У тебя все в порядке? Никаких хвостов, надеюсь?
- Каких хвостов?
- Неприятностей не нажил? С завода отпустили или удрал?
- Отпустили.
- Все чисто?
- Все чисто.
- Комната цела?.. Тебе, конечно, деньги нужны, - сейчас у меня... Но через пару дней... Какие планы на дальнейшее? В техникум? Или вернешься в школу?
- В школу - не думаю, - ответил Володя. - Во всяком случае, буду работать. - Облегчением, отрадой было сознавать, что он не зависит от отца, захочет - и денег не возьмет, обойдется, Ромка выручит до первой получки... Нет, деньги надо взять, послать матери. - Тут один парень, он обещает устроить на Кировский завод.
- Зачем же парень, - сказал отец, - я, если хочешь, могу помочь тебе устроиться, во всяком случае могу попытаться.
- Спасибо. Сейчас не мне надо помогать.
- Да, с матерью плохо, ты писал, - вздохнул отец. - А что, собственно?.. Чем она больна?
Опустив голову, морщась, он выслушал сжатый Володин рассказ. Очень видно было, что он предпочел бы ничего этого не знать.
О капитане он сказал:
- Ах, прохвост.
Возможно, это все не очень бы на него подействовало. Но его проняло известие об ограблении комнаты. Оно ему, так сказать, окончательно прояснило картину. Глаза его - в буквальном смысле слова - открылись. Он простонал с брезгливым ужасом:
- Фу ты, боже мой!
- Можно закурить? - спросил Володя, досказав.
- Да, пожалуйста, - встрепенулся отец, придвинул пепельницу и, взяв у Володи махорки и бумагу, закурил тоже.
Они сидели друг против друга в креслах, одинаково закинув ногу на ногу, отец и сын. Сын был похож на отца лицом, ростом, даже манерой курить. Сын видел сходство, ему и приятно было, и почему-то оно его раздражало. Замечал ли сходство отец?
- Да. Положение... Но что же я могу, по-твоему?
Володя с готовностью стал перечислять, он давно все обдумал:
- Ты должен - раз: дать ей возможность приехать сюда, где у нее жилплощадь, - ты понимаешь, ей выехать не на что. Ты должен - два: помочь ей так здесь устроиться, чтобы она могла существовать. Понимаешь, это не только вопрос зарплаты, главным образом надо ребенка в круглосуточные ясли, в этом ее спасение, она больна по-настоящему, в этом форменное сейчас ее спасение.
- Ужасно! - сказал отец. - Так запутать свою жизнь! Ужасно!
Он встал и начал ходить, топчась в тесной комнате. Володя сказал:
- Ей помогли запутать, всю жизнь помогали.
- Нет, прошу тебя! - сказал отец. - Володя, я не хочу, чтобы ты меня судил слишком строго, послушай, Володя, это всегда был несчастный, безответственный характер!
- Допустим, - сказал Володя. - Скорей всего так. Вот именно несчастный. Что из этого следует? Что ее надо бросить без помощи?
- Слушай. Я не по бархатной дорожке шел. Я работал на фабрике и рабфак кончал, а поступил в институт - пароходы грузил, иной раз всю ночь в порту, придешь потом в анатомичку - пальцы задубели, не держат инструмент... Для вас работал, чтоб вы не голодали, сам бы я на стипендию, будь уверен... Мне, кроме хлеба, ничего не надо было, лишь бы учиться и стать врачом... А она?! Ни с чем не считалась, ничем не интересовалась, книжку в руки не брала, - я не хочу говорить, не считаю возможным...
- Ей сейчас так плохо, как только может быть, - сказал Володя. - Мы тут с тобой обсуждаем, а она?.. Просто вообразить не могу. Ее надо поднять, понимаешь? Поставить на ноги; а то что же это... Я один не справлюсь, понимаешь? Мы вдвоем должны.
- Но почему я должен?! - закричал отец. - По какому закону я обязан расхлебывать кашу, которую она заварила, мы четырнадцать лет врозь, смешно!
14
В соседней комнате мальчик Олег Якубовский, белокурый, слабенький, узколицый и узкоглазый, сидел у стола и готовил уроки.
Он готовил их с небрежностью способного мальчугана, знающего, что достаточно ему сделать ничтожное усилие - и задача будет решена, и руки развязаны для более увлекательных занятий, и обеспечена та отметка, которая составит счастье его родителей.
Олегу ничего не стоило осчастливить родителей этим способом, он счастливил их с снисходительной щедростью.
Впрочем, и для его собственного самочувствия хорошая отметка была не то что необходима, но, во всяком случае, желательна. Он не был излишне самолюбив; но не имел охоты подвергаться порицанию из-за пустяков. Приготовление уроков и получение хороших отметок было именно пустяковым делом, не стоящим разговоров.
