Неужели?
– Да, он знает вора и что тот спрятал камни не в поезде.
– Ну, должен вам сказать, мистер Барнес, что это очень ловко с вашей стороны. Да как же иначе и мог он их спрятать, раз поезд и все пассажиры были обысканы!
Манера, с которой Митчель постоянно умалял проницательность Барнеса, сердила его, и потому он сказал с некоторой досадой:
– Я могу вам сказать, куда вор мог спрятать камни в поезде – место, обыскать которое и мне не пришло на ум. Драгоценности лежали у дамы в саквояже. Вор мог вскрыть его, выбросить его из окна, а камни сунуть даме в карман ее платья, пока она спала. Дама, проснувшись и не найдя саквояж, конечно, подумала, что камни у нее украдены, а вор мог снова взять их после обыска.
Барнес возлагал большие надежды на эти слова, но они имели полный неуспех. Или образ действий вора был иной, или Митчель и Торе были невинны, так как оба недоверчиво засмеялись.
– Это уж слишком, мистер Барнес, – сказал Митчель. – Как мог он затем снова взять камни?
– Убив эту даму, – отвечал сыщик.
И опять его удар пропал даром, так как ни один из них и глазом не повел. Барнес на этот раз был побежден, но не обескуражен, так как все же оставалось выяснить, почему они оба вздрогнули, когда он сказал, что камни были спрятаны вне поезда.
– Ну, ну, мистер Барнес, – сказал Митчель, дружески похлопывая его по плечу, – не слишком принимайте дела к сердцу. Упорствуя на таком объяснении, вы портите свою репутацию. Я полагаю, что мог бы придумать нечто лучшее.
– Вам не следует считать меня таким уж глупцом, мистер Митчель. Если вам не нравится мое предположение, то из этого еще не следует, что оно у меня единственное. Мы, сыщики, должны всякий случай рассматривать со всех точек зрения, и я могу держать пари, что знаю ваше предположение.
– Хорошо, я принимаю пари. Я напишу свое предположение на этой бумажке, и если вы верно отгадаете, я буду вам должен хороший обед.
Он написал несколько слов на листке бумаги и передал ее Доре.
– Вы полагаете, что вор передал саквояж своему сообщнику на какой-нибудь заранее условленной станции.
– Браво! – воскликнула Дора. – Вы в самом деле великий сыщик и выиграли пари. Так здесь и написано.
– Не желаете ли вы выиграть еще пари, мистер Барнес? – медленно проговорил француз, подчеркивая каждое слово.
– Конечно, – резко ответил Барнес.
– Так я готов держать с вами пари, что если вам когда-либо удастся выяснить дело, вы вынуждены будете признаться, что ни одно из ваших предположений не оправдалось.
– Я не могу принять такое пари, ибо я убежден, что здесь не был упомянут точный образ действий вора.
– Aгa, y вас есть еще какое-нибудь предположение! – воскликнул Торе почти презрительно.
– Конечно, и вполне достоверное, – отвечал Барнес, – но я предпочитаю умолчать о нем.
– И поступаете вполне правильно! – вмешалась Эмилия. – Откровенно говоря, я ни минуты не думала, что вы выскажете нам ваш настоящий взгляд на Дело, ибо знаю вас как человека чрезвычайно осторожного.
– Да, но иногда неосторожность может быть самым разумным образом действия.
– Совершенно верно. А теперь, милостивые государи, я очень сожалею, что вынуждена вас покинуть. Мы отправляемся сегодня вечером на бал, а вы знаете, что дамы в таких случаях нуждаются в больших приготовлениях.
Такова была обычная ее манера, и гости не рассердились на нее за это, а просто повиновались ей. Барнесу же было очень приятно, что оба гостя вышли вместе с ним, ибо он приготовил для Митчеля западню, а теперь мог завлечь в нее обеих птиц.
VI. Ловушка мистера Барнеса
Читатель будет неправ, если из всего рассказанного выведет заключение, что Барнес потерял свою прежнюю ловкость. Он не мог еще разобраться в этом деле, но это было и не удивительно, так как прошло только два дня с момента совершения кражи, и большую часть этого времени он провел вне Нью-Йорка.
Разочаровавшись в сведениях о найденной им пуговице, он решился на другой опыт, от которого ожидал многого. Ему не раз приходилось видеть, как терялся преступник, когда его неожиданно ставили лицом к лицу с его жертвой, и на этом он построил свой план.
