Я буквально слышал, как она говорит: «Ну что, наконец-то добрался?» Я знал, что это фотография, но Эми на ней казалась такой реальной, что я даже мысленно ответил ей: «Кажется, да».
Думаю, у них был целый альбом с ее фотографиями. Наверное, им не составило труда раздобыть его – ее родители, Стентоны, были наивными и сговорчивыми людьми и не любили задавать вопросы. После первой фотографии появилась вторая, на который Эми было пятнадцать. А потом они показали мне ее жизненный путь.
Они... Я увидел ее в день окончания школы – в ту весну ей исполнилось шестнадцать. На ней было белое кружевное платье и «лодочки» на низком каблуке. Она стояла перед фотоаппаратом напряженная, с вытянутыми по швам руками.
Я увидел ее сидящей на ступеньках террасы и смеющейся против своей воли... Эми всегда было трудно рассмешить... смеющейся над их старым псом, который пытался лизнуть ее в ухо.
Я увидел ее в день отъезда в колледж, принарядившуюся, немного испуганную. Я увидел ее вдень окончания учебы в колледже: она стояла положив руку на спинку стула и пыталась выглядеть старше.
Я увидел ее – я сам сделал большую часть тех фотографий; казалось, это было вчера, – я увидел, как она работает в саду, одетая в старые джинсы, как она идет домой из церкви и хмуро смотрит из-под полей шляпки, которую сама смастерила; как она выходит из магазина, обхватив обеими руками огромный пакет; как сидит на террасе с яблоком в руке и книжкой на коленях.
Я увидел ее с высоко задравшейся юбкой – она только что слезла с ограды, на которой я ее сфотографировал. Она присела, пытаясь прикрыться, и закричала мне: «Не смей, Лу! Не смей!» Она страшно разозлилась на меня за то, что я сфотографировал ее, но снимок сохранила.
Я увидел ее...
Я пытался вспомнить, сколько всего было фотографий, чтобы понять, как долго это будет продолжаться. Почему-то они страшно спешили показать их мне – во всяком случае, у меня возникло такое впечатление. Едва я начинал любоваться снимком, вспоминая, где он сделан и сколько на нем лет Эми, как они тут же демонстрировали мне следующий.
И это меня очень удручало. Получалось, знаете ли, так, будто она не стоит того, чтобы ею любоваться. Будто у них есть кто-то покрасивее. Я не склонен преувеличивать, но вам вряд ли бы удалось найти девушку более стройную и красивую, чем Эми Стентон.
Они не только проявляли неуважение к Эми – они вообще действовали глупо, показывая мне фотографии с такой скоростью. Ведь цель этого шоу заключалась в том, чтобы сломить меня, – а как я мог сломаться, если они не давали мне возможности хорошенько взглянуть на Эми?
Естественно, я не собирался ломаться. С каждым новым снимком я чувствовал себя сильнее внутри. Они об этом не знали, однако это не оправдывает их. Они пренебрегали своими обязанностями. Им была поручена задача, требующая большой деликатности, а они оказались слишком ленивы и тупы, чтобы правильно выполнить ее.
Вот...
Они начали показывать фотографии примерно в полдевятого, а закончить, по идее, должны были в час-два ночи. Но они чертовски спешили, поэтому последний снимок появился около одиннадцати.
Я сделал эту фотографию недели три назад. Ее они показывали долго – недостаточно долго, конечно, зато я успел разглядеть ее. В тот вечер мы с Эми решили пообедать на природе и устроились в парке Сэма Хьюстона. Я сфотографировал Эми в тот момент, когда она садилась в машину. Всем своим видом выражая нетерпение, она оглянулась на меня через плечо, улыбнулась и сказала:
«Дорогой, неужели нельзя поторопиться?»
Поторопиться?
«Можно, детка. Я постараюсь».
«Когда, Лу? Когда я снова увижу тебя, дорогой?»
«Ну, детка, я...»
В тот момент я обрадовался, что уже стемнело. Я никогда не умел врать Эми.
Я встал и принялся ходить взад-вперед по палате. Я приблизился к стене, на которую они проецировали снимки, потер кулаками глаза, похлопал ладонью по гладкой поверхности, подергал себя за волосы.
Мне показалось, что сыграл я отлично. Достаточно хорошо для того, чтобы они подумали, будто меня проняло, но недостаточно для того, чтобы сотрудники дурдома сочли мое поведение каким-либо признаком умственного помешательства.
На следующее утро нянечка и санитары говорили со мной не больше, чем обычно. Однако у меня создалось впечатление, что ведут они себя немного иначе, более настороженно, что ли. Я усердно хмурился и таращился в пол и даже не доел завтрак.
