая огневая ячейка боевиков, которые создаются в горах. Стрелять по такой из автомата — не уважать в себе профессионала. Бить из гранатомета в середину — далеко не лучшая тактика. Зато удар чуть ниже верхней кромки разбивает укрытие и сметает камнями стрелков. Показываю.
Столяров зарядил гранатомет, положил трубу не плечо, прицелился.
На волне оглушающего выстрела, граната, оставляя дымный след, понеслась к цели.
Прицел был точным. После взрыва на верхней кромке каменного укрытия обозначилась большая щербина.
— Пойдем, взглянем.
Результат попадания оказался впечатляющим. Взрыв, сорвав верхнюю часть кладки, разбросал груду камней и осколков широким конусом.
Все банки, расставленные в шахматном порядке за стеной, оказались разбросанными.
— Убеждает? — спросил Полуян и пнул жестянку, оказавшуюся под ногой. — Каждом по гранате. Для пробы. Дистанция сто метров.
На другой день Полуян усложнил маршрут. Они по крутому склону поднялись на хребет. Гребень его был узкий и острый. Делая очередной шаг, каждому приходилось внимательно глядеть под ноги, чтобы не оступиться.
Солнце светило им в спины и перед глазами открывался удивительный вид горной страны, поражавшей суровой красотой. Отвесные стены скал, огромные каменные глыбы, сорвавшиеся со склонов и загромоздившие ущелье, по дну которого струился горный поток, синева неба, пронзенная острыми гребнями далекого хребта — поражало воображение горожанина.
Полуян прибавил шаг. Очень важно было проверить, насколько люди адаптировались на высоте. Еще не поздно было кого-то оставить в лагере и не подвергать испытаниям, которые окажутся не по плечу. Может быть несколько самонадеянно, но эталоном годности к походу Полуян взял свое собственное состояние. В команде он был самым старшим по возрасту и считал, что нагрузки, которые в состоянии перенять, оказаться по плечу другим.
Ко второму часу безостановочного движения ноги у Полуяна стали будто ватные от усталости. Стоило лишь на минуту остановиться, и он чувствовал как подгибаются и подрагивают колени. Сердце билось учащенно и сильно, так, что толчки крови он ощущал биеньем в висках.
Бросив взгляд через плечо, Полуян увидел, что пятеро его товарищей не отстают от него. Лица их выглядели замкнутыми и суровыми. Люди выкладывались и это не располагало к веселости и шуткам.
Спуск по крутому склону оказался ничуть не легче подъема. Когда они достигли дна котловины и земля стала ровной, Полуян почувствовал, что ноги не держат его. Они подгибались и нестерпимо хотелось сесть.
Однако он не поддался минутной слабости и вместо того, чтобы дать команде отдохнуть, перешел с бега на быстрый размеренный шаг.
Они вернулись на стоянку молчаливые и сосредоточенные. Теперь все знали, что впереди их ждет не туристическая прогулка, а напряженная, требующая на каждом шагу полной затраты сил работа.
— Амер! — радист Салах смотрел на Хаттаба большими вытаращенными глазами. — Есть сообщение от Джохара.
Хаттаб, полулежавший на ковре, раскинутом в развалинах дома, которому война сохранила крышу, приподнялся и сел. Он только что плотно пообедал, пища удобно расположилась в животе и командира боевиков тянуло ко сну. Однако любое сообщение, поступавшее со стороны федералов Хаттаб воспринимал с серьезностью. Только он один решал какую ценность содержит информация и как ей воспользоваться, поэтому даже желание поспать не могло преодолеть необходимости выслушать то, о чем сообщает один из лучших агентов Басаева учитель чеченского языка Рамазан, взявший себе псевдоним Джохар.
— Докладывай, — Хаттаб расслабленно махнул рукой и благодушно рыгнул. Пища в желудке уже начала перевариваться и вызывала отрыжку.
Радист Салах, работавший под позывным «Борз» — «Волк», машинальным движением руки огладил бороду и подробно, слово в слово изложил командиру сообщение «Лечи» — «Сокола» о том, что в район Кенхи отправилась русская диверсионная группа, а в Годобери вылетел командир дивизии, которая недавно прибыла на театр военных действий.
— Хорошо, Салах, — Хаттаб вяло махнул рукой, показывая радисту на выход. Два последних ночных перехода и жирная баранина, нашедшая убежище в благородной утробе, требовали покоя. — Я обдумаю твое сообщение. Иди…
Прапорщик Репкин возвращался после принятия обычного для него стаканчика виноградного самогона до предела раздраженный. День был ветреный, жаркий. Со стороны калмыцких степей тянуло жаром и мело пыль. Но раздражало Репкина не это. Майор Ларьков, новый начальник, принявший службу снабжения боеприпасами, оказался настырным и недоверчивым типом. Он во все совал нос, всем интересовался, все хотел знать и главное было похоже никому не доверял. Не офицер, а настоящий культ личности. Во все лезет, всем старается заправлять. Репкина это раздражало до крайности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87