посмотреть Австралию… да еще в такой интересный момент! К тому же охота на кенгуру, на казуаров! Об этом особенно мечтали мичманы-аристократы, мечтали вслух, а, собравшись в каюте Чибисова, говорили о другом — о приятной возможности «поохотиться на людей», на «мятежную сволочь»!
Таких охотников во славу «культуры» и «креста» оказалось на фрегате человек шесть, и все они, воспользовавшись двухнедельным отпуском, примкнули к первому же карательному отряду, отправляемому вовнутрь страны.
Вадим жадно проглатывал газеты — он умел читать между строк и без труда понял, что газеты лгут, что вся австралийская история вызвана авантюрами капиталистов, их алчностью и бессердечием. Все симпатии Вадима были на стороне восставших. Вот почему всякий раз, когда Илья брал его с собою на берег, он обычно слонялся по кабачкам, тавернам, темным притонам и жадно прислушивался к тем толкам, которые будоражили людей социального «дна». В их речах чуялась ему настоящая правда. Для русского князя-романтика в этом подполье австралийского города нашлось много увлекательного. Он услышал здесь пламенные речи тайных эмиссаров, защитников свободы; он увидел здесь переодетых сыщиков, раза два сам попадал в полицейские облавы и засады. Однажды он еле унес ноги от перекрестного огня: стреляла полиция и стреляли в нее.
В этих кабачках Вадим несколько раз встречал высокого, чернобородого парня, который, казалось, более наблюдал, чем действовал. Но по некоторым признакам именно он и дирижировал всей подпольной работой.
Несколько раз Вадим ловил на себе его упорный взгляд, несколько раз и незнакомец вдруг оборачивался, чувствуя на себе взгляд Вадима.
Наконец познакомились и разговорились. Сразу завязалась дружба. Открытое честное лицо Вадима, его глаза, смотрящие прямо и выдерживающие стойко всякий испытующий взгляд, его явное сочувствие к восставшим, — все это располагало к доверию, и таинственный незнакомец как-то сообщил Вадиму, что он — один из руководителей восстания, что его ищет мельбурнская полиция. Он стал усиленно звать Вадима в ряды инсургентов. Вадим отказался, но, надо признаться, не без колебаний, скрепя сердце. Тогда незнакомец предложил ему поездку в глубь материка. Это предложение увлекло Вадима, и он принялся уговарить Илью поехать с ним.
В недрах Австралии
И вот, в тот самый день, когда рано утром из города выступил первый эшелон волонтеров, когда горожане восторженными криками провожали доблестных защитников «культуры» и «креста», когда в городе на всех домах веяли знамена и флаги, на площадях гремели оркестры, — Илья и Вадим, незамеченные никем, вышли из опустевшей гавани и направились берегом к западу. Скоро и город и гавань остались далеко за ними. Путники торопились — до прилива они должны были дойти к назначенному пункту, где их, по условию, ждал проводник.
Они шли по мелкому прибрежному гравию, по грудам морских водорослей. Справа от них тянулись черные отвесные скалы, слева шумел прибой. Огромные пенистые валы обрушивались на пологий берег и разбивались в какую-то ворчащую кучу живой ваты, которая, шипя, ползла к ногам Ильи и Вадима. Каждый вал нес облако водяной соленой пыли, которая на мгновение застилала все влажным туманом.
В назначенном месте около одинокой кривой сосны, росшей на утесе, Илья и Вадим встретили хмурого старика, который пытливо посмотрел на них. Вадим сказал ему условный пароль: «либерти» — старик, сняв широкополую шляпу, протянул путникам жесткую мозолистую руку, потом, не сказав ни слова, жестом пригласил следовать за ним. С легкостью, не соответствующей его возрасту, поднялся он на вершину утеса и остановился в ожидании Ильи и Вадима, которые еле ползли по крутой тропке. Обломки острых кремней осыпались под их ногами. Держаться было не за что: стена голых черных скал была почти отвесна, и никакой растительности, кроме мха, на ней не было.
Когда Илья и Вадим взобрались наконец на вершину утеса, они увидели перед собой огромную холмистую степь. Впереди на краю горизонта синей лентой тянулась полоса леса, а за лесом, еще дальше, голубел хребет каких-то гор.
— Горы Монга-чапа, — сказал старик-проводник, указывая рукой на далекий хребет. — Там центр нашего восстания, — добавил он и замолчал.
Откуда-то из-за груды скал, из пещер он вывел трех оседланных лошадей. Все трое крупной рысью отправились к синевшему вдали лесу. Чем более удалялись они от океана, тем чувствительнее делался зной. Степь была покрыта скудной сухой травой. Между чахлыми кустиками цветущей мимозы только кактусы да алоэ выделялись своим ростом.
Неподвижный воздух дрожал от зноя и звенел от массы мелких мошек, москитов и песочных мух, размером менее булавочной головки. Все эти насекомые реяли тучами вокруг трех всадников, лезли им в глаза, в рот, в нос!
— Алмазная змея! — сказал вдруг проводник и, сразу, затянув поводья, остановил лошадь. — Чуть не попались.
Илья и Вадим тоже остановились.
Саженях в трех от них на солнцепеке лежал отвратительный клубок змеиного тела, сверкавший всеми цветами радуги. Точно разноцветными камнями, была усыпана эта действительно алмазная змея из породы удавов. Ее огромная голова, увенчанная сверкающими блестками, держалась высоко на массивной шее. Змея увидела всадников и следила за каждым их движением злыми, неподвижными глазами.
Вадим вытащил пистолет. Но проводник остановил его и сказал:
— Не стоит возиться! Объедем ее. — Объехав змею, отправились дальше. Ехали несколько часов.
Въехали в лес. Странное впечатление произвел этот лес на Илью и Вадима. Перед их глазами была колоннада высочайших деревьев: баобабы, эвкалипты, гигантские пихты, кедры уносились куда-то вверх, застилая порой небо и солнце своей непроницаемой листвой. Стволы их перепутаны были нежными, змеевидными лианами, которые легко и грациозно перебрасывали свои ветви с одного дерева на другое. Внизу у подножия ствола росли пальмы и огромные кусты папоротников. Стаи розовых попугаев с резкими криками носились по лесу, гоняясь за огромными бабочками.
Иногда яркие лучи солнца прорывались сквозь чащу древесных вершин, и тогда эти освещенные клочки леса горели яркими изумрудами и малахитами сырой и свежей зелени.
Теплый, как бы тепличный воздух был насыщен ароматами: пахло какой-то смолой, эвкалиптом, мускусом, розмарином. Трудно было определить истинную природу этого сладкого, приторного, пряного запаха.
Вдруг по лесу раздался резкий хрип, переходящий в кашель. Этот внезапный крик покрыл собой все звуки леса и заставил вздрогнуть Илью и Вадима. Они даже лошадей остановили.
— Ничего! — успокоил их проводник, — это сорока наша… австралийская, «смеющаяся сорока»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60