Митчель убедил его, что пуговица не принадлежала к его гарнитуру или, по крайней мере, что ее принадлежность не может быть доказана. Однако оставался несомненный факт, что на ней был вырезан профиль мисс Ремзен; поэтому Барнес все же считал не невозможным, что Митчель убил даму или, по меньшей мере, был в ее квартире. В последнем случае он должен был знать об убийстве, и было бы бесполезно вести его на третий этаж, чтобы показать ему жертву, так как он имел бы время приготовиться к страшному зрелищу. Поэтому Барнес распорядился, чтобы труп был перенесен для медицинского осмотра в пустую комнату подвального этажа, в которую можно было пройти из вестибюля. Здесь труп был положен так, что зияющая рана бросалась в глаза входящему, и докторов попросили не трогать труп до прихода сыщика.
– Господа, – сказал Барнес, когда вошел со своими спутниками в вестибюль, – я прошу вас об одолжении. Вы оба находились в поезде, когда была совершена кража, и я хотел бы задать каждому из вас отдельно один вопрос по поводу этого дела. Согласны вы на это?
– С удовольствием, – отвечал француз.
– Я уже сказал вам, что вы можете меня спрашивать о чем угодно, – заметил Митчель.
– Хорошо. Мистер Митчель, не будете ли вы так любезны подождать несколько минут? Я вас недолго задержу.
Митчель поклонился, и Барнес в сопровождении француза вошел в комнату, где лежал труп, и встал возле стола, на котором лежала несчастная. Он молча смотрел на Торе, который со своей стороны внимательно разглядывал убитую. Ни один мускул не дрогнул на его лице и он вообще не проявил ни малейшего волнения. Барнес решился заставить Торе заговорить первого: может быть, из его слов удастся выведать что-нибудь ценное. Прошли две минуты, показавшиеся Барнесу вечностью, а затем француз действительно поразил сыщика. Смотря ему прямо в глаза, он спросил его самым равнодушным голосом:
– Откуда вы узнали, что я медик?
– Я не понимаю вас, – отвечал Барнес.
– Мистер Барнес, вы ввели меня в эту комнату, говоря, что желаете задать мне один вопрос. Войдя и увидя труп, я тотчас же догадался, что это был только предлог. Я старался понять, зачем вы меня сюда привели, и потому молчал. Вы также молчали. Я не могу объяснить ваш поступок иначе, как тем, что вы желали услышать мнение об убийстве компетентного человека; только я не понимаю, как вы узнали, что я врач, поэтому я и спросил вас об этом. Достаточно ли ясно я выражаюсь?
– Вполне, – ответил сыщик, совершенно разочарованный. – Я могу вам только ответить, что я не знал о том, что вы медик, и привел вас сюда, чтобы задать вам один вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Да, он знает вора и что тот спрятал камни не в поезде.
– Ну, должен вам сказать, мистер Барнес, что это очень ловко с вашей стороны. Да как же иначе и мог он их спрятать, раз поезд и все пассажиры были обысканы!
Манера, с которой Митчель постоянно умалял проницательность Барнеса, сердила его, и потому он сказал с некоторой досадой:
– Я могу вам сказать, куда вор мог спрятать камни в поезде – место, обыскать которое и мне не пришло на ум. Драгоценности лежали у дамы в саквояже. Вор мог вскрыть его, выбросить его из окна, а камни сунуть даме в карман ее платья, пока она спала. Дама, проснувшись и не найдя саквояж, конечно, подумала, что камни у нее украдены, а вор мог снова взять их после обыска.
Барнес возлагал большие надежды на эти слова, но они имели полный неуспех. Или образ действий вора был иной, или Митчель и Торе были невинны, так как оба недоверчиво засмеялись.
– Это уж слишком, мистер Барнес, – сказал Митчель. – Как мог он затем снова взять камни?
– Убив эту даму, – отвечал сыщик.
И опять его удар пропал даром, так как ни один из них и глазом не повел. Барнес на этот раз был побежден, но не обескуражен, так как все же оставалось выяснить, почему они оба вздрогнули, когда он сказал, что камни были спрятаны вне поезда.
– Ну, ну, мистер Барнес, – сказал Митчель, дружески похлопывая его по плечу, – не слишком принимайте дела к сердцу. Упорствуя на таком объяснении, вы портите свою репутацию. Я полагаю, что мог бы придумать нечто лучшее.
– Вам не следует считать меня таким уж глупцом, мистер Митчель. Если вам не нравится мое предположение, то из этого еще не следует, что оно у меня единственное. Мы, сыщики, должны всякий случай рассматривать со всех точек зрения, и я могу держать пари, что знаю ваше предположение.
– Хорошо, я принимаю пари. Я напишу свое предположение на этой бумажке, и если вы верно отгадаете, я буду вам должен хороший обед.
Он написал несколько слов на листке бумаги и передал ее Доре.
– Вы полагаете, что вор передал саквояж своему сообщнику на какой-нибудь заранее условленной станции.
– Браво! – воскликнула Дора. – Вы в самом деле великий сыщик и выиграли пари. Так здесь и написано.