Я отказался также и от обеда, и от ужина, что не составило для меня особого труда, несмотря на то что я был голоден. Я продолжал ломать комедию, не перебарщивая и в то же время строго соблюдая границы. Однако в душе я с нетерпением ждал следующей ночи. Когда нянечка пришла с вечерним обходом, я не выдержал и задал ей вопрос. Это все испортило.
– А сегодня они будут показывать фотографии? – спросил я и сразу понял, что делаю ошибку.
– Какие фотографии? Ничего не знаю о фотографиях, – ответила она.
– Фотографии моей девушки. Знаете. Они будут их показывать, а, мэм?
Она покачала головой, в ее глазах появился странный блеск.
– Увидите. Узнаете, мистер.
– Попросите их так не спешить, – сказал я. – Когда они так торопятся, я не успеваю их рассмотреть. Только я взгляну на нее, как ее уже нет.
Она нахмурилась и опять покачала головой, уставясь на меня с таким видом, будто плохо меня расслышала. Она даже немного попятилась.
– Вы... – она сглотнула, – вы хотите смотреть эти фотографии?
– Ну... э-э... я...
– Да, вы действительно хотите смотреть их, – медленно проговорила она. – Вы хотите смотреть снимки девушки, которую вы... вы...
– Естественно, хочу. – Я начал злиться. – А почему бы мне не хотеть? Что в этом такого? Почему бы мне, черт побери, не хотеть?
Санитары двинулись в мою сторону. Я заговорил потише.
– Простите, – сказал я. – Я не хочу создавать проблемы. Если вы, ребята, слишком заняты, можете перенести проектор сюда. Я умею с ним обращаться, я его не сломаю.
Ночь прошла ужасно. Фотографии не показывали, а я был так голоден, что не мог заснуть. Я страшно обрадовался, когда наступило утро.
Итак, на этом их фокусы закончились, и новых они не устраивали. Думаю, они поняли, что это пустая трата времени. Поэтому они просто держали меня взаперти, вынуждая разговаривать не больше, чем требовалось.
Так продолжалось шесть дней, и в конечном итоге я оказался в тупике. Потому что им давно пора было использовать их улику. Если этой улике суждено стать готовой к использованию, то это должно произойти именно сейчас.
Двигался к середине седьмой день, и меня все сильнее охватывало разочарование. И вот после обеда объявился дружище Билли Уолкер.
24
– Где он? – орал он. – Что вы сделали с беднягой? Вырвали ему язык? Поджарили на медленном огне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Думаю, у них был целый альбом с ее фотографиями. Наверное, им не составило труда раздобыть его – ее родители, Стентоны, были наивными и сговорчивыми людьми и не любили задавать вопросы. После первой фотографии появилась вторая, на который Эми было пятнадцать. А потом они показали мне ее жизненный путь.
Они... Я увидел ее в день окончания школы – в ту весну ей исполнилось шестнадцать. На ней было белое кружевное платье и «лодочки» на низком каблуке. Она стояла перед фотоаппаратом напряженная, с вытянутыми по швам руками.
Я увидел ее сидящей на ступеньках террасы и смеющейся против своей воли... Эми всегда было трудно рассмешить... смеющейся над их старым псом, который пытался лизнуть ее в ухо.
Я увидел ее в день отъезда в колледж, принарядившуюся, немного испуганную. Я увидел ее вдень окончания учебы в колледже: она стояла положив руку на спинку стула и пыталась выглядеть старше.
Я увидел ее – я сам сделал большую часть тех фотографий; казалось, это было вчера, – я увидел, как она работает в саду, одетая в старые джинсы, как она идет домой из церкви и хмуро смотрит из-под полей шляпки, которую сама смастерила; как она выходит из магазина, обхватив обеими руками огромный пакет; как сидит на террасе с яблоком в руке и книжкой на коленях.
Я увидел ее с высоко задравшейся юбкой – она только что слезла с ограды, на которой я ее сфотографировал. Она присела, пытаясь прикрыться, и закричала мне: «Не смей, Лу! Не смей!» Она страшно разозлилась на меня за то, что я сфотографировал ее, но снимок сохранила.
Я увидел ее...
Я пытался вспомнить, сколько всего было фотографий, чтобы понять, как долго это будет продолжаться. Почему-то они страшно спешили показать их мне – во всяком случае, у меня возникло такое впечатление. Едва я начинал любоваться снимком, вспоминая, где он сделан и сколько на нем лет Эми, как они тут же демонстрировали мне следующий.
И это меня очень удручало. Получалось, знаете ли, так, будто она не стоит того, чтобы ею любоваться. Будто у них есть кто-то покрасивее. Я не склонен преувеличивать, но вам вряд ли бы удалось найти девушку более стройную и красивую, чем Эми Стентон.
