Князь Игорь сказал гостеприимно:
— Берите, братие, по куску мяса, — и сунул руку в блюдо с телятиной.
— А где же вилки? — шепнула брату Таня.
— Чудачка! — так же шёпотом ответил ей брат. — До вилок люди ещё не додумались, ешь все руками…
Они взяли по куску горячего мяса.
— Смачно, — сказал князь, вгрызаясь в телятину.
Жир стекал по его подбородку и капал на полотенце. А чашники уже налили им по кружке прохладного кисло-сладкого сыта.
— Пейте, братие, — улыбнулся князь, поднимая кружку, — смывайте жир с кишок, мясо в брюхе урчать не станет.
— Здесь так всего много, — заговорила Таня, нерешительно взглянув на гостеприимного хозяина, — но у меня кусок застревает в горле, когда я думаю об одном голодном человеке.
Князь Игорь перестал жевать и поставил кружку.
— Кто такой еси?
Она сбивчиво рассказала ему о Гордее. Юный князь терпеливо выслушал её, усмехнулся и пожал плечами.
— Таких смердов вельми много на земле Великого Новгорода, и на земле киевской, и на земле полоцкой… Есть они и у варягов, и у франков, и в Германии, и в Болгарии, и в землях греков… Так Перун жизнь устроил… — Он говорил медленно, с немальчишеским достоинством, чтобы поняли гости, как образован их хозяин. — Князь землёй правит, бояре ему советники, воеводы войска водят, купцы торговлю ведут в землях дальних и близких, а у смердов одна забота — рало.
— Рало? — не поняла она.
— Соха, — подсказал ей брат.
— Значит, смерды всех хлебом кормят, а живут хуже всех! — совсем осмелев, сказала Таня. — Несправедливо это, княже!
Князь покачал головой.
— В Великом Новгороде каждый волен жить по своему разуму и умению. Не по душе рало — будь кузнецом, кожемякой, скудельником… Таких ремесленников в Великом Новгороде множество. Живи во славу Перуна да плати подати в скарбницу, — говорил он, очевидно, повторяя слова своих учителей.
— А если нечем платить?
Он снова пожал плечами.
— Не по душе быть ремесленником — иди в услужение к боярину или купцу именитому. Всегда сыт будешь! А коли ты лучший муж — поступай в княжескую дружину, добывай на рати победу Великому Новгороду, а князю славу! Наживёшь богатство — можешь купцом стать, паче ты не обельный холоп!..
— Но у Гордея жизнь, как у раба! — воскликнула Таня. — Неужели тебе не жаль Гордея, княжич?
— Но ведь ты сказал, что он не выплатил купу…
— Да, но купу-то брали у князя Путяты не он, а его покойные родители!
— Все едино, такой закон!
— Танька, — шепнул в её ухо брат, чего ты разбушевалась? Ты же знаешь, что все смерды станут потом рабами — крепостными крестьянами!
— Отстань! — оттолкнула она брата и громко сказала: — Княжич, помоги Гордею! Позови его за этот стол, пусть он хоть раз поест как следует!
— За сей стол? Да ведь он рядович, простолюдин! — изумился князь, но, подумав, крикнул: — Эй, позвать ко мне ябедника!
Через минуту явился задыхающийся рыжебородый ябедник — княжеский чиновник.
— Бью челом, княжич!
— Ступай к боярину Путяте, — приказал князь, — заплати выкуп за обельного холопа Гордея, сына Микулы, одно гривно. Помыть его, одеть и накормить на княжеском дворище. А коли пожелает, пусть остаётся в услужении дворянином.
Ябедник исчез так же быстро, как и появился.
— Пересидели мы за трапезой, — вдруг сказал князь, поднимаясь из-за стола, — небось в Большой палате уже совет идёт. Пошли в Большую палату!
ВЕЧЕВОЙ КОЛОКОЛ
Едва два Игоря и Таня переступили порог Большой палаты, как были оглушены чьими-то воплями и непонятным треском. Прежде всего они увидели десятки потных бородатых лиц. Бояре, воеводы, купцы — старые и молодые, худые и толстые, высокие и низкие, щуплые и широкоплечие — в разноцветных кафтанах и разноцветных сафьяновых сапогах сидели на лавках и прямо на полу, на корточках. Многие опирались на посохи с серебряными набалдашниками. Почти у всех на груди сверкали золотые обручи и цепи — знаки высокого отличия и богатства.
Душно и жарко в Большой палате. Входная дверь и узкие окна открыты настежь, но это не помогало. От духоты кружились головы.
Бревенчатые стены стали влажными от людских испарений.
Князь Олег сидел в кресле, бледный и усталый, расстегнув ворот своего платно. Два мечника неподвижно стояли по бокам. А перед креслом, дико завывая, дробно ударяя кулаком в бубен, бесновался главный волхв Фарлаф. Время от времени он бросался по узкому людскому проходу к деревянному изваянию Перуна, сипло бормоча какие-то слова. Затем он опять возвращался к креслу князя, вскинув руки, беспрестанно подпрыгивая и сотрясая пол коваными сапогами. Его бормотание переходило в пронзительный, одуряющий вопль, от которого по спине бежали мурашки. Что кричал волхв, Игорь и Таня не могли понять. Впрочем, этого, может быть, никто не понимал, даже сам волхв.
Наконец Фарлаф замолчал и сел на пол перед Олегом.
Сразу наступила тишина, в которой слышалось лишь дыхание десятков людей.
— Что сказал тебе Перун, волхв? — спросил Олег, словно приходя в себя.
Фарлаф не торопился отвечать. Он сидел на полу, скрестив ноги, и тяжко дышал. Его седые волосы спутались и были мокрыми от пота. Казалось, он ничего не видит и не слышит, но Таня уловила его злобный взгляд, который он метнул не неё из-под нависших на глаза мохнатых бровей. Девочка невольно сжалась под его взглядом. Князь Игорь заметил это, что-то сердито прошептал и загородил Таню своими плечами от глаз Фарлафа.
— Что же сказал тебе Перун? — нетерпеливо повторил Олег.
Все в палате вытянули головы, чтобы лучше услышать волхва. Но он вдруг закашлял и потыкал пальцем в горло, давая понять, что ему трудно говорить. Продолжая кашлять, Фарлаф поднялся, подошёл к Олегу и склонился к самому его уху. Два Игоря и Таня, стоящие у княжеского кресла, слышали, как волхв прошептал:
— Не ходи на Киев, княже…
Олег даже не пошевелился, так он умел владеть своими чувствами. Только губы его едва заметно шевельнулись:
— Лжа!
В палате было тихо. Все ждали княжеского слова, но Олег медлил. И тогда на помощь ему неожиданно пришёл низенький толстенький боярин, тот, который сидел на лавке ближе всех к Олегу. Может быть, боярин слышал, а может быть, и не слышал того, что шепнул волхв, но он вскочил с места и, размахивая маленькой полной ручкой, закричал, выкатывая глаза:
— Перун поразит громом и молнией врагов твоих, княже! Поступай, как решил совет: иди на Киев! Собирай вече и скажи народу новгородскому своё злато слово!
Олег бросил на толстенького боярина благодарный взгляд. Он облегчённо вздохнул и поднялся, отстранив рукой растерявшегося Фарлафа.
— Лепо молвил боярин Путята! — сказал он.
Слава великому Перуну — Богу богов!
— Слава! — хором повторили воеводы, бояре и купцы. Они зашевелились и тоже начали подниматься со своих мест.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10