– Не желаете ли вы выиграть еще пари, мистер Барнес? – медленно проговорил француз, подчеркивая каждое слово.
– Конечно, – резко ответил Барнес.
– Так я готов держать с вами пари, что если вам когда-либо удастся выяснить дело, вы вынуждены будете признаться, что ни одно из ваших предположений не оправдалось.
– Я не могу принять такое пари, ибо я убежден, что здесь не был упомянут точный образ действий вора.
– Aгa, y вас есть еще какое-нибудь предположение! – воскликнул Торе почти презрительно.
– Конечно, и вполне достоверное, – отвечал Барнес, – но я предпочитаю умолчать о нем.
– И поступаете вполне правильно! – вмешалась Эмилия. – Откровенно говоря, я ни минуты не думала, что вы выскажете нам ваш настоящий взгляд на Дело, ибо знаю вас как человека чрезвычайно осторожного.
– Да, но иногда неосторожность может быть самым разумным образом действия.
– Совершенно верно. А теперь, милостивые государи, я очень сожалею, что вынуждена вас покинуть. Мы отправляемся сегодня вечером на бал, а вы знаете, что дамы в таких случаях нуждаются в больших приготовлениях.
Такова была обычная ее манера, и гости не рассердились на нее за это, а просто повиновались ей. Барнесу же было очень приятно, что оба гостя вышли вместе с ним, ибо он приготовил для Митчеля западню, а теперь мог завлечь в нее обеих птиц.
VI. Ловушка мистера Барнеса
Читатель будет неправ, если из всего рассказанного выведет заключение, что Барнес потерял свою прежнюю ловкость. Он не мог еще разобраться в этом деле, но это было и не удивительно, так как прошло только два дня с момента совершения кражи, и большую часть этого времени он провел вне Нью-Йорка.
Разочаровавшись в сведениях о найденной им пуговице, он решился на другой опыт, от которого ожидал многого. Ему не раз приходилось видеть, как терялся преступник, когда его неожиданно ставили лицом к лицу с его жертвой, и на этом он построил свой план.
Митчель убедил его, что пуговица не принадлежала к его гарнитуру или, по крайней мере, что ее принадлежность не может быть доказана. Однако оставался несомненный факт, что на ней был вырезан профиль мисс Ремзен; поэтому Барнес все же считал не невозможным, что Митчель убил даму или, по меньшей мере, был в ее квартире. В последнем случае он должен был знать об убийстве, и было бы бесполезно вести его на третий этаж, чтобы показать ему жертву, так как он имел бы время приготовиться к страшному зрелищу. Поэтому Барнес распорядился, чтобы труп был перенесен для медицинского осмотра в пустую комнату подвального этажа, в которую можно было пройти из вестибюля. Здесь труп был положен так, что зияющая рана бросалась в глаза входящему, и докторов попросили не трогать труп до прихода сыщика.
– Господа, – сказал Барнес, когда вошел со своими спутниками в вестибюль, – я прошу вас об одолжении. Вы оба находились в поезде, когда была совершена кража, и я хотел бы задать каждому из вас отдельно один вопрос по поводу этого дела. Согласны вы на это?
– С удовольствием, – отвечал француз.
– Я уже сказал вам, что вы можете меня спрашивать о чем угодно, – заметил Митчель.
– Хорошо. Мистер Митчель, не будете ли вы так любезны подождать несколько минут? Я вас недолго задержу.
Митчель поклонился, и Барнес в сопровождении француза вошел в комнату, где лежал труп, и встал возле стола, на котором лежала несчастная. Он молча смотрел на Торе, который со своей стороны внимательно разглядывал убитую. Ни один мускул не дрогнул на его лице и он вообще не проявил ни малейшего волнения. Барнес решился заставить Торе заговорить первого: может быть, из его слов удастся выведать что-нибудь ценное. Прошли две минуты, показавшиеся Барнесу вечностью, а затем француз действительно поразил сыщика. Смотря ему прямо в глаза, он спросил его самым равнодушным голосом:
– Откуда вы узнали, что я медик?
– Я не понимаю вас, – отвечал Барнес.
– Мистер Барнес, вы ввели меня в эту комнату, говоря, что желаете задать мне один вопрос. Войдя и увидя труп, я тотчас же догадался, что это был только предлог. Я старался понять, зачем вы меня сюда привели, и потому молчал. Вы также молчали. Я не могу объяснить ваш поступок иначе, как тем, что вы желали услышать мнение об убийстве компетентного человека; только я не понимаю, как вы узнали, что я врач, поэтому я и спросил вас об этом. Достаточно ли ясно я выражаюсь?
– Вполне, – ответил сыщик, совершенно разочарованный. – Я могу вам только ответить, что я не знал о том, что вы медик, и привел вас сюда, чтобы задать вам один вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42