.. Трудно себе представить нечто более позорное.
Некоторое время я сидел молча. Такой вариант мне прежде и в голову не приходил, но теперь, когда я все знал, эта трагедия четко определила ход дальнейшей жизни Артура. Становилась понятной его замкнутость, нелюдимость — особенно в первые годы после несчастного случая, — как и его неистовая энергия. Через какие же душевные муки прошел он, человек совестливый, казня себя за минутную трусость, которая привела к непоправимому! А я ничуть не сомневался, что это была именно минутная слабость, паралич воли. Всей остальной своей жизнью Артур доказал, что он не трус. После такой трагедии вполне можно было скатиться до никчемных рефлексий, а он вместо этого взялся за труд, чтобы реабилитировать себя в собственных глазах. Ему нелегко далось восстановление дартмурской фермы, но он добился этого. Он мужественно переносил свою болезнь и фактически поборол ее. В Пепельном Береге он даже заставил себя заняться парусным спортом, купался, хотя при этом питал ненависть к воде. Нет, стержень в этом человеке был крепкий. К тому времени, когда он встретил Фэй, он уже почти вернул себе самоуважение, а ее любовь могла только ускорить окончательное самоутверждение. Как вдруг история пятнадцатилетней давности снова обрушилась на него всем своим позором. Эллис угрожал рассказать о ней Фэй. Неудивительно, что Артур был так подавлен и мрачен, когда мы впервые побывали у них в гостях.
Конечно, размышлял я, он мог уйти из когтей Эллиса, сам во всем признавшись. Это было бы трудное признание, но она ведь так любила его, что он вполне мог рассчитывать на сострадание и поддержку. Она бы поняла допущенную им слабость и простила ради своей любви к нему.
Но вот нам раз малости к себе он от нее и не хотел. Как и любому мужчине, ему необходимо было ее уважение. Именно уважение было ему дороже всего на свете, ведь ради него он так упорно трудился, да и жил все эти годы. Мысль, что он может потерять его, пасть в глазах Фэй, была для него непереносима. До известной степени я мог это понять, но только до известной степени…
Молча я вернул копию комиссару.
— Печальная история… — сказал он со вздохом. — Боюсь, — продолжил он, — что полную картину событий нам никогда не восстановить, хотя можно догадаться, как все случилось. Эллис был тогда совсем молод и, как я предполагаю, карьеру шантажиста начал именно тогда. Он стал свидетелем гибели жены Рэмсдена по чистой случайности. С его складом ума он сразу понял открывшиеся перед ним возможности, особенно после того, как Рэмсден публично солгал. Узнав из газет, что отец Рэмсдена богат, он получил дополнительный стимул. Он позвонил ему и побудил дать письменные объяснения, чтобы иметь на руках неопровержимую улику. Рэмсден был слишком убит горем, чтобы почуять опасность. Эллис условился с ним, где оставить письмо. Обращает на себя внимание, что оно никому лично не адресовано — Рэмсден наверняка не знал имени шантажиста. Сразу после этого с него по телефону потребовали денег, которые отчаявшийся Рэмсден дал или пообещал. Бедолага? Можно себе представить, в каком он был состоянии.
— Но затем Эллису пришлось исчезнуть? — предположил я.
— Конечно. Не представив свои доказательства во время разбирательства и получив за это отступные, он уже не мог угрожать, что предъявит их властям. Возможно, он вымогал деньги еще несколько раз, пока не умер отец Рэмсдена. После этого в его руках уже не было достаточно веских козырей. На время он отложил письмо Рэмсдена в сторону и занялся другими жертвами, на которых мог легче влиять. Он явно вошел во вкус этого занятия — сравнительно простого и очень прибыльного. А вот стоило Рэмсдену жениться вторично, и Эллис оказался тут как тут…
— Как же Эллис пронюхал об этом?
— Не забывайте, что Фэй Рэмсден была актрисой и ее замужество наверняка не обошла вниманием пресса. Эллис не пропустил бы этого известия, шантажисты — это самые внимательные читатели газет. Он вспомнил Рэмсдена, снова извлек на свет божий его письмо, понял, что если Рэмсден сохранил эту тайну от жены, то для шантажа открываются новые возможности, выждал некоторое время и приехал сюда на разведку. Достаточно было телефонного звонка, чтобы выяснить, что Рэмсден ничего жене не сказал и готов платить за молчание. Ну а потом последовало все остальное…
Я был согласен с его версией. Мне казалось, что сейчас мы как никогда близко подошли ко всей правде об этой истории, но меня по-прежнему что-то не удовлетворяло.
