ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

надо застрелить дикую кошку! Бросьте ее, или пуля пронзит вашу руку.
Слокомб прицелился в голову Напасти.
— Стой! Не смей коснуться и волоска моего друга, или я убью тебя, как кровожадного дикаря… Честное слово, так и будет.
— Чудовищно забавно! Неслыханная потеха! Да вы совсем с ума сошли и вполне заслуживаете, чтобы вас зарезали и сняли скальп с черепа. Но я не покину вас, пока не отделаю краснокожих по-свойски! — воскликнул Том.
— Не могу идти дальше, здесь я остановлюсь и буду драться. Не умрет Ник Уинфлз без того, чтобы не оставить о себе добрую память, как настоящий вольный охотник Севера!
Заботливо положив свою драгоценную ношу на траву, он зарядил ружье и, став на колени, держался наготове. Еще раз Том Слокомб постарался убедить его бежать.
— Напрасный труд, — сказал Ник хладнокровно, — раз я решил, на том и стоять буду до конца. Дружба истинная не так легко разрывается между живыми разумными существами. Сто раз Напасть бросалась навстречу смерти, чтобы спасти меня, неужели этого мало? У меня нет ни жены, ни детей, и не думаю я, чтобы нашлись люди, которые любили бы меня больше, чем любит меня собака.
Напасть подняла голову, посмотрела на хозяина, и в ее глазах засветилось почти человеческое чувство.
— Нет, никогда не покину я тебя, мой верный товарищ! Много мы распутывали с тобой затруднений, и я хорошо помню, какое чувство шевелилось во мне, когда ты подхватила меня в воде и вытащила на берег. Да, вот это было окаянно-затруднительное положение!
Так утешая собаку, охотник чутко вслушивался во всякий звук. Внезапно он пригнулся, прицелился и выстрелил. Вопль индейца замер на половине, дикарь подпрыгнул и упал, чтобы никогда уже не встать; пуля Ника пронзила ему грудь.
Напасть попробовала грозно залаять, но ее усилие замерло в жалобном стоне, от которого сердце Уинфлза чуть не разорвалось от боли.
— Как-кар! — заголосил Ворон, бросаясь в кусты направо.
Он одновременно выстрелил из карабина и пистолета. Затем раздалось оглушительное карканье, и Том во всю прыть примчался к Нику, ожидавшему появления нового врага.
— Еще есть возможность спастись. Поспешите за мной или завтра ваш скальп будет украшать вигвам черноногого!
Том еще не окончил, как новый выстрел вызвал лесные отголоски. Ник Уинфлз припал к земле.
— Убит! Гром и молния! — закричал Том.
Жизнь пробудилась в собаке; Напасть поднялась и испустила такой жалобный, раздирающий душу вопль, что даже Том был тронут.
Ник вдруг привстал, схватил оброненное ружье и выстрелил. Черноногий качнулся и свалился безжизненным трупом, его соплеменники остановились.
— Передай моим друзьям, Том, что ты покинул меня в крайнем затруднении, — произнес Ник слабеющим голосом, — скажи Айверсону, что я не покинул в беде друга, все равно, ходит ли он на четырех или на двух ногах. До свидания. Если увидишь Розанчика, передай ей, что я думал о ней до последнего вздоха.
Ружье выпало из рук охотника, а сам Ник упал на собаку, тихо застонавшую.
Когда Том убежал, преследуемый полудюжиной краснокожих, Напасть облизала лицо своего хозяина с заботливостью благородного и любящего друга.
Глава XLII
НЕМАЯ ИНДЕАНКА
Голиаф снова затянул свою плачевную песню:
— Капитан, зачем мы все скитаемся здесь? Вот уже четвертый день, как мы вышли из форта Гэри и только и знаем, что идем, идем без отдыха и срока. Знай я, что вы имеете намерение изображать скитальца, ни за что на свете не потащился бы за вами. Вы и старик Саул совсем не по-человечески сотворены. И в какую это глушь мы попали? Неужели и тут еще попадутся нам ядовитые змеи?
— Мы совсем не жаждали иметь вас своим спутником. Можете вернуться туда, откуда пришли, — возразил Кенет.
— Да, вам легко это говорить, а как тут вернешься? Попробуй-ка, так совсем пропадешь, а потерять себя — хуже всех остальных потерь, как они ни ужасны. А тут еще навязалась на нас спутница, проклятая индеанка, со второго дня нашего отправления! И чего она хочет? Точно сова, растерявшая своих птенцов. Просто смотреть на нее тошно! И как эта каналья напоминает мне Персилью Джейн! Хоть сейчас на виселицу, черт подери!
Долговязая, сухощавая индеанка, о которой говорил Голиаф, сидела на большой костлявой кляче и все время ехала позади него, так как он должен был занимать последнее место в отряде. Индеанка пристала к ним на другой день выхода из форта и вела себя весьма странно. Знаками она объяснила, что нема; о ее намерениях не было возможности узнать, но что было для них всего несноснее — она ни на шаг не отступала от них. Кенет и его спутники, Саул и Голиаф, прибегали к разным хитростям, чтобы избавиться от нее, но тщетно: молча и упорно она следовала за ними. С отчаяния они покорились необходимости, все еще надеясь, что она когда-нибудь отстанет от них.
— Пускай с меня шкуру сдерут, если Дракониха, — так Голиаф прозвал индейскую амазонку, — не имеет разительного сходства с Персильей Джейн! Точно так же помаргивает глазками и под ними такие же гусиные лапки, и нос крючком, и рот кривой. К счастью, эта ведьма нема, а не то, наверное, и голос у нее такой же мерзкий, как тот, что терзал меня как на медленном огне последние двенадцать лет.
Немая уже много раз обнаруживала признаки злобного характера, а тут не выдержала и, замахнувшись толстой дубинкой, которую все время держала в руках, вытянула ею виноторговца с такой силой, что он потерял равновесие и чуть было не свалился с ног.
— Я точно домой попал! — воскликнул Голиаф. — Будь эта красношкурая гадюка крошечку побелее — точно родная сестра Персильи. — Он продолжил, обращаясь к Кенету: — Если б вы знали, чего я натерпелся от этой бабы; языком язвила, кулаком колотила… Нет, никому и в голову не приходило, сколько я перенес от нее! А между тем во мне столько благородной гордости! Я так желал держаться независимо на своих ногах!.. Так нет, сейчас же, как дикая кошка, набросится и подомнет под себя, и всякое достоинство разлетится в пух и прах. Ах! Это горько, весьма горько, но я чувствую, пока Персилья Джейн не вознесется на небеса, не удержаться мне на своих ногах на земле!
Саул и Кенет давно заметили, что сетования Голиафа производили весьма своеобразное любопытное действие на старую индеанку: ее брови хмурились, глаза сверкали бешенством, и зубы скрежетали. При последнем же восклицании Голиафа, она соскочила с лошади и вцепилась в волосы виноторговца.
— О! Злодей, готтентот, алжирец, чудовище земное! — крикнула немая, чудесно возвратившая себе дар слова. — Научу ли я тебя когда-нибудь не клеветать, не оскорблять Женщину, которая была твоей опорой, защитой с тех пор, Как ты, злодей, увлек ее, чистую, целомудренную, юную Деву, ты, недостойный быть счастливым мужем прекрасной, святой и очаровательной особы, какой я была, пока не узнала тебя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79