– Вы имеете в виду научного советника президента?
– Да, если вы хотите употреблять неофициальные названия. Стоит мне стать председателем КУВ, и меня через два года наверняка сделают Главным Экономистом. Однако…
– Однако? – переспросил я.
Виссарион сделал над собой видимое усилие:
– Я должен буду начать сначала. Клуб Уменьшающихся Возвратов был создан шестьдесят два года тому назад и получил свое имя в честь закона уменьшающихся возвратов, или уменьшающейся доходности, о котором слышал каждый экономист, как бы хорошо он ни был обучен. Первый президент клуба, весьма достойный человек, предсказавший серьезный спад на рынке ценных бумаг в ноябре 1929 года, был переизбираем на свой пост каждый год тридцать два раза подряд и умер в почтенном возрасте девяноста шести лет.
– Весьма похвально с его стороны, – сказал я. – Многие сдаются гораздо раньше, в то время как нужно лишь проявить решительность и целеустремленность, чтобы дожить до девяноста шести и даже больше.
– Второй наш председатель действовал почти столь же успешно и занимал этот пост шестнадцать лет. Он единственный, кто не стал Главным Экономистом. Он этого заслуживал и был назначен на этот пост Томасом И. Дьюи, но вот как-то… Наш третий председатель умер, пробыв на этом посту восемь лет, а четвертый – побыв председателем четыре года. Наш последний председатель, умерший в прошлом месяце, занимал свой пост два года. Вы здесь ничего не видите странного, Джордж?
– Странного? Они все умерли естественной смертью?
– Конечно.
– Ну, если принять в рассмотрение занимаемый ими пост, именно это и странно.
– Чушь, – сказал Виссарион несколько несдержанно. – Я прошу вас обратить внимание на время пребывания на посту каждого нашего председателя: тридцать два, шестнадцать, восемь, четыре и два.
Я на минуту задумался:
– Числа становятся все меньше и меньше.
– Не просто меньше. Каждое из них ровно половина от предыдущего. Можете мне поверить, я проверил у знакомого физика.
– Вы знаете, вы правы. Кто-нибудь еще заметил?
– Разумеется, – ответил Виссарион. – Я показал эти цифры моим сочленам по клубу, и они сказали, что эти цифры не имеют статистической значимости, если, конечно, президент не издаст указа по этому поводу. Но вы-то видите значимость? Если я приму пост председателя, я умру через год. Это непременно. А если так, то президенту будет крайне трудно назначить меня после этого на пост Главного Экономиста.
– Да, – сказал я, – это действительно дилемма, Виссарион. Мне случалось видеть правительственных чиновников, не проявляющих никаких признаков жизни разума, но среди них не было не проявляющих признаков жизни вообще. Давайте я это денек обдумаю, ладно?
Мы договорились о встрече на следующий день в то же время и на том же месте. Это был прекрасный ресторан, и, в отличие от вас, Виссарион не жалел для меня корки хлеба.
Как вы говорите? Ладно, омаров по-ньюбургски он для меня тоже не жалел.
Это очевидным образом был случай для Азазела, и я чувствовал, что поступаю справедливо, когда поручаю эту работу моему двухсантиметровому демону с его сверхъестественными возможностями. В конце концов, Виссарион не только был добрым человеком с хорошим вкусом насчет ресторанов. Я искренне считал, что он может сослужить огромную службу нашей нации, подтверждая мнения президентов и отвергая возражения специалистов, которые разбираются лучше. В конце концов, этих специалистов-то разве кто-нибудь выбрал?
Нельзя сказать, чтобы Азазел сильно обрадовался вызову. Он обратил на меня внимание только после того, как бросил то, что было у него в ручках. Предметы были слишком малы, чтобы я мог рассмотреть в деталях, но мне показалось, что это какие-то картонные прямоугольнички с любопытными рисунками.
– Ты! – сказал он, и его мордочка налилась сочным желтым цветом ярости. Он вертел хвостом, как сумасшедший, а рожки на голове дрожали от прилива чувств. – Ты понимаешь ли, ты, умственно отсталая биомасса, – визжал он, – что ко мне наконец пришел зотхил, и не просто зотхил, а зотхил полный и с парой рейлов! Они все против меня ставили, и выигрыш был точно мой! Да я бы половину всего стола обчистил!
Я сурово сказал:
– Не понимаю, о чем ты говоришь, но это звучит так, как будто ты только что играл в азартные игры. Разве это достойно цивилизованного и утонченного существа? Что бы сказала твоя бедная матушка, увидев, как ты тратишь время своей жизни на азарт среди шайки бездельников?
Азазел, похоже, был ошеломлен. Потом он промямлил:
– Ты прав. У моих матушек сердце бы разбилось. У всех троих. Особенно у моей бедной средней матушки, что столь многим для меня пожертвовала.
И он разразился сопрановыми рыданиями, от которых резало слух.
– Ну, ладно, ладно, – успокаивал я его. Мне хотелось заткнуть уши, но я боялся его обидеть. – Ты можешь искупить свой грех, оказав благодеяние этому миру.
И я рассказал ему о Виссарионе Джонсоне.
– Хм-м, – сказал Азазел.
– Что это значит? – встревоженно переспросил я.
– Это значит «хм-м», – огрызнулся Азазел. – Что это еще, по-твоему, может быть?
– Так ты считаешь, что все это чистое совпадение и что Виссарион не следует принимать его во внимание?
– Возможно – если бы не то, что это никак не может быть чистым совпадением и твоему Виссариону следует принять его во внимание. Случившееся должно быть проявлением закона природы.
– Какой тут может быть закон природы?
– Ты думаешь, что знаешь все законы природы?
– Да нет.
– Наверняка нет, Наш великий поэт Первосвят написал на эту тему очень тонкий куплет, который я, с присущим мне поэтическим даром, переведу на ваше варварское наречие.
Азазел прочистил горло, задумался и произнес:
«Натура – искусство сокрыто от Божьих детей,
Ты не узришь никогда ея изощренных путей».
Я подозрительно спросил:
– А что это значит?
– Это значит, что здесь дело в законе природы, и мы должны разобраться, в чем он заключается и как с его помощью перестроить ткань событий согласно нашим целям. Вот что это значит. Ты думаешь, великий поэт моего народа стал бы лгать?
– Никогда. Так что мы можем сделать?
– Посмотрим. Законов природы, знаешь ли, очень много.
– В самом деле?
– Ты себе представить не можешь. Есть вот один очень симпатичный закон природы – чертовски красивое уравнение, если записать его в тензорах Вайнбаума – определяющий связь температуры супа с тем, насколько быстро его надо доесть. Возможно, что, если такое странное убывание срока председания подчиняется тому закону, которому как я думаю, оно подчиняется, я смогу изменить природу твоего друга таким образом, чтобы ему ничто на земле не могло повредить. Это, конечно, не защитит его от физиологического старения.
1 2 3 4