Кроме того, в том, чтобы он решил задачу, было заинтересовано немало людей. Ребята, для которых задача трудна или которые поленились ее решать, смогут завтра списать решение у него, Олега, и тоже получат пятерку.
Ради этих ребят он приходил в школу немного раньше, чем требовалось. Ему нетрудно было подняться для товарищей на полчаса раньше. Он вообще не любил спать. Время, проведенное в постели, казалось ему пропащим. Ничего еще не было сделано в жизни. Олег стыдил себя и поторапливал, говоря, что пора начинать.
Что начинать? Он не знал. Его интересовали науки: биология, физика, география. Особенно все, касающееся космоса, межпланетных сообщений, овладения пространством, поэтически волновало его до спазм в горле. Его не пускали в Публичку по молодости лет, но он через знакомых доставал научные журналы, чтоб быть в курсе проблем и открытий.
Так же занимала его литература, и сама по себе и все связанные с ней споры, все события этой сложной сферы. Он писал стихи, рассказы, пьесы и полагал, что при любых обстоятельствах, какую бы ни избрал профессию, - он будет одновременно и писателем.
Возможно, также, думал он, что одним из основных его занятий будут шахматы, - у него уже первая категория, не так плохо.
Если соединить это все и еще многое, до чего он пока не додумался, и всему этому посвятить жизнь, - может быть, этого и хватит Олегу Якубовскому.
От многообразия интересов, от взволнованности и некоторой растерянности перед рассыпанными на его пути сокровищами, он постоянно был нервно приподнят и глаза его возбужденно блестели, серые узкие, чуть раскосые глаза.
С тех пор, как он себя помнил, ему предоставлялось все, что могло способствовать его развитию, физическому и умственному. Никогда к нему не приставали: "скушай еще ложечку"; но, чтобы укрепить его здоровье, от рождения хрупкое, его приохотили к гимнастике, к играм на воздухе, лыжам. Это делала мать. Она это делала и в эвакуации. Любящая без чувствительности, внимательная без назойливости, она старалась не упустить ничего, что должно было дать ему силы, знания, людское расположение. Воспитывала в нем вкус к здоровым развлечениям, научила его читать хорошие книги, водила на концерты и выставки картин, чтобы наполнить его жизнь теми духовными наслаждениями которые составляли высшую радость собственного ее существования.
При этом он пользовался полной свободой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
- Каких хвостов?
- Неприятностей не нажил? С завода отпустили или удрал?
- Отпустили.
- Все чисто?
- Все чисто.
- Комната цела?.. Тебе, конечно, деньги нужны, - сейчас у меня... Но через пару дней... Какие планы на дальнейшее? В техникум? Или вернешься в школу?
- В школу - не думаю, - ответил Володя. - Во всяком случае, буду работать. - Облегчением, отрадой было сознавать, что он не зависит от отца, захочет - и денег не возьмет, обойдется, Ромка выручит до первой получки... Нет, деньги надо взять, послать матери. - Тут один парень, он обещает устроить на Кировский завод.
- Зачем же парень, - сказал отец, - я, если хочешь, могу помочь тебе устроиться, во всяком случае могу попытаться.
- Спасибо. Сейчас не мне надо помогать.
- Да, с матерью плохо, ты писал, - вздохнул отец. - А что, собственно?.. Чем она больна?
Опустив голову, морщась, он выслушал сжатый Володин рассказ. Очень видно было, что он предпочел бы ничего этого не знать.
О капитане он сказал:
- Ах, прохвост.
Возможно, это все не очень бы на него подействовало. Но его проняло известие об ограблении комнаты. Оно ему, так сказать, окончательно прояснило картину. Глаза его - в буквальном смысле слова - открылись. Он простонал с брезгливым ужасом:
- Фу ты, боже мой!
- Можно закурить? - спросил Володя, досказав.
- Да, пожалуйста, - встрепенулся отец, придвинул пепельницу и, взяв у Володи махорки и бумагу, закурил тоже.
Они сидели друг против друга в креслах, одинаково закинув ногу на ногу, отец и сын. Сын был похож на отца лицом, ростом, даже манерой курить. Сын видел сходство, ему и приятно было, и почему-то оно его раздражало. Замечал ли сходство отец?
- Да. Положение... Но что же я могу, по-твоему?
Володя с готовностью стал перечислять, он давно все обдумал:
- Ты должен - раз: дать ей возможность приехать сюда, где у нее жилплощадь, - ты понимаешь, ей выехать не на что. Ты должен - два: помочь ей так здесь устроиться, чтобы она могла существовать. Понимаешь, это не только вопрос зарплаты, главным образом надо ребенка в круглосуточные ясли, в этом ее спасение, она больна по-настоящему, в этом форменное сейчас ее спасение.
