— и сердито говорит:
— Ну, что ты хрипишь на весь дом, как удавленник: «Папа, папа»… Что тебе от меня нужно? Я только засыпать стал, а ты вопишь…
Это мой возглас, «полный тихой боли», прозвучал, оказывается, на весь дом, как вопль или хрипение удавленника!
Конечно, после этого вечера — «Елки» — мы играем домашние спектакли. Каждое воскресенье у кого-либо из нас. Вот играем мы пьесу «Две королевы» нашего общего сочинения. Есть там такая сцена: в спальню кроткой и несчастной французской королевы (ее играет Катенька Кандаурова) прокрадывается ночью негодяйка английская королева (ее играю я). Я пробралась сюда, чтобы злодейски убить кроткую и несчастную французскую королеву. В руке моей дрожит и сверкает фруктовый нож… Я подхожу к «королевскому ложу», составленному из трех стульев, — на них спит королева, Катя, — и рычу бульдожьим голосом трагический, яростный монолог, списанный мною без всякого зазрения совести из «Макбета» Шекспира, где его произносит леди Макбет:
…Сюда, ко мне, о демоны убийства!
Сгустите кровь мою, загородите
Путь сожаления к моей груди, —
И будет замысел мой тверд…
Скорей, глухая ночь,
Укрой мой нож, — и в мрачном дыме ада
Пусть он не видит раны…
Пока я говорю эти великолепные слова, в «зрительном зале», где сидят все мои подруги, Леня, Иван Константинович, мама, Шарафут и Наталья, все время слышатся какие-то подозрительные звуки. У меня мелькает мысль: «Они плачут!.. Я их проняла своим монологом!» — и, ободренная успехом, я еще больше поддало «рыка». Но тут я замечаю, что и сама французская королева — Катя — делает какие-то странные движения… Матушки мои! Это она старается удержаться от смеха! От таких ее стараний и судорожных движений стулья, составляющие королевское ложе, разъезжаются во все стороны, и Катя с грохотом падает на пол. Зрительный зал чуть не рыдает от смеха, хохочет и сама Катя, лежа на полу. Только я одна беспомощно верчу в руках фруктовый нож и не знаю, смеяться мне или плакать. В конце концов побеждает смех, — я сажусь на пол около Кати и хохочу во все горло…
— Ну, с чего… с чего… — еле могу я выговорить сквозь смех, — с чего ты так развеселилась?
— Сашенька, милая… — хохочет Катя. — Не обижайся, золотко… Но ты так страшно гримасничала… — И Катя заливается с новой силой.
— Шашура… — подбегает к нам Леня. — Какая у тебя была смешная рожа! Ну просто жаба мух ловит!..
Каково это слышать трагической актрисе, а?
Зато через две педели мы играем «Юбилей» Чехова. Я играю Мерчуткину. Неумолкаемый смех зрителей вознаграждает меня за прежние неудачи.
Домашние спектакли скоро сменяются новым увлечением: мы издаем журнал. «Издаем» — это, конечно, звучит слишком пышно. Мы еще не «издаем», мы только хотим издавать. Мы объявили всем в классе, чтобы кто может писал стихи, рассказы, повести — кто что хочет, кто что любит.
Главным редактором мы единогласно выбираем Лиду Карцеву. Она хотя еще сама ничего не написала ни хорошего, ни даже плохого, но у нее две тетки писательницы! Одна из них даже награждена Пушкинской премией Академии наук, — шуточки! Лида знает всякие загадочные слова (почти как тетя Женя!): это «безвкусно», а то «со вкусом», это «поэтично», а то — еще как-то иначе. В общем, Лида — самый подходящий редактор. В помощь Лиде — Маня, Варя и я.
— Если у нас наберется пять-шесть порядочных вещиц, вот и первый номер журнала! — с увлечением говорит нам Лида.
— А как мы его назовем? — спрашивает Маня.
— Я предлагаю заглавие: «Пламенные сердца»! — говорит Варя. При ее басовитом, «шмелином» голосе это звучит очень торжественно.
— Ох!.. — морщится Лида. — Невкусно!
— А ты его есть собираешься, что ли? — сердится Варя. — Ну хорошо, давай иначе: «Незабудки».
Лида безнадежно машет рукой.
— Ладно, — вмешиваюсь я, — заглавие давайте придумаем потом, когда будет уже что-нибудь написано. А то придумываем имя, а ребенок-то еще не родился!
Все-таки Варя изготовляет сначала прелестную обложку для журнала: по всей обложке сыплются незабудки, а на изящном, косо нарисованном, прямоугольнике — заглавие журнала:
НЕЗАБУДУДКИ.
— О-очень хорошо! — насмешливо восхищается Лида. — «Незабудудки»! Замечательное изобретение Варварвары Забебелиной!..
Варя смущена, но находит выход из затруднения: две лишние буквы в середине слова «Незабудки» она превращает в маленькие незабудочки. Конечно, непонятно, почему заглавие в середине своей поперхнулось незабудочками, но ничего, сойдет!
