– Правда?
– Да. Я не знал, что вы имеете склонность к проповедям. Вам это не идет... Особенно после того, как вас видели в деле.
Думаю, если бы у меня была свободна хоть одна рука, я бы сумел схватить его за галстук.
– Заткнись, дурилка! – бросаю я ему. – Еще несколько минут, и ты перестанешь умничать... Он снова посмеивается.
– Правда?
Зато Рюти уже не храбрится. Он стал задумчивым.
– Пусть говорит, – озабоченно перебивает он сообщника.
– А! Замечаю, моя проповедь вас интересует, прекрасный брюнет? Ты чуточку поумнее своего кореша. Ты далеко пойдешь, если гильотина не укоротит тебя сантиметров на тридцать... До тебя все-таки дошло, что если я пришел в ваше логово, то не с бухты-барахты... Мои тылы прикрыты, можете не сомневаться! Доказательство, Вердюрье, – липовый звонок по телефону. Неплохо, а? Теперь вы меня спросите, почему я поднялся сюда один, так? Отвечаю: только из-за малышки. Я знал, что она жива и что если начнется заваруха, вы ее добьете... Я рискнул ради нее... Что вы хотите, я сентиментален! Но дом окружен...
Я кашляю и начинаю блефовать:
– Рюти, когда ты шел сюда со своим покинувшим нас корешем (говоря это, я указываю кивком на труп), ты не заметил на улице парней, слоняющихся со скучающим видом?
Чем я рискую, спрашиваю я вас? Скучающих парней на улицах столько, что приходится делать крюки, чтобы не наткнуться на них.
Вопрос ему задал я, но отвечает он Вердюрье:
– Да... Это верно...
Он поворачивается и убегает как угорелый...
Догадываюсь, что он помчался к одному из окон, выходящих на улицу.
Через три минуты он возвращается весь белый, тяжело дыша.
Вердюрье, кажется, начинает нервничать. Ой дергает головой, что означает: «Ну что?»
– Как раз напротив дома стоит мужик с газетой в руках... – бормочет Рюти.
– Ну и что? – ворчит Вердюрье. – Это такая редкость? Рюти дрожит от страха.
– Кажется, я его знаю, – говорит он. Я вздрагиваю.
– Это тот самый малый, который подслушивал под дверью сегодня утром, когда Анджелино разговаривал с Сан-Антонио...
«Равье», – думаю я.
Я должен был догадаться, что патрон предпримет меры предосторожности. Прежде чем позвонить Вердюрье, он послал сюда Равье. Он не хочет, чтобы я погиб...
Я разражаюсь хохотом.
– Ну что, цыплятки, теперь убедились? Их раздирают страх и ярость. У Вердюрье преобладает ярость, у Рюти – страх.
Надо нанести большой удар.
– Давайте начистоту, – начинаю я. – Анджелино уже давно заставляет о себе говорить. Он перешел все рамки и замахивается на слишком крупные дела, а это не устраивает больших шишек, которые решили с ним покончить... Ваш Анджелино – теперь гнилая доска, а вы понимаете, что это последняя вещь, за которую следует хвататься, когда падаешь... Мы в курсе многих вещей. Мои начальники знают еще больше, чем я. То, что они могут порассказать о планах итальянца, не уместится на площади Конкорд. Сен-Лазар, бюст – все это мелочевка...
Здесь я открываю скобку, чтобы подчеркнуть, насколько я дерзок. О деле на Сен-Лазаре я слышал только сквозь туман полузабытья, а говорю с такой уверенностью, будто являюсь одним из его главных действующих лиц...
На них это нагоняет еще больший страх. Рюти становится зеленым, как незрелое яблоко. Вердюрье сжимает свои челюсти, которые мало чем отличаются от челюстей скелета.
– Короче, я продолжаю. Анджелино сгорел как спичка. В самое ближайшее время мы разберемся с ним и со всеми его молодчиками. Тогда, малыши, начнется большое веселье и вам придется жарко. Это я вам говорю... Некоторых даже вынесут на носилках...
– Ну да! – снова усмехается Вердюрье.
– Поверьте мне.
Короткая пауза, чтобы дать им время переварить сказанное. Вердюрье был прав, когда говорил, что надо стимулировать воображение. У них оно сейчас работает со скоростью две тысячи оборотов в секунду.
Пора менять тон.
– Благодаря стечению обстоятельств вы находитесь в привилегированном положении.
– Почему? – спрашивает Рюти.
– Потому, – разжевываю я, – что из всей банды можете спастись только вы.
– Ты понял? – кричит Вердюрье. – Своей брехней он пытается тебя одурачить!
Я продолжаю, не обращая внимания на его реплику:
– Если вы меня освободите и позволите забрать малышку, о вас никто никогда не услышит, даю слово!
– Да, слово легаша! – отзывается тощий.
– Заткнись! – ворчу я. – Пока что на вашем счету нет ничего особенного. На недавнюю сценку я закрою глаза и не упомяну об улице дез О в рапорте...
– У вас неделя милосердия? – будем спрашивает Вердюрье.
Он поворачивается к Рюти и говорит ему:
– Ты что, принимаешь его треп за чистую монету? Ты когда-нибудь видел, чтобы легавый отпускал парня, который посадил ему на котелок шишку размером с пасхальное яйцо?
Я вмешиваюсь:
– Я же сказал, что играю в открытую. Я, ребята, не очень горжусь тем, как разделался с вашим приятелем, хотя и действовал в пределах законной самообороны. Меня никто ругать не будет, потому что в нашей работе разрешены все удары, но и награды я не получу тоже. Так что, если вы согласны, будем считать, что не встречались.
– Ты как? – спрашивает Рюти Вердюрье. Странное дело, но по мере того как я говорил, последний становился все увереннее. Я вижу по его глазам, что рассчитывать на то, что он дрогнет, не приходится.
– Нет, – отвечает он, – это только красивые слова. Я решил играть на стороне Анджелино до конца. Он выходит.
– Ты куда? – умоляюще спрашивает Рюти.
– Звонить Анджелино. Он обязательно найдет способ вытащить нас из беды, не психуй... Рюти это не убеждает.
– Ну, – говорю, – хватит разговоров. Сними с меня веревки, я притомился изображать из себя сосиску.
– Нет, – отвечает он, – хрен тебе. Вердюрье прав, я не могу смыться, когда дела начали портиться. Анджелино ловкий парень. Он одурачил больше легавых, чем ты поймал гангстеров.
Он подавляет легкую дрожь,
– И в любом случае если я его предам, то далеко не уйду...
Я тоже так считаю Значит, моя надежда накрылась.
– Ты пожалеешь, что не принял мое предложение, Рюти.
– Возможно, – отвечает он.
Он собирается присоединиться к Вердюрье.
– Эй! – окликаю я его. – Сделай доброе дело, дай сигаретку...
Для него это способ приглушить тревогу. Он прикуривает сигарету и сует ее мне в рот, потом выходит, пожав плечами.
Если бы сигарета, подаренная им, не была «Пел-Мел», мой трюк не получился бы, но это как раз она, то есть штуковина, на добрый сантиметр длиннее обычной сигареты. Именно этот сантиметр мне и нужен.
Вытянув губы как можно дальше и согнувшись как можно ниже, мне удается прижать горящий конец сигареты к узлу веревки, стягивающей мои руки.
Она начинает дымиться. По ванной комнате распространяется запах паленого. Я уже веселюсь, когда – бац! – сигарета выпадает у меня изо рта и скатывается на пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29