Солдаты удивленно смотрели на фельдфебеля Хвастека. Обычно он был первым среди хулителей и насмешников, когда дело касалось саперов. Именно он вставлял в их адрес самые язвительные замечания, именно он сочинял о них самые невероятные истории. Но сегодня он был нем как рыба и сидел, откинув голову на спинку стула и тупо глядя в потолок.
- Поглядите-ка на Хвастека - что с ним сегодня? - спросил старый Ковац.
Словно не слыша недоуменного ропота окружающих, фельдфебель вполголоса бормотал:
- Диву даешься, какая иной раз у стариков бывает память! Помнит меня ребенком в белом платьице! - а я тут торчу и выясняю отношения с подонками, жуликами, сводниками и шулерами. Тьфу ты, черт!
Когда шум окончательно стих и все снова принялись спокойно бражничать и играть, не обращая внимания на саперов, один из них робко выдвинулся на своем стуле из угла. Он не сразу уселся за ближайший к нему стол, но лишь медленно придвигался все ближе и ближе, готовый в любой момент отпрянуть назад и исчезнуть в своем углу. Артиллеристы продолжали играть в "двадцать одно", один из фельдъегерей танцевал с девушкой на эстраде и между столиками, и, пользуясь тем, что никто не обращает на него внимания, сапер придвигал свой стул все ближе к столикам других. За ним последовал второй, за вторым третий; каждый из троих высматривал себе свободное место за одним из столиков. Увидев такое место, сапер прокрадывался к нему и садился, не спуская глаз с фельдфебеля. Остальные солдаты с презрением смотрели на непрошеных гостей и отшатывались от них, но никто не прогонял их обратно в угол - все ждали, что фельдфебель вот-вот вскочит на ноги и покажет саперам, где их настоящее место.
Но ничего такого не случилось. Фельдфебель вел себя так, как если бы саперов для него просто не существовало: он продолжал сидеть за своим столиком, напряженно глядя на пламя газовых горелок и паутину на потолке.
Саперы окончательно осмелели. Один за другим выползали они из своего угла и садились за все столы, где видели пространство для своих стульев и пивных кружек. И стоило им туда присесть, как они тут же отодвигались друг от друга на удобное расстояние, устраивались поуютнее, вытягивали ноги, клали фуражки на стол и принимались чокаться и вполголоса болтать между собой. С каждой минутой их становилось все больше; никто из нас не мог понять, как вся эта масса могла умещаться на таком крохотном пятачке, каким было их "гетто". В скором времени они уже составляли большинство за каждым из столиков, многие из которых теперь были заняты только саперами; лишь к столику фельдфебеля не решался приблизиться ни один из них. Там по-прежнему сидели только мы с фельдфебелем и Фрида Гошек. Но тут один из саперов, сидевших по соседству, набрался наглости и, слегка поклонившись, поймал под столом руку Фриды Гошек и пожал ее нежно и неуклюже.
Она отпрянула от него и вцепилась обеими руками в плечо фельдфебеля. Но фельдфебель Хвастек вырвался из ее объятий. Он сделал это так, как если бы стряхнул с рукава паука. Это придало саперу храбрости. Он присел на корточки рядом с Фридой Гошек и начал поглаживать ее колени и руки и прижимать ее ладонь к своему лицу. Глядя на это, остальные засмеялись. Фрида Гошек оттолкнула его, прижалась к фельдфебелю и закричала:
- Смотри, что он делает. Прогони этого нахала! Что он себе позволяет!
Фельдфебель встал и надел шинель.
- Тебе нравится этот парень? - спросил он. - Тебе нравится этот человек? В таком случае он твой; коли он тебе нравится, я тебе его дарю.
Фрида Гошек испуганно уставилась на него, но он больше не произнес ни слова и, протиснувшись между рядами столов, вышел на улицу с выражением полнейшего безразличия на лице. Фрида добежала за ним до двери. "Йинда! кричала она - так она всегда называла фельдфебеля. - Йинда! В чем дело? Ты куда? Когда ты вернешься?" Но так и не получив ответа, она постояла еще некоторое время в нерешительности у входа, раздумывая над тем, что с ним такое произошло и не стоит ли ей броситься догонять его на улицу, а затем вернулась, недоумевающая и безутешная, за мой столик.
Между тем пивная была полна саперов, среди которых терялись остальные солдаты. Повсюду виднелись стального цвета фуражки и шелковые офицерские звездочки. Саперы вели себя развязно, шумели, орали песни и затевали ссоры с фельдъегерями. Подсаживаясь к игрокам в "двадцать одно", они выгребали из карманов на стол полные горсти монет. Один из них взял со столика скрипку фельдфебеля и заиграл на ней песенку об адмирале Канимуре, трусливо ударившемся в бега, а остальные подхватили припев:
Он сидит, чаи гоняет,
Кофе и какао пьет.