Гораздо хуже то, что нам принесли, для журнала! Стихи, в которых «ни складу, ни ладу». Например:
РОЗА
В саду цветов росло немало,
Но всех пышнее роза расцветала!
В садик вошел раз маленький мальчик,
Розу на кустике он увидал,
К ней протянул он свой пальчик
И бедную розу сорвал,
И нет уж хорошенькой розы,
И все цветочки льют слезы!
Редактор Лида беспомощно разводит руками:
— Ну можно ли поместить в журнале такую белиберду?
— Нельзя! — отвечаем хором Варя, Маня и я.
Одной из первых неожиданно приносит рассказ «Неравная пара» Тамара.
Мы читаем… Бедный, но гениальный музыкант дает уроки сиятельной княжне. У нее — глаза! У нее — ресницы! У нее — носик и ротик! У нее — шейка! У нее — золотые кудри, нежные, как шелк. У нее прелестные ручки и крохотные ножки! Описание красоты молодой княжны занимает почти целую страницу. У бедняка музыканта нет ни ручек, ни ножек, ни шейки, ни ротика. У него только глаза — «глубокие, как ночь», смелые и решительные. Он необыкновенно умный, образованный и талантливый. Молодые люди влюбляются друг в друга. Однажды юная княжна играет на арфе; музыкант слушает сперва спокойно, но потом, придя в экстаз, склоняется к ногам юной княжны и целует ее туфельку. Молодые люди мечтают пожениться. Об этом узнают старый князь и старая княгиня и решают отдать свою дочь в монастырь: пусть живет до самой смерти монахиней, но только не женой бедного музыканта! Подслушав это родительское решение, молодая княжна бежит к озеру, ее белая вуаль развевается по ветру; она бросается в озеро и тонет. Бедняга музыкант бросается за ней — и тоже тонет. Конец.
Тамара приносит это произведение мне.
— Почитай… — говорит она. — Не знаю, хорошо ли вышло… Но имей в виду: дедушка, Иван Константинович, читал — и плакал! Слезами плакал!
Бедный Иван Константинович! Он вспомнил свою молодость и свою горькую любовь…
Помолчав, Тамара добавляет:
— Если вы все найдете, что конец слишком печальный, так я могу написать другой: бедный музыкант спас княжну, когда она уже совсем, совсем утопала — ну, прямо, можно сказать, уже пузыри по воде шли. Музыкант выловил ее из озера. После этого сердца ее родителей смягчились, и они разрешили молодым людям пожениться. Они поженились — и жили очень, очень счастливо… Конец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Ну, что ты хрипишь на весь дом, как удавленник: «Папа, папа»… Что тебе от меня нужно? Я только засыпать стал, а ты вопишь…
Это мой возглас, «полный тихой боли», прозвучал, оказывается, на весь дом, как вопль или хрипение удавленника!
Конечно, после этого вечера — «Елки» — мы играем домашние спектакли. Каждое воскресенье у кого-либо из нас. Вот играем мы пьесу «Две королевы» нашего общего сочинения. Есть там такая сцена: в спальню кроткой и несчастной французской королевы (ее играет Катенька Кандаурова) прокрадывается ночью негодяйка английская королева (ее играю я). Я пробралась сюда, чтобы злодейски убить кроткую и несчастную французскую королеву. В руке моей дрожит и сверкает фруктовый нож… Я подхожу к «королевскому ложу», составленному из трех стульев, — на них спит королева, Катя, — и рычу бульдожьим голосом трагический, яростный монолог, списанный мною без всякого зазрения совести из «Макбета» Шекспира, где его произносит леди Макбет:
…Сюда, ко мне, о демоны убийства!
Сгустите кровь мою, загородите
Путь сожаления к моей груди, —
И будет замысел мой тверд…
Скорей, глухая ночь,
Укрой мой нож, — и в мрачном дыме ада
Пусть он не видит раны…
Пока я говорю эти великолепные слова, в «зрительном зале», где сидят все мои подруги, Леня, Иван Константинович, мама, Шарафут и Наталья, все время слышатся какие-то подозрительные звуки. У меня мелькает мысль: «Они плачут!.. Я их проняла своим монологом!» — и, ободренная успехом, я еще больше поддало «рыка». Но тут я замечаю, что и сама французская королева — Катя — делает какие-то странные движения… Матушки мои! Это она старается удержаться от смеха! От таких ее стараний и судорожных движений стулья, составляющие королевское ложе, разъезжаются во все стороны, и Катя с грохотом падает на пол. Зрительный зал чуть не рыдает от смеха, хохочет и сама Катя, лежа на полу. Только я одна беспомощно верчу в руках фруктовый нож и не знаю, смеяться мне или плакать. В конце концов побеждает смех, — я сажусь на пол около Кати и хохочу во все горло…
— Ну, с чего… с чего… — еле могу я выговорить сквозь смех, — с чего ты так развеселилась?
— Сашенька, милая… — хохочет Катя. — Не обижайся, золотко… Но ты так страшно гримасничала… — И Катя заливается с новой силой.
