Я на речку шла,
Тяжело несла…
Уморилась, уморилась, уморилася…
Алексею тоже захотелось поработать. Он проверил, достаточно ли воды в радиаторе, туго ли накачаны шины, не подтекает ли масло.
Работал и думал. Который раз за эти дни возвращался мыслями к младшему лейтенанту Петрову, тому, что на «тридцатьчетверке» пробился через немецкую оборону.
Сам он на такой храбрый поступок не отважился бы. Где ему! Даже в голову, наверное, не могло прийти столь дерзкое решение. С детства он никакими особыми способностями не отличался. В школе шёл среднячком. Всегда долго корпел над учебниками. Ни одну теорему не мог понять сразу, лишь после того, как ребята объяснят, становилось ясным кое-что. Его не озаряло вдохновение на уроках литературы, сочинения писал с натугой, вымучивая по слову. А когда физичка пыталась объяснить суть теории относительности Эйнштейна, честно себе признался, что ничегошеньки не понял, а ведь многие ребята кричали: «Здорово! Гениально просто!» Нет у него искры, полёта, фантазии…
Правда, он уже неплохо водит свой «газик», пока все задания выполнял, когда нужно, помогал допрашивать немцев, никого и никогда не подводил. Он ещё привыкнет к опасности, выжмет из себя страх, он ещё покажет себя… Разве не может он стать человеком нужным, полезным другим, хорошим товарищем. Вот взводный ему доверяет…
Алексей работал в просветлённом настроении. Ему было хорошо рядом с Бутузовым. Время от времени он поднимал голову, оглядывал тёмную площадь, приземистые хаты, каменный дом с тускло светившимся окном: горела немецкая парафиновая плошка. Вскоре свет погас: шофёры улеглись спать. Теперь Алексей станет охранять их сон…
Поправив карабин за плечом, Якушин медленно зашагал по пыльной площади вокруг машин, внимательно осматривая все окрест. От него не укрылась чёрная тень, внезапно возникшая на крыше каменного дома, у самой трубы. Зашелестело железо. Тень увеличилась в размерах и вдруг исчезла.
Алексей догадался, что человек, стоявший у трубы, лёг на крышу. Вот он осторожно сползает по ней, спускается на пристройку.
Сомнений быть не может: это — эсэсовец, убийца!
Стараясь не шуметь, Якушин подбежал к взводному:
— Товарищ лейтенант, смотрите…
— Что там?
— Фашист, что девочку убил…
— Где?
Якушин показал на чёрную фигуру. Ещё несколько минут — и немец спрыгнет, скроется. Не просто поймать его в пустынном ночном местечке. Уйдёт, ведь фронт недалеко.
Взводный выхватил пистолет. На мгновение задержался, что-то прикидывая.
— Живым возьму. А побежит на тебя — бей в упор.
И бросился к стене дома. Алексей остался у «газика», держа карабин наготове.
Бутузов выстрелил в воздух, крикнул:
— Хальт! Хенде хох!
Немец спрыгнул на землю и, согнувшись, приткнулся к обгоревшему «оппель-капитану». Сверкнул выстрел. Но Бутузов тоже был у машины. Его отделяло от фашиста покоробившееся железо кузова. Крадучись, один за другим, они огибали «оппель».
Алексей прицелился в немца, но карабин задрожал в его руках. Фигуры у машины расплывались в темноте. Стрелять рискованно: вдруг попадёшь во взводного.
Ох, проклятая ночь. Свету бы, свету! И тут Якушина осенило. Он рванул дверь в кабину «газика» и включил фары.
Бледно-жёлтые полосы прорезали темноту и уткнулись в высокого немца, который, оторвавшись от машины, с пистолетом в руке бежал к переулку.
— Товарищ лейтенант! — что есть силы закричал Алексей и бросился наперерез гитлеровцу.
Бутузов услышал. Он догнал эсэсовца и дал ему подножку. Немец упал, а Бутузов навалился на него, прижал к земле.
Алексей подоспел вовремя. Прикладом стукнул эсэсовца по руке, сжимавшей пистолет.
Из дома уже бежали шофёры. Через несколько минут крепко связанный солдатскими ремнями эсэсовец лежал в дорожной пыли.
Фары «газика» по-прежнему освещали площадь. В желтоватом свете можно было рассмотреть врага. Алексей ожидал, что у него зловещее и уродливое лицо убийцы — с тяжёлым подбородком и нависшими надбровными дугами. А у немца оказались мелкие остренькие черты испуганного хорька, бормочущие ругательства красные губы и в ужасе прикрытые глаза. Фашист сжался, ожидая смертельного удара.
Лейтенант не спеша отряхнул гимнастёрку и брюки. Встретив яростные, полные ненависти взгляды бойцов, сказал:
— Ну-ну, без нас где надо разберутся… Понятно? Сляднев, Якушин, отвезёте в штаб бригады… Чтоб в целости и сохранности.
— А ты, Якушин, — добавил взводный, — ничего придумал… Фары включить. И к месту, и к делу…
11
Дёргаясь тонкими стволами, прямо с колёс ударили четыре малокалиберные зенитки. Вскоре они замолчали и уже не открывали огня: наверное, кончились снаряды.
Алексей встрепенулся, резко тормознул и высунулся из кабины. По чистому голубому небу клин за клином медлительно плыли «юнкерсы». Над ними гасли в прозрачном воздухе белесые комочки зенитных разрывов.
Не одну бомбёжку испытал Якушин в Москве за первые месяцы войны, но никогда ещё ему не доводилось встречаться вот так, в открытую, с немецкими самолётами. Они летели уверенно и нагло над неоглядной степью — его землёй.
«Юнкерсы» шли плотным строем, их нудный, с присвистом и клёкотом гул сотрясал воздух. Забирая влево, девятки пикировщиков подворачивали к дороге.
Колонна тягачей с орудиями, грузовых автомобилей, растянувшаяся по пыльному большаку, пружинисто задёргалась, заходила. Иные машины рванули вперёд, иные остановились. Из них выпрыгивали люди, отбегали, падали на землю.
Алексей тоже выскочил на обочину, перемахнул через неглубокий кювет и побежал по зелёной озими. Он неотрывно глядел на самолёты, они как бы притягивали его. Головной пикировщик — чёрный излом крыльев, сверкающий винт — клюнул носом и, круто снижаясь, пошёл точно на него, Якушина.
То ли споткнулся, то ли его свалил страх — Алексей упал. Тут же, инстинктивно, он хотел подняться, но в голове пронеслось много раз слышанное: «Не бежать, не бежать, при бомбёжке не двигаться». Он перекатился на бок — и тотчас же в глаза чёрными крыльями впечатался «юнкерс», он закрыл небо, землю, дорогу, машины — все. Ничего не было, кроме крыльев и с тоской ожидаемой бомбы. Уж скорей бы, скорей! И она оторвалась из-под крыльев — неожиданно огромная, тоже чёрная, и вдруг развалилась, а из неё хлынули и понеслись густым посевом какие-то чёрные горошины. В тот миг он ещё не понимал, что пикировщик сбросил кассету, начинённую десятками мелких бомб.
Якушин закрыл глаза. Теперь не было на свете ничего, и его, Алексея, тоже не было. Но тут, отзываясь где-то внутри, в сердце, в желудке, часто и дробно заколотили взрывы, и сквозь плотно зажмуренные веки дробились ослепительные вспышки. Они погасли. Он понял, что первая опасность миновала, и открыл глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16