Она упрекала врача и еще долго продолжала надеят!!'fcся...
Но на седьмой день Лоренцо очнулся от бреда.
Услышав ее голос, он воскликнул: "Где ты, Джованнина? Я тебя не вижу!"
На протяжении трех дней перед этим Джованнина подыскивала ласковые и тихие слова утешения. Но теперь она вдруг напрочь их забыла и сказала первое, что пришло ей в голову: "Уже ночь, Лоренцо! Глубокая ночь".
"Тогда почему у моей постели не стоит светильник?" И Джованнина ответила: "Запасы смолы иссякли, и все светильники пусты".
Тогда Лоренцо спросил ее о неприятеле и о том, какой по счету день длится осада. И Джованнина сказала: "Сорок пятый. Враг готовится к крупному штурму, и все, кто оборонял восточную и южную стороны крепости, отведены к воротам Джова, так что южная стена остается почти незащищенной, а в башне Сан Эунуфрио едва ли наберется горстка людей. Что же касается башни Сан Сеполькро и капеллы Санта Мария дель Фьоре, то в них вообще никого не осталось! Эх, если бы нам только продержаться еще и на этот раз... Скоро здесь будет Гино де Косей с многочисленной армией. И тогда горе Мавру!" "Так, значит, в капелле никого не осталось? Совсем никого?"
Ближе, к полудню слепец стал проявлять признаки нетерпения. Он потребовал, чтобы ему разрешили встать и пойти в капеллу для сотворения молитвы. Он уже не испытывает слабости и не чувствует рану. Он вполне мог бы добраться туда без посторонней помощи. Но Джованнина взяла его под руку и велела одному из слуг поддерживать его слева, после чего они втроем медленно двинулись в сторону капеллы Сайта Мария дель Фьоре.
Слугам и воинам, встречавшимся на их пути, было приказано замирать на месте и не дышать, пока они не пройдут мимо. Разговаривать было нельзя даже шепотом, а швейцарцам было запрещено предаваться своей любимой забаве стрельбе из ружей по воробьям. Всюду, где они проходили, должно была!!e царить глубокое ночное безмолвие.
"Сегодня в небе нет ни звезды", - произнес Лоренцо упавшим голосом, и Джованнина добавила: "Одни черные тучи".
В действительности же стоял ясный день, и негреющие лучи осеннего солнца падали им под ноги.
Ступив на гулкий каменный пол капеллы, Лоренцо осторожно высвободился из руки Джованнины. Сделав три беззвучных шага, он присел и замер, прислушиваясь, не идет ли кто-нибудь за ним.
"Куда ты, Лоренцо?" - воскликнула Джованнина. Но он не двигался с места и почти не дышал. Было очень грустно смотреть на то, как он стоял при ярком свете солнца так близко от нас, пребывая в полной уверенности, что его никто не видит...
Но все было тихо, и тогда он выпрямился и на ощупь пробрался к окну, затем вытащил из-под одежды черный флаг и хотел было прикрепить его к выступу на карнизе, так чтобы утром его могли увидеть люди герцога. "Лоренцо! Что ты делаешь?" - вскричала Джованнина.
И Лоренцо ответил тихим, мягким голосом: "Я молюсь, Джованнина. Я молюсь".
До конца дней моих не забыть мне ту печальную картину, когда мастер Лоренцо стоял, освещенный ярким солнцем, с ужасным черным флагом в руке, и кротким голосом невинного ребенка повторял: "Я молюсь, Джованнина!" пребывая в полной уверенности, что его окружает ночная тьма.
Но когда раздался лязг вынимаемых из ножен мечей, он мгновенно все понял, выронил флаг и поднес руки к глазам. И изданный им крик был настолько громким, что его услышали далеко за пределами крепости, возле самого шатра Мавра из багряного шелка.
* Здесь: добродетельная и очень красивая женщина.
1 2
Но на седьмой день Лоренцо очнулся от бреда.
Услышав ее голос, он воскликнул: "Где ты, Джованнина? Я тебя не вижу!"
На протяжении трех дней перед этим Джованнина подыскивала ласковые и тихие слова утешения. Но теперь она вдруг напрочь их забыла и сказала первое, что пришло ей в голову: "Уже ночь, Лоренцо! Глубокая ночь".
"Тогда почему у моей постели не стоит светильник?" И Джованнина ответила: "Запасы смолы иссякли, и все светильники пусты".
Тогда Лоренцо спросил ее о неприятеле и о том, какой по счету день длится осада. И Джованнина сказала: "Сорок пятый. Враг готовится к крупному штурму, и все, кто оборонял восточную и южную стороны крепости, отведены к воротам Джова, так что южная стена остается почти незащищенной, а в башне Сан Эунуфрио едва ли наберется горстка людей. Что же касается башни Сан Сеполькро и капеллы Санта Мария дель Фьоре, то в них вообще никого не осталось! Эх, если бы нам только продержаться еще и на этот раз... Скоро здесь будет Гино де Косей с многочисленной армией. И тогда горе Мавру!" "Так, значит, в капелле никого не осталось? Совсем никого?"
Ближе, к полудню слепец стал проявлять признаки нетерпения. Он потребовал, чтобы ему разрешили встать и пойти в капеллу для сотворения молитвы. Он уже не испытывает слабости и не чувствует рану. Он вполне мог бы добраться туда без посторонней помощи. Но Джованнина взяла его под руку и велела одному из слуг поддерживать его слева, после чего они втроем медленно двинулись в сторону капеллы Сайта Мария дель Фьоре.
Слугам и воинам, встречавшимся на их пути, было приказано замирать на месте и не дышать, пока они не пройдут мимо. Разговаривать было нельзя даже шепотом, а швейцарцам было запрещено предаваться своей любимой забаве стрельбе из ружей по воробьям. Всюду, где они проходили, должно была!!e царить глубокое ночное безмолвие.
"Сегодня в небе нет ни звезды", - произнес Лоренцо упавшим голосом, и Джованнина добавила: "Одни черные тучи".
В действительности же стоял ясный день, и негреющие лучи осеннего солнца падали им под ноги.
Ступив на гулкий каменный пол капеллы, Лоренцо осторожно высвободился из руки Джованнины. Сделав три беззвучных шага, он присел и замер, прислушиваясь, не идет ли кто-нибудь за ним.
"Куда ты, Лоренцо?" - воскликнула Джованнина. Но он не двигался с места и почти не дышал. Было очень грустно смотреть на то, как он стоял при ярком свете солнца так близко от нас, пребывая в полной уверенности, что его никто не видит...
Но все было тихо, и тогда он выпрямился и на ощупь пробрался к окну, затем вытащил из-под одежды черный флаг и хотел было прикрепить его к выступу на карнизе, так чтобы утром его могли увидеть люди герцога. "Лоренцо! Что ты делаешь?" - вскричала Джованнина.
И Лоренцо ответил тихим, мягким голосом: "Я молюсь, Джованнина. Я молюсь".
До конца дней моих не забыть мне ту печальную картину, когда мастер Лоренцо стоял, освещенный ярким солнцем, с ужасным черным флагом в руке, и кротким голосом невинного ребенка повторял: "Я молюсь, Джованнина!" пребывая в полной уверенности, что его окружает ночная тьма.
Но когда раздался лязг вынимаемых из ножен мечей, он мгновенно все понял, выронил флаг и поднес руки к глазам. И изданный им крик был настолько громким, что его услышали далеко за пределами крепости, возле самого шатра Мавра из багряного шелка.
* Здесь: добродетельная и очень красивая женщина.
1 2