— Шашура… — подбегает к нам Леня. — Какая у тебя была смешная рожа! Ну просто жаба мух ловит!..
Каково это слышать трагической актрисе, а?
Зато через две педели мы играем «Юбилей» Чехова. Я играю Мерчуткину. Неумолкаемый смех зрителей вознаграждает меня за прежние неудачи.
Домашние спектакли скоро сменяются новым увлечением: мы издаем журнал. «Издаем» — это, конечно, звучит слишком пышно. Мы еще не «издаем», мы только хотим издавать. Мы объявили всем в классе, чтобы кто может писал стихи, рассказы, повести — кто что хочет, кто что любит.
Главным редактором мы единогласно выбираем Лиду Карцеву. Она хотя еще сама ничего не написала ни хорошего, ни даже плохого, но у нее две тетки писательницы! Одна из них даже награждена Пушкинской премией Академии наук, — шуточки! Лида знает всякие загадочные слова (почти как тетя Женя!): это «безвкусно», а то «со вкусом», это «поэтично», а то — еще как-то иначе. В общем, Лида — самый подходящий редактор. В помощь Лиде — Маня, Варя и я.
— Если у нас наберется пять-шесть порядочных вещиц, вот и первый номер журнала! — с увлечением говорит нам Лида.
— А как мы его назовем? — спрашивает Маня.
— Я предлагаю заглавие: «Пламенные сердца»! — говорит Варя. При ее басовитом, «шмелином» голосе это звучит очень торжественно.
— Ох!.. — морщится Лида. — Невкусно!
— А ты его есть собираешься, что ли? — сердится Варя. — Ну хорошо, давай иначе: «Незабудки».
Лида безнадежно машет рукой.
— Ладно, — вмешиваюсь я, — заглавие давайте придумаем потом, когда будет уже что-нибудь написано. А то придумываем имя, а ребенок-то еще не родился!
Все-таки Варя изготовляет сначала прелестную обложку для журнала: по всей обложке сыплются незабудки, а на изящном, косо нарисованном, прямоугольнике — заглавие журнала:
НЕЗАБУДУДКИ.
— О-очень хорошо! — насмешливо восхищается Лида. — «Незабудудки»! Замечательное изобретение Варварвары Забебелиной!..
Варя смущена, но находит выход из затруднения: две лишние буквы в середине слова «Незабудки» она превращает в маленькие незабудочки. Конечно, непонятно, почему заглавие в середине своей поперхнулось незабудочками, но ничего, сойдет!
Гораздо хуже то, что нам принесли, для журнала! Стихи, в которых «ни складу, ни ладу». Например:
РОЗА
В саду цветов росло немало,
Но всех пышнее роза расцветала!
В садик вошел раз маленький мальчик,
Розу на кустике он увидал,
К ней протянул он свой пальчик
И бедную розу сорвал,
И нет уж хорошенькой розы,
И все цветочки льют слезы!
Редактор Лида беспомощно разводит руками:
— Ну можно ли поместить в журнале такую белиберду?
— Нельзя! — отвечаем хором Варя, Маня и я.
Одной из первых неожиданно приносит рассказ «Неравная пара» Тамара.
Мы читаем… Бедный, но гениальный музыкант дает уроки сиятельной княжне. У нее — глаза! У нее — ресницы! У нее — носик и ротик! У нее — шейка! У нее — золотые кудри, нежные, как шелк. У нее прелестные ручки и крохотные ножки! Описание красоты молодой княжны занимает почти целую страницу. У бедняка музыканта нет ни ручек, ни ножек, ни шейки, ни ротика. У него только глаза — «глубокие, как ночь», смелые и решительные. Он необыкновенно умный, образованный и талантливый. Молодые люди влюбляются друг в друга. Однажды юная княжна играет на арфе; музыкант слушает сперва спокойно, но потом, придя в экстаз, склоняется к ногам юной княжны и целует ее туфельку. Молодые люди мечтают пожениться. Об этом узнают старый князь и старая княгиня и решают отдать свою дочь в монастырь: пусть живет до самой смерти монахиней, но только не женой бедного музыканта! Подслушав это родительское решение, молодая княжна бежит к озеру, ее белая вуаль развевается по ветру; она бросается в озеро и тонет. Бедняга музыкант бросается за ней — и тоже тонет. Конец.
Тамара приносит это произведение мне.
— Почитай… — говорит она. — Не знаю, хорошо ли вышло… Но имей в виду: дедушка, Иван Константинович, читал — и плакал! Слезами плакал!
Бедный Иван Константинович! Он вспомнил свою молодость и свою горькую любовь…
Помолчав, Тамара добавляет:
— Если вы все найдете, что конец слишком печальный, так я могу написать другой: бедный музыкант спас княжну, когда она уже совсем, совсем утопала — ну, прямо, можно сказать, уже пузыри по воде шли. Музыкант выловил ее из озера. После этого сердца ее родителей смягчились, и они разрешили молодым людям пожениться. Они поженились — и жили очень, очень счастливо… Конец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77