Вадим поставил на красное — и выиграл.
«Теперь хоть домой поеду на такси, как белый человек», — подумал он и поставил половину фишек на зеро. Проиграл.
Он делал ставки еще и еще, выигрывал и проигрывался почти до конца, затем снова отыгрывался, пока вдруг не почувствовал во всем теле свинцовую усталость.
«Сколько времени? — спросил он сам себя и, посмотрев на часы, себе же ответил: — Почти пять. Утра».
Надо было ехать домой.
Выходя из казино, Вадим дал себе слово, что больше не вернется сюда. Он пришел через три дня. Потом стал ходить через день и наконец начал появляться здесь почти каждый вечер.
Взлеты и падения, как на качелях, создавали иллюзию важных событий, жизни, полной риска, бед и удач. И хотя Вадим умом понимал, что это мираж, такая жизнь затягивала все больше и казалась единственно реальной.
В один из дней он продал машину — отдал за гроши, за какие-то полторы тысячи баксов. «Выиграю и куплю новую, — спокойно подумал Вадим. — Лень с этой возиться».
И действительно, сначала как будто подфартило, и Вадим, взяв с собой пятьсот, выиграл три тысячи. «Надо остановиться», — мелькала мысль, но он отмахнулся от нее. Этого на нормальную тачку не хватит.
А потом фарт вдруг кончился. Вернее, Вадим то выигрывал, то проигрывал, и это было больше всего похоже на какое-то жуткое испытание из древнегреческих мифов: стоило ему немного приподняться, как злой рок тут же швырял его обратно в яму.
Деньги, полученные за машину, постепенно таяли — но не разом, а именно постепенно, как снег ранней весной.
И нельзя сказать, чтобы Вадима это очень беспокоило. Внезапный полный проигрыш или космический выигрыш могли бы еще вывести из состояния какого-то азартного отупения, в которое он постепенно погрузился. Но не происходило ни того ни другого.
В тот день в кармане у Вадима была целая тысяча — кое-что удалось вчера выиграть. Но что такое тысяча баксов по сравнению с тем, что нужно? И если два года назад такая сумма казалась бы близкой к целому состоянию, то теперь она превратилась в хорошее месячное жалованье, ну пусть двухмесячное.
Сегодня он встал в час дня, едва разлепил глаза и долго лежал, смотрел в потолок и курил, благо мать ушла. Нонна Анатольевна не потерпела бы такого безобразия.
Но основное безобразие было не в этом, и она прекрасно это знала, но ничего не могла поделать. Пыталась было поговорить с сыном по душам — он ушел от разговора.
Сегодня, пока Вадим спал, мать с отцом за утренним кофе как раз обсуждали сложившуюся ситуацию.
— Может быть, взять другой, более суровый тон… Конечно, он не мальчик, но все-таки сын, и мы имеем право, по крайней мере, высказать ему то, что думаем о его поведении, — говорила Нонна Анатольевна, которую очень беспокоило состояние сына.
Отец переживал нисколько не меньше, но сомневался в том, что стоит давить на Вадима.
— Как бы не вышло хуже, — с сомнением покачал он головой. — Мы рискуем полностью потерять с ним контакт.
— Уже ведь потеряли! — с горечью воскликнула Нонна Анатольевна.
Так ничего и не решив, родители ушли, оставив Вадима досыпать. Вчера он вернулся домой в пятой часу и потому спал долго.
Когда Вадим наконец вылез из кровати, было уже почти два. Скоро могла вернуться мать. Встречаться с ней не хотелось. И не потому, что он не любил ее. Напротив, родители были единственными на свете людьми, которые для Вадима еще что-то значили. И перед ними было стыдно. Именно поэтому он с некоторых пор начал их избегать. Потому что при встрече с ними вдруг начинала поднимать голову уснувшая было совесть.
Вот и теперь Вадим поскорее помылся, побрился, надел чистую рубашку (которую приготовила мать), выпил чашку кофе и пошел одеваться. Посмотрел на свои ботинки и поморщился: они были заляпаны осенней грязью. Выходить в таких было совестно. Вадим вынул щетку и вышел на лестницу, как его учили — в детстве и как он делал всю жизнь.
Хлопнула дверь лифта. Вадим, не поворачиваясь, продолжал чистить обувь, однако это нарочитое безразличие лучше всяких слов выдавало его беспокойство,
— Вадим, — услышал он за спиной голос матери. Он обернулся и молча застыл с обувной щеткой в руках.
— Ты, по крайней мере, мог бы поздороваться со мной, — сказала Нонна Анатольевна. — Мы с тобой не виделись уже несколько дней.
— Доброе утро.
— Вернее добрый день. Что ж, рада редкой возможности увидеть спину собственного сына. Ты куда-то собрался?
— Видимо, да, — неопределенно ответил Вадим.
— И куда же?
— Тебе это так интересно?
— А ты считаешь, мне должно быть безразлично, где бывает мой сын?
— Но я взрослый мужчина, — ответил Вадим, — и сам отвечаю за себя.
— Если бы я была в этом уверена… — грустно улыбнулась Нонна Анатольевна, — тогда; бы я, возможно, тебя не спрашивала. Но мне кажется, ты на неверном пути. Что с тобой происходит? — В ее голосе послышались ласковые, теплые нотки, и она мгновенно превратилась в ту самую теплую маму, в которую можно уткнуться, когда ты совсем маленький и тебе плохо.
И Вадим чуть не разрыдался и не бросился к ней, однако вовремя сдержался. Ему стоило больших усилий скрыть свой порыв, и потому он ответил преувеличенно холодно и отстранение:
— Со мной все нормально. И хватит об этом.
— И все-таки?
— Я же сказал тебе. — Вадим говорил раздраженно, и, хотя это раздражение было направлено больше на себя, его слова прозвучали почти грубо. — Оставь меня в покое. У меня свои дела.
Не говоря больше ни слова, он вошел в квартиру, бросил щетку под стул в прихожей, надел плащ и вышел, даже не оглянувшись на мать.
Ему хотелось как можно быстрее скрыться с ее глаз, потому что еще минута разговора — и он бы не выдержал. Вадим боялся только, что мать будет его удерживать. Но Нонна Анатольевна не стала этого делать. Она молчала и смотрела, как сын быстрым шагом спускается по лестнице. Вот его шаги затихли внизу, вот хлопнула входная дверь. Вадим ушел. Нонна Анатольевна не знала, куда и зачем он идет, но почему-то была уверена, что с ним что-то должно случиться. Что и как, она не знала. Поэтому она решила сегодня дождаться Вадима, когда бы он ни пришел, и наконец поговорить с ним начистоту.
Лайковые перчатки
Уйдя из дому, Вадим сначала медленно шел по Большому проспекту. Выглянуло солнце, и деревья на бульваре с повисшими остатками желтой листвы казались не несчастными и жалкими, как в пасмурную — погоду, а по-своему красивыми. Однако скоро прелести поздней осени стали надоедать. Вадим вышел на проезжую часть и, махнув рукой, остановил какого-то частника на стареньком «Москвиче», который с готовностью за пятерку добросил Вадима до Невского.
Там Вадим прошелся по кафе, посидел на втором этаже в «Норде», разглядывая посетительниц (почему-то в такие заведения днем ходят почти исключительно женщины).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122