Он сидит, чаи гоняет,
Дузит кофе с коньяком.
Тут трое из них набросились на Фриду Гошек и схватили ее за талию и руки, а четвертый - маленький, тщедушный субъект - приблизился к ней с важным видом, держа в руке кружку пива. Фрида стояла растерянная, не зная, как от них отделаться, и почти не сопротивлялась, когда четверо повели ее к выходу из пивной. Вскоре трое из них вернулись в зал, хихикая и довольно потирая руки; что же касается четвертого - того, что с важным видом держал в руке кружку пива, - то в тот вечер ни он, ни Фрида Гошек не попадались нам больше на глаза.
* * *
Фельдфебеля Хвастека я больше не видел. На другое утро я не смог самостоятельно подняться с постели - это был тиф, - и меня перенесли в лазарет. В своих смутных снах и горячечном бреду я видел саперов, которые в немыслимых количествах выползали из всех углов и надвигались на меня или хотели со мной чокнуться - такими же они представлялись мне накануне вечером, когда я уже смотрел на них глазами тяжело больного человека. Двумя днями позже я услышал выстрел и вопли русина Грушки Михаля, крики ефрейтора, который звал дежурного, а потом и предсмертные хрипы фельдфебеля, лежавшего в соседней комнате.
Прошло много недель, прежде чем врач разрешил мне покинуть палату, и я первым делом направился на Карлсгассе, 12. Уже стояло лето, женщины продавали на улицах груши и абрикосы, а к сезону вишен я не успел.
Я чувствовал невероятную слабость и шел, опираясь на трость. На мосту мне пришлось сделать остановку и отдохнуть, так что дорога до Карлсгассе заняла у меня целый час. На этот раз я спокойно и уверенно поднялся по лестнице, без страха и замирания сердца. Я не боялся встреч с жильцами. Сегодня у меня не было необходимости напоминать жене обер-лейтенанта о ее давнишнем знакомстве с моей сестрой и ждать, пока она соизволит об этом вспомнить. Я был лучшим другом фельдфебеля, я имел право знать все, что она знала о его последних днях.
Я позвонил. Служанка, отворившая дверь, была мне незнакома. Я спросил, могу ли я видеть госпожу. Ее нет дома, прозвучало в ответ, зато господин здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
- Поглядите-ка на Хвастека - что с ним сегодня? - спросил старый Ковац.
Словно не слыша недоуменного ропота окружающих, фельдфебель вполголоса бормотал:
- Диву даешься, какая иной раз у стариков бывает память! Помнит меня ребенком в белом платьице! - а я тут торчу и выясняю отношения с подонками, жуликами, сводниками и шулерами. Тьфу ты, черт!
Когда шум окончательно стих и все снова принялись спокойно бражничать и играть, не обращая внимания на саперов, один из них робко выдвинулся на своем стуле из угла. Он не сразу уселся за ближайший к нему стол, но лишь медленно придвигался все ближе и ближе, готовый в любой момент отпрянуть назад и исчезнуть в своем углу. Артиллеристы продолжали играть в "двадцать одно", один из фельдъегерей танцевал с девушкой на эстраде и между столиками, и, пользуясь тем, что никто не обращает на него внимания, сапер придвигал свой стул все ближе к столикам других. За ним последовал второй, за вторым третий; каждый из троих высматривал себе свободное место за одним из столиков. Увидев такое место, сапер прокрадывался к нему и садился, не спуская глаз с фельдфебеля. Остальные солдаты с презрением смотрели на непрошеных гостей и отшатывались от них, но никто не прогонял их обратно в угол - все ждали, что фельдфебель вот-вот вскочит на ноги и покажет саперам, где их настоящее место.
Но ничего такого не случилось. Фельдфебель вел себя так, как если бы саперов для него просто не существовало: он продолжал сидеть за своим столиком, напряженно глядя на пламя газовых горелок и паутину на потолке.
Саперы окончательно осмелели. Один за другим выползали они из своего угла и садились за все столы, где видели пространство для своих стульев и пивных кружек. И стоило им туда присесть, как они тут же отодвигались друг от друга на удобное расстояние, устраивались поуютнее, вытягивали ноги, клали фуражки на стол и принимались чокаться и вполголоса болтать между собой. С каждой минутой их становилось все больше; никто из нас не мог понять, как вся эта масса могла умещаться на таком крохотном пятачке, каким было их "гетто". В скором времени они уже составляли большинство за каждым из столиков, многие из которых теперь были заняты только саперами; лишь к столику фельдфебеля не решался приблизиться ни один из них. Там по-прежнему сидели только мы с фельдфебелем и Фрида Гошек. Но тут один из саперов, сидевших по соседству, набрался наглости и, слегка поклонившись, поймал под столом руку Фриды Гошек и пожал ее нежно и неуклюже.
