Она не поднимала от тарелки глаз, не принимая никакого участия в разговоре и настолько безразличная к нему, будто он не имел к ней никакого отношения.
Нет нужды повторять, что их с Доком по-прежнему усиленно разыскивали. Для них было бы невозможно перейти мексиканскую границу и проникнуть в глубь страны по суше. Но Ма и Эрл наладили хорошее сообщение по морю — через капитана одного маленького португальского рыболовного суденышка, который и прежде проворачивал для них такие дела.
— Конечно, людей, которых бы искали так, как вас, еще не было. — Ма как следует отхлебнула виски, отрыгнула и вытерла рот тыльной стороной ладони. — Сейчас он артачится, всячески уклоняется от этого дела, но через пару дней дозреет — когда увидит, что это ни к чему не приведет.
— Ты хочешь сказать, — Док настороженно нахмурился, — ты хочешь сказать, он знает, кто мы такие?
Ма ответила, что — конечно, естественно — знает.
— А кто бы еще стал давать деру из страны именно сейчас? Но насчет этого ты не думай, Док. Он знает все о нас, Сантисах, и тебе не о чем беспокоиться.
— Понятно, — сказал Док. — Я уверен, что ты права.
Рой Сантис выйдет из тюрьмы через год или около того.
Это развяжет руки им троим, не говоря уже об их многочисленных родственниках и друзьях. И ни один человек, который хотя бы понаслышке знал о том, какая репутация закрепилась за Сантисом, не станет их обижать. Любой, кто это сделает, в надежде на вознаграждение или из страха перед наказанием, не останется в живых, чтобы когда-нибудь похвастаться этим.
Когда застолье подошло к концу, Эрл наполнил глиняный кувшин водой и провел Кэрол с Доком по своему изрытому оврагами заднему двору к куче навоза размером со стог сена. Сейчас куча была частично разрыта, не прикрыта досками, на которые был набросан навоз. Обращенный в противоположную от дома сторону вход закрыли куском брезента, от которого за версту несло коровьим навозом, сейчас, правда, высохшим, но, очевидно, измазанным, когда тот был еще свежим.
Эрл нерешительно отдал Доку кувшин с водой.
— Я еще жратвы для вас прихватил. Если она вам нужна, Док. Просто решил, что вам захочется поесть ночью, когда вы сможете выйти наружу.
— Конечно, — сказал Док. — Сейчас мы ничего не хотим, Эрл.
— Ну да, конечно. Курить нельзя — я, наверное, мог бы и не говорить тебе об этом. Наверно, я бы даже и спички не зажег, будь на твоем месте. Небольшой дымок или огонек далеко видно.
— Понимаю. Ничего такого не будет, — пообещал Док.
— А как насчет жвачки? Я прихватил с собой побольше жевательного табаку, могу поделиться.
— Ну да, наверное, это не помешает, — сказал Док. — Большое тебе спасибо, Эрл.
Эрл вернулся обратно, к дому, а Док вежливо придержал брезентовую дверцу, пропуская вперед Кэрол.
До рассвета оставался час или около этого. Без единого слова Кэрол свернулась калачиком на полу и почти тотчас же заснула. Док присел на корточках у стены и положил в рот щепотку табака. Сам он выспался за последние двое суток. Теперь сон станет неким занятием, когда ему станет невмоготу бодрствовать; тем, что нужно держать про запас в качестве средства от тоски, что преследует наяву. Он жевал и сплевывал, каждый раз тщательно прикрывая плевок. Время от времени он смотрел на черную тень — Кэрол, и взгляд его становился глубоким и задумчивым.
С первыми лучами солнца куча навоза стала нагреваться. А к десяти часам, когда Кэрол внезапно проснулась, Док разделся догола, не считая ботинок и носков, и сидел скрестив ноги на ворохе своей одежды.
Он предостерегающе покачал головой, когда она стала вздрагивать от разбирающего ее смеха, потом усмехнулся с добродушным самоуничижением.
— Что, по-твоему, тут смешнее? — прошептал он. — Я или символичность ситуации?
— Я не могу решить. — Она негромко засмеялась. — Пожалуй, мне лучше самой принять участие в этом действе.
Она разделась, вытерев пот своей одеждой и сделав из нее подушку, как Док сделал из своей. И теперь, когда они были одни, Док выказал немалую озабоченность по поводу ее многочисленных порезов и кровоподтеков. Кэрол же не придавала им особого значения; она их заслужила, сказала она, тем, что вела себя как круглая дура. Но ей была приятна его забота, и, совсем отдохнувшая и расслабившаяся, она почувствовала, что настроена очень благосклонно по отношению к нему.
Склонив голову набок, она бросила на Дока озорной взгляд. Потом, внезапно наклонившись вперед, взяла своими ладонями его щетинистое лицо и...
Увлажненная масса шлепнулась ей на лоб, растеклась по лицу. Она резко выпрямилась, оттираясь и отряхиваясь.
— Тьфу! — Она с отвращением сплюнула, наморщив нос. — Фу! Какая мерзость, грязь!..
— Да, какая досада, — посочувствовал Док. — Это, наверное, из-за жары. От нее эта штука размягчается и...
— Прошу тебя! — Кэрол поморщилась. — Разве это само по себе уже не достаточно гнусно без того, чтобы ты рисовал мне подобную картину?
На этом их любовные утехи закончились. Док спрятался за невозмутимой маской на лице, а Кэрол снова погрузилась в апатию. Пока тянулись долгие часы тишины, она безмолвно разговаривала сама с собой, насмехаясь над ними обоими и мысленно ругая себя и Дока за то, что они оба такие дураки.
Вот потеха, а? Ну еще бы! Прямо как в кино! Поистине драматично и волнующе. Двое знаменитых, первоклассных, башковитых грабителей банков прячутся голыми в куче навоза!
Из-за жары налетели тучи мух, появились полчища личинок трупного цвета, которые падали им на головы и спины или заползали с пола, если находились под ними. Из-за жары появилось удушливое, вышибающее слезу зловоние, которое, казалось, проникает в каждую пору кожи.
Один раз, в отчаянии, Кэрол хотела было уже распахнуть брезентовую дверь, но Док решительно оттолкнул ее:
— Не делай глупостей! Попробуй пожевать табак.
— Табак? Он отобьет запах этой гадости?
— Нет. Но от него пропадет ее привкус во рту.
Она поколебалась, потом протянула руку:
— Дай мне. Хуже все равно уже не будет!
Она положила в рот маленькую щепотку, но от этого ее затошнило еще сильнее. Это была иная разновидность тошноты, и она даже принесла некоторое облегчение. Они с Доком сидели, жуя и сплевывая и не удосуживаясь зарывать плевки, не видя в этом на сей раз необходимости. Навоз срывался вниз, плюхаясь им на головы. И мухи роились, и жуки ползали. И так тянулся нескончаемый день, и наконец наступила ночь.
Эрл принес из дома несколько ведер воды, и они смыли с себя часть грязи. Но зловоние и привкус ее, приглушенный табаком, остались. Они сдабривали то небольшое количество пищи, которое были в состоянии съесть; в воображении они даже уже чувствовали этот привкус и в виски, которое Эрл налил им из карманной бутылки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46