— Знаете, — сказал я, подумав, — мне понятно, почему Артур попал на крючок шантажиста в первый раз — он был молод, наивен, испуган. Потеряв жену и чувствуя неискупимую вину, он действительно находился тогда в ужасном состоянии. Но потом-то он это преодолел. Он взял себя в руки, характер его окреп, появилась твердость духа. Он знал, что проявил слабость, и дал себе слово, что больше этого не повторится. Помню, однажды он сказал мне: «Жизнь — это борьба. Стоит один раз поддаться, и все кончено…»В этом наблюдении, конечно, не было ничего нового, но он сказал это с таким чувством, словно для него это главная жизненная заповедь. И теперь мне непонятно, как человек, который столь хорошо усвоил урок, преподанный ему жизнью, мог так легко поддаться на шантаж, когда Эллис объявился вторично.
— Если он считал, что на карту поставлено его счастье, его можно понять, — отозвался Добсон.
— Но какого счастья можно было ожидать, оказавшись в рунах шантажиста? У него не было бы и минуты покоя. А прогулки по ночам сразу же омрачили его семейную жизнь… Нет, это все же непостижимо…
Добсон пожал плечами.
— Но тем не менее все так и было, — сказал он. — Видимо, открыть жене правду казалось ему худшим из вариантов. Унижения он бы не вынес.
— Ему нужно было бороться. Эллис не мог быть уверен, крепка ли его власть над Рэмсденом, пока не проверил этого. Он не мог знать, что Артур предпочтет откупиться, но скрыть свой позор от жены. Встретив сопротивление, он бы сам почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Артур мог попытаться поторговаться с ним. Я бы на его месте сказал: «Если вы от меня отвяжетесь, я ничего не предприму, но если будете продолжать, я разоблачу вас как шантажиста, каковы бы ни были для меня последствия». Как вы думаете, пошел бы Эллис на риск в таком случае?
— Рэмсден не мог его разоблачить, потому что даже не знал, кто он.
Верно, об этом я как-то забыл…
— Но даже если это так, — настаивал я, — Артуру не нужно было так легко сдаваться. Он мог потянуть время и потихоньку выяснить личность Эллиса.
— Как?
— Ну, он мог, к примеру, устроить засаду в том месте, где оставлял деньги, как позже сделала Фэй.
— Наверное, на это у него не хватило смелости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Некоторое время я сидел молча. Такой вариант мне прежде и в голову не приходил, но теперь, когда я все знал, эта трагедия четко определила ход дальнейшей жизни Артура. Становилась понятной его замкнутость, нелюдимость — особенно в первые годы после несчастного случая, — как и его неистовая энергия. Через какие же душевные муки прошел он, человек совестливый, казня себя за минутную трусость, которая привела к непоправимому! А я ничуть не сомневался, что это была именно минутная слабость, паралич воли. Всей остальной своей жизнью Артур доказал, что он не трус. После такой трагедии вполне можно было скатиться до никчемных рефлексий, а он вместо этого взялся за труд, чтобы реабилитировать себя в собственных глазах. Ему нелегко далось восстановление дартмурской фермы, но он добился этого. Он мужественно переносил свою болезнь и фактически поборол ее. В Пепельном Береге он даже заставил себя заняться парусным спортом, купался, хотя при этом питал ненависть к воде. Нет, стержень в этом человеке был крепкий. К тому времени, когда он встретил Фэй, он уже почти вернул себе самоуважение, а ее любовь могла только ускорить окончательное самоутверждение. Как вдруг история пятнадцатилетней давности снова обрушилась на него всем своим позором. Эллис угрожал рассказать о ней Фэй. Неудивительно, что Артур был так подавлен и мрачен, когда мы впервые побывали у них в гостях.
Конечно, размышлял я, он мог уйти из когтей Эллиса, сам во всем признавшись. Это было бы трудное признание, но она ведь так любила его, что он вполне мог рассчитывать на сострадание и поддержку. Она бы поняла допущенную им слабость и простила ради своей любви к нему.
Но вот нам раз малости к себе он от нее и не хотел. Как и любому мужчине, ему необходимо было ее уважение. Именно уважение было ему дороже всего на свете, ведь ради него он так упорно трудился, да и жил все эти годы. Мысль, что он может потерять его, пасть в глазах Фэй, была для него непереносима. До известной степени я мог это понять, но только до известной степени…
Молча я вернул копию комиссару.