Она отпрянула от него и вцепилась обеими руками в плечо фельдфебеля. Но фельдфебель Хвастек вырвался из ее объятий. Он сделал это так, как если бы стряхнул с рукава паука. Это придало саперу храбрости. Он присел на корточки рядом с Фридой Гошек и начал поглаживать ее колени и руки и прижимать ее ладонь к своему лицу. Глядя на это, остальные засмеялись. Фрида Гошек оттолкнула его, прижалась к фельдфебелю и закричала:
- Смотри, что он делает. Прогони этого нахала! Что он себе позволяет!
Фельдфебель встал и надел шинель.
- Тебе нравится этот парень? - спросил он. - Тебе нравится этот человек? В таком случае он твой; коли он тебе нравится, я тебе его дарю.
Фрида Гошек испуганно уставилась на него, но он больше не произнес ни слова и, протиснувшись между рядами столов, вышел на улицу с выражением полнейшего безразличия на лице. Фрида добежала за ним до двери. "Йинда! кричала она - так она всегда называла фельдфебеля. - Йинда! В чем дело? Ты куда? Когда ты вернешься?" Но так и не получив ответа, она постояла еще некоторое время в нерешительности у входа, раздумывая над тем, что с ним такое произошло и не стоит ли ей броситься догонять его на улицу, а затем вернулась, недоумевающая и безутешная, за мой столик.
Между тем пивная была полна саперов, среди которых терялись остальные солдаты. Повсюду виднелись стального цвета фуражки и шелковые офицерские звездочки. Саперы вели себя развязно, шумели, орали песни и затевали ссоры с фельдъегерями. Подсаживаясь к игрокам в "двадцать одно", они выгребали из карманов на стол полные горсти монет. Один из них взял со столика скрипку фельдфебеля и заиграл на ней песенку об адмирале Канимуре, трусливо ударившемся в бега, а остальные подхватили припев:
Он сидит, чаи гоняет,
Кофе и какао пьет.
Он сидит, чаи гоняет,
Дузит кофе с коньяком.
Тут трое из них набросились на Фриду Гошек и схватили ее за талию и руки, а четвертый - маленький, тщедушный субъект - приблизился к ней с важным видом, держа в руке кружку пива. Фрида стояла растерянная, не зная, как от них отделаться, и почти не сопротивлялась, когда четверо повели ее к выходу из пивной. Вскоре трое из них вернулись в зал, хихикая и довольно потирая руки; что же касается четвертого - того, что с важным видом держал в руке кружку пива, - то в тот вечер ни он, ни Фрида Гошек не попадались нам больше на глаза.
* * *
Фельдфебеля Хвастека я больше не видел. На другое утро я не смог самостоятельно подняться с постели - это был тиф, - и меня перенесли в лазарет. В своих смутных снах и горячечном бреду я видел саперов, которые в немыслимых количествах выползали из всех углов и надвигались на меня или хотели со мной чокнуться - такими же они представлялись мне накануне вечером, когда я уже смотрел на них глазами тяжело больного человека. Двумя днями позже я услышал выстрел и вопли русина Грушки Михаля, крики ефрейтора, который звал дежурного, а потом и предсмертные хрипы фельдфебеля, лежавшего в соседней комнате.
Прошло много недель, прежде чем врач разрешил мне покинуть палату, и я первым делом направился на Карлсгассе, 12. Уже стояло лето, женщины продавали на улицах груши и абрикосы, а к сезону вишен я не успел.
Я чувствовал невероятную слабость и шел, опираясь на трость. На мосту мне пришлось сделать остановку и отдохнуть, так что дорога до Карлсгассе заняла у меня целый час. На этот раз я спокойно и уверенно поднялся по лестнице, без страха и замирания сердца. Я не боялся встреч с жильцами. Сегодня у меня не было необходимости напоминать жене обер-лейтенанта о ее давнишнем знакомстве с моей сестрой и ждать, пока она соизволит об этом вспомнить. Я был лучшим другом фельдфебеля, я имел право знать все, что она знала о его последних днях.
Я позвонил. Служанка, отворившая дверь, была мне незнакома. Я спросил, могу ли я видеть госпожу. Ее нет дома, прозвучало в ответ, зато господин здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11