— Люсенька, я в кошмарном положении. У тебя есть какие-нибудь деньги?
— Деньги? — удивилась Людмила. — Не знаю, рублей пять… А что такое?
— Ой, я тебе сейчас все объясню, подожди…
Таня схватила деньги и вернулась к двери, из которой проводник уже выносил ее чемодан. «Не извольте беспокоиться, — говорил тот, — я вам сейчас найду носильщика…» — «Нет, нет, пожалуйста», — бормотала Таня, почти насильно отбирая у него чемодан. Проводник сдался, она сунула ему деньги и стала пожимать руку: «…Очень вас благодарю, правда… так обо мне заботились… очень приятно…» Кончив прощаться, она по-мальчишески поклонилась проводнику и, подхватив чемодан, с помощью Людмилы поволокла его к выходу.
— А где же Дядясаша?
— Его сейчас нет в городе, он приедет завтра или послезавтра. Слушай, ты сошла с ума — ездить в международных…
— Господи, что я, виновата, если так получилось… Идем тогда, сдадим его на хранение. Я тебе все расскажу…
— Татьяна! — воскликнула вдруг Людмила, только сейчас заметив главное новшество в облике подруги. — Где твои косы?
— Ой, Люсенька, я их обрезала, правда… только ты не сердись. Так ведь лучше, правда?
Людмила выразительно пожала плечами. Они сдали чемодан, потом Таня долго причесывалась в туалетной комнате, поглядывая на себя то справа, то слева.
— …Это кошмар, ты понимаешь — не было никаких билетов, я два дня проторчала на городской станции… Наконец какой-то тип предложил мне достать, я дала деньги, и он на другой день приносит — в международный вагон… Ну ладно, я даже обрадовалась — все-таки интересно, ни разу не ездила в международных… ну, и больше не поеду никогда в жизни! Не знаю уж, за кого этот проводник меня принял — или за интуристку, или за дочь наркома, не знаю… Он меня терзал всю дорогу — то принесет чаю, то букет цветов… и за все нужно платить, правда? Неудобно, ведь международный… кошмар! У меня в конце концов не осталось денег даже выпить фруктовой воды! Люсенька, как я выгляжу?
— Как на картинке, — улыбнулась Людмила.
— Правда?
Таня порозовела от удовольствия и, в свою очередь, выразила восхищение внешностью Людмилы, которая за лето «стала гораздо красивее и совсем взрослая».
— Ну ладно, это уже получается кукушка и петух. Идем, довольно тебе любоваться…
Выйдя из вокзала, Таня задумчиво сморщила нос, оглядывая залитую солнцем площадь.
— Значит, Дядисаши нет? — спросила она глубокомысленно.
— Нет, он собирался вернуться завтра.
— А мать-командирша есть?
— Мать-командирша есть, — улыбнулась Людмила.
— Хм… ох и достанется мне сейчас. Знаешь, поедем немножко позже. Вечером она добрее, когда не так жарко…
— За что же тебе достанется?
— Так… — ответила Таня уклончиво. — Ну, вот за косы… этого она мне никогда не простит.
Людмила сочувственно покачала головой:
— Да, Танюша, я тебе не завидую.
— Мне никак нельзя завидовать, — согласилась Таня. — У меня просто кошмарное положение, правда. Косы — это еще ничего… я там немножко тонула и забыла сказать Дядесаше, чтобы он не рассказывал. Если он рассказал матери-командирше, то…
— Он рассказал, это я знаю точно, — улыбнулась Людмила.
— Правда? О нет, я не еду. Я лучше пересижу до вечера у тебя, а потом приду жалкая и несчастная. Скажу, что у меня болит голова, — она разжалобится. А сейчас пойдем, мне страшно пить хочется… У тебя еще осталось что-нибудь?
Людмила пересчитала деньги:
— Осталось, хватит даже на мороженое. Хочешь мороженого?
— Угу…
Усевшись за столиком на веранде знакомого кафе, подружки заказали мороженое и, переглянувшись, рассмеялись как по команде.
— Почему ты смеешься?
— А ты почему?
— Я просто так.
— И я тоже.
— Неправда, ты на меня посмотрела особенным образом. Скажи-и-и, Люся…
— Я тобой любуюсь. Понимаешь?
— Ну конечно. Вечно ты издеваешься!
— Ничего я не издеваюсь. Знаешь, Танюша, ты очень загорела. И потом у тебя томные глаза, честное слово.
— Ничего подобного. У меня появились веснушки, несколько штук. Вот здесь на переносице, и еще немножко около глаз — видишь? Ровно одиннадцать штук, я считала.
— Это-то и забавно, — засмеялась Людмила. — Веснушки и томные глаза, вот так сочетание. Но тебе идет, честное слово!
— Если томные, то это от жары, — вздохнула Таня. — А платье?
— Очень хорошо… — Таня действительно очень хорошо выглядела в своем новом платье, гладком, с рукавами выше локтей и нагрудным карманом, из которого торчал платочек. — Это ты там шила?
— Да, мне посоветовали хорошую портниху. Я сшила это и еще костюм — тоже белый, летний, из такого же материала. Это вроде рогожки, да? Понимаешь, такой жакетик с широкими отворотами и большими накладными карманами — так сейчас шьют в мужских пиджаках — и плечи чуть-чуть на вате. А сзади вместо хлястика присобрано изнутри на резинке. В общем, такого спортивного вида, немного мужского.
— Тебе пойдет, — одобрила Людмила.
— Ты думаешь? Портниха тоже сказала. А прическа?
— Мне-то больше нравятся косы. Но вообще хорошо… Только, может быть, слишком коротко?
— Коротко? Нет, что ты, не думаю. Как тебе отдыхалось, Люсенька?
— Не очень. Я тебе расскажу потом — это долгая история. Кстати, спасибо за письма.
Таня покраснела.
— Люсенька, я…
— Я знаю, что «ты». За все время прислать одно письмо — это называется подруга, да? И еще с кляксой. У тебя совершенно нет стыда: мало того, что посадила кляксу, так еще пририсовала к ней лапки…
— Лапки — это чтобы ты не сердилась, — быстро сказала Таня. — Смотри, нам несут мороженое.
— Ты не изворачивайся, пожалуйста.
— Я не изворачиваюсь, Люсенька. Понимаешь… мне нужно было очень много тебе сказать, а в письме этого не скажешь. Поэтому я и не писала… А Сережа так мне и не написал, ни разу…
Людмила промолчала. Официантка поставила перед ними две запотевшие вазочки.
— Ешь, Танюша. А ты перед отъездом заходила на почту?
— Еще бы…
— Ну, ничего. Мало ли почему люди не пишут…
— Ты уверена, что он получил адрес?
— Должен был получить. Ну, как ты себя в общем чувствовала все это время?
— Очень плохо…
— Ну, ничего, — повторила Людмила. — Через четыре дня вы уже увидитесь.
— Нет, не только из-за этого… вообще. Из-за этого тоже, конечно. Но вообще все очень плохо…
— Что же именно, Танюша? Ты говоришь это таким тоном, будто с тобой стряслось что-нибудь страшное. А вид у тебя такой цветущий, что никак не скажешь…
— Что я могу поделать со своим видом? Не говори глупости, — сердито сказала Таня. — При чем тут мой дурацкий вид?.. Если бы меня вели на расстрел, он бы, наверное, все равно оставался таким же «цветущим»… Ну, давай уплетать, а то растает.
— Давай. Но ты все-таки расскажи, что это у тебя «все очень плохо»?
— Все, буквально все. Во-первых, Виген, по-моему, окончательно ко мне неравнодушен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125