Они не только проявляли неуважение к Эми – они вообще действовали глупо, показывая мне фотографии с такой скоростью. Ведь цель этого шоу заключалась в том, чтобы сломить меня, – а как я мог сломаться, если они не давали мне возможности хорошенько взглянуть на Эми?
Естественно, я не собирался ломаться. С каждым новым снимком я чувствовал себя сильнее внутри. Они об этом не знали, однако это не оправдывает их. Они пренебрегали своими обязанностями. Им была поручена задача, требующая большой деликатности, а они оказались слишком ленивы и тупы, чтобы правильно выполнить ее.
Вот...
Они начали показывать фотографии примерно в полдевятого, а закончить, по идее, должны были в час-два ночи. Но они чертовски спешили, поэтому последний снимок появился около одиннадцати.
Я сделал эту фотографию недели три назад. Ее они показывали долго – недостаточно долго, конечно, зато я успел разглядеть ее. В тот вечер мы с Эми решили пообедать на природе и устроились в парке Сэма Хьюстона. Я сфотографировал Эми в тот момент, когда она садилась в машину. Всем своим видом выражая нетерпение, она оглянулась на меня через плечо, улыбнулась и сказала:
«Дорогой, неужели нельзя поторопиться?»
Поторопиться?
«Можно, детка. Я постараюсь».
«Когда, Лу? Когда я снова увижу тебя, дорогой?»
«Ну, детка, я...»
В тот момент я обрадовался, что уже стемнело. Я никогда не умел врать Эми.
Я встал и принялся ходить взад-вперед по палате. Я приблизился к стене, на которую они проецировали снимки, потер кулаками глаза, похлопал ладонью по гладкой поверхности, подергал себя за волосы.
Мне показалось, что сыграл я отлично. Достаточно хорошо для того, чтобы они подумали, будто меня проняло, но недостаточно для того, чтобы сотрудники дурдома сочли мое поведение каким-либо признаком умственного помешательства.
На следующее утро нянечка и санитары говорили со мной не больше, чем обычно. Однако у меня создалось впечатление, что ведут они себя немного иначе, более настороженно, что ли. Я усердно хмурился и таращился в пол и даже не доел завтрак.
Я отказался также и от обеда, и от ужина, что не составило для меня особого труда, несмотря на то что я был голоден. Я продолжал ломать комедию, не перебарщивая и в то же время строго соблюдая границы. Однако в душе я с нетерпением ждал следующей ночи. Когда нянечка пришла с вечерним обходом, я не выдержал и задал ей вопрос. Это все испортило.
– А сегодня они будут показывать фотографии? – спросил я и сразу понял, что делаю ошибку.
– Какие фотографии? Ничего не знаю о фотографиях, – ответила она.
– Фотографии моей девушки. Знаете. Они будут их показывать, а, мэм?
Она покачала головой, в ее глазах появился странный блеск.
– Увидите. Узнаете, мистер.
– Попросите их так не спешить, – сказал я. – Когда они так торопятся, я не успеваю их рассмотреть. Только я взгляну на нее, как ее уже нет.
Она нахмурилась и опять покачала головой, уставясь на меня с таким видом, будто плохо меня расслышала. Она даже немного попятилась.
– Вы... – она сглотнула, – вы хотите смотреть эти фотографии?
– Ну... э-э... я...
– Да, вы действительно хотите смотреть их, – медленно проговорила она. – Вы хотите смотреть снимки девушки, которую вы... вы...
– Естественно, хочу. – Я начал злиться. – А почему бы мне не хотеть? Что в этом такого? Почему бы мне, черт побери, не хотеть?
Санитары двинулись в мою сторону. Я заговорил потише.
– Простите, – сказал я. – Я не хочу создавать проблемы. Если вы, ребята, слишком заняты, можете перенести проектор сюда. Я умею с ним обращаться, я его не сломаю.
Ночь прошла ужасно. Фотографии не показывали, а я был так голоден, что не мог заснуть. Я страшно обрадовался, когда наступило утро.
Итак, на этом их фокусы закончились, и новых они не устраивали. Думаю, они поняли, что это пустая трата времени. Поэтому они просто держали меня взаперти, вынуждая разговаривать не больше, чем требовалось.
Так продолжалось шесть дней, и в конечном итоге я оказался в тупике. Потому что им давно пора было использовать их улику. Если этой улике суждено стать готовой к использованию, то это должно произойти именно сейчас.
Двигался к середине седьмой день, и меня все сильнее охватывало разочарование. И вот после обеда объявился дружище Билли Уолкер.
24
– Где он? – орал он. – Что вы сделали с беднягой? Вырвали ему язык? Поджарили на медленном огне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46