- Ужасно! - сказал отец. - Так запутать свою жизнь! Ужасно!
Он встал и начал ходить, топчась в тесной комнате. Володя сказал:
- Ей помогли запутать, всю жизнь помогали.
- Нет, прошу тебя! - сказал отец. - Володя, я не хочу, чтобы ты меня судил слишком строго, послушай, Володя, это всегда был несчастный, безответственный характер!
- Допустим, - сказал Володя. - Скорей всего так. Вот именно несчастный. Что из этого следует? Что ее надо бросить без помощи?
- Слушай. Я не по бархатной дорожке шел. Я работал на фабрике и рабфак кончал, а поступил в институт - пароходы грузил, иной раз всю ночь в порту, придешь потом в анатомичку - пальцы задубели, не держат инструмент... Для вас работал, чтоб вы не голодали, сам бы я на стипендию, будь уверен... Мне, кроме хлеба, ничего не надо было, лишь бы учиться и стать врачом... А она?! Ни с чем не считалась, ничем не интересовалась, книжку в руки не брала, - я не хочу говорить, не считаю возможным...
- Ей сейчас так плохо, как только может быть, - сказал Володя. - Мы тут с тобой обсуждаем, а она?.. Просто вообразить не могу. Ее надо поднять, понимаешь? Поставить на ноги; а то что же это... Я один не справлюсь, понимаешь? Мы вдвоем должны.
- Но почему я должен?! - закричал отец. - По какому закону я обязан расхлебывать кашу, которую она заварила, мы четырнадцать лет врозь, смешно!
14
В соседней комнате мальчик Олег Якубовский, белокурый, слабенький, узколицый и узкоглазый, сидел у стола и готовил уроки.
Он готовил их с небрежностью способного мальчугана, знающего, что достаточно ему сделать ничтожное усилие - и задача будет решена, и руки развязаны для более увлекательных занятий, и обеспечена та отметка, которая составит счастье его родителей.
Олегу ничего не стоило осчастливить родителей этим способом, он счастливил их с снисходительной щедростью.
Впрочем, и для его собственного самочувствия хорошая отметка была не то что необходима, но, во всяком случае, желательна. Он не был излишне самолюбив; но не имел охоты подвергаться порицанию из-за пустяков. Приготовление уроков и получение хороших отметок было именно пустяковым делом, не стоящим разговоров.
Кроме того, в том, чтобы он решил задачу, было заинтересовано немало людей. Ребята, для которых задача трудна или которые поленились ее решать, смогут завтра списать решение у него, Олега, и тоже получат пятерку.
Ради этих ребят он приходил в школу немного раньше, чем требовалось. Ему нетрудно было подняться для товарищей на полчаса раньше. Он вообще не любил спать. Время, проведенное в постели, казалось ему пропащим. Ничего еще не было сделано в жизни. Олег стыдил себя и поторапливал, говоря, что пора начинать.
Что начинать? Он не знал. Его интересовали науки: биология, физика, география. Особенно все, касающееся космоса, межпланетных сообщений, овладения пространством, поэтически волновало его до спазм в горле. Его не пускали в Публичку по молодости лет, но он через знакомых доставал научные журналы, чтоб быть в курсе проблем и открытий.
Так же занимала его литература, и сама по себе и все связанные с ней споры, все события этой сложной сферы. Он писал стихи, рассказы, пьесы и полагал, что при любых обстоятельствах, какую бы ни избрал профессию, - он будет одновременно и писателем.
Возможно, также, думал он, что одним из основных его занятий будут шахматы, - у него уже первая категория, не так плохо.
Если соединить это все и еще многое, до чего он пока не додумался, и всему этому посвятить жизнь, - может быть, этого и хватит Олегу Якубовскому.
От многообразия интересов, от взволнованности и некоторой растерянности перед рассыпанными на его пути сокровищами, он постоянно был нервно приподнят и глаза его возбужденно блестели, серые узкие, чуть раскосые глаза.
С тех пор, как он себя помнил, ему предоставлялось все, что могло способствовать его развитию, физическому и умственному. Никогда к нему не приставали: "скушай еще ложечку"; но, чтобы укрепить его здоровье, от рождения хрупкое, его приохотили к гимнастике, к играм на воздухе, лыжам. Это делала мать. Она это делала и в эвакуации. Любящая без чувствительности, внимательная без назойливости, она старалась не упустить ничего, что должно было дать ему силы, знания, людское расположение. Воспитывала в нем вкус к здоровым развлечениям, научила его читать хорошие книги, водила на концерты и выставки картин, чтобы наполнить его жизнь теми духовными наслаждениями которые составляли высшую радость собственного ее существования.
При этом он пользовался полной свободой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10