— Печальная история… — сказал он со вздохом. — Боюсь, — продолжил он, — что полную картину событий нам никогда не восстановить, хотя можно догадаться, как все случилось. Эллис был тогда совсем молод и, как я предполагаю, карьеру шантажиста начал именно тогда. Он стал свидетелем гибели жены Рэмсдена по чистой случайности. С его складом ума он сразу понял открывшиеся перед ним возможности, особенно после того, как Рэмсден публично солгал. Узнав из газет, что отец Рэмсдена богат, он получил дополнительный стимул. Он позвонил ему и побудил дать письменные объяснения, чтобы иметь на руках неопровержимую улику. Рэмсден был слишком убит горем, чтобы почуять опасность. Эллис условился с ним, где оставить письмо. Обращает на себя внимание, что оно никому лично не адресовано — Рэмсден наверняка не знал имени шантажиста. Сразу после этого с него по телефону потребовали денег, которые отчаявшийся Рэмсден дал или пообещал. Бедолага? Можно себе представить, в каком он был состоянии.
— Но затем Эллису пришлось исчезнуть? — предположил я.
— Конечно. Не представив свои доказательства во время разбирательства и получив за это отступные, он уже не мог угрожать, что предъявит их властям. Возможно, он вымогал деньги еще несколько раз, пока не умер отец Рэмсдена. После этого в его руках уже не было достаточно веских козырей. На время он отложил письмо Рэмсдена в сторону и занялся другими жертвами, на которых мог легче влиять. Он явно вошел во вкус этого занятия — сравнительно простого и очень прибыльного. А вот стоило Рэмсдену жениться вторично, и Эллис оказался тут как тут…
— Как же Эллис пронюхал об этом?
— Не забывайте, что Фэй Рэмсден была актрисой и ее замужество наверняка не обошла вниманием пресса. Эллис не пропустил бы этого известия, шантажисты — это самые внимательные читатели газет. Он вспомнил Рэмсдена, снова извлек на свет божий его письмо, понял, что если Рэмсден сохранил эту тайну от жены, то для шантажа открываются новые возможности, выждал некоторое время и приехал сюда на разведку. Достаточно было телефонного звонка, чтобы выяснить, что Рэмсден ничего жене не сказал и готов платить за молчание. Ну а потом последовало все остальное…
Я был согласен с его версией. Мне казалось, что сейчас мы как никогда близко подошли ко всей правде об этой истории, но меня по-прежнему что-то не удовлетворяло.
— Знаете, — сказал я, подумав, — мне понятно, почему Артур попал на крючок шантажиста в первый раз — он был молод, наивен, испуган. Потеряв жену и чувствуя неискупимую вину, он действительно находился тогда в ужасном состоянии. Но потом-то он это преодолел. Он взял себя в руки, характер его окреп, появилась твердость духа. Он знал, что проявил слабость, и дал себе слово, что больше этого не повторится. Помню, однажды он сказал мне: «Жизнь — это борьба. Стоит один раз поддаться, и все кончено…»В этом наблюдении, конечно, не было ничего нового, но он сказал это с таким чувством, словно для него это главная жизненная заповедь. И теперь мне непонятно, как человек, который столь хорошо усвоил урок, преподанный ему жизнью, мог так легко поддаться на шантаж, когда Эллис объявился вторично.
— Если он считал, что на карту поставлено его счастье, его можно понять, — отозвался Добсон.
— Но какого счастья можно было ожидать, оказавшись в рунах шантажиста? У него не было бы и минуты покоя. А прогулки по ночам сразу же омрачили его семейную жизнь… Нет, это все же непостижимо…
Добсон пожал плечами.
— Но тем не менее все так и было, — сказал он. — Видимо, открыть жене правду казалось ему худшим из вариантов. Унижения он бы не вынес.
— Ему нужно было бороться. Эллис не мог быть уверен, крепка ли его власть над Рэмсденом, пока не проверил этого. Он не мог знать, что Артур предпочтет откупиться, но скрыть свой позор от жены. Встретив сопротивление, он бы сам почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Артур мог попытаться поторговаться с ним. Я бы на его месте сказал: «Если вы от меня отвяжетесь, я ничего не предприму, но если будете продолжать, я разоблачу вас как шантажиста, каковы бы ни были для меня последствия». Как вы думаете, пошел бы Эллис на риск в таком случае?
— Рэмсден не мог его разоблачить, потому что даже не знал, кто он.
Верно, об этом я как-то забыл…
— Но даже если это так, — настаивал я, — Артуру не нужно было так легко сдаваться. Он мог потянуть время и потихоньку выяснить личность Эллиса.
— Как?
— Ну, он мог, к примеру, устроить засаду в том месте, где оставлял деньги, как позже сделала Фэй.
— Наверное, на это у него не хватило смелости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41