— Словом, Базиль, мы ждем вас здесь, что бы ни случилось, — сказал д'Артаньян со своей известной улыбкой, всегда поддерживающей уверенность в друзьях и приводившей в бешенство противника.
— Спасибо, друзья, — ответил я, тронутый их заботой. — Идите и спокойно пейте свое бургундское. В случае чего, мы управимся и одни. С моим верным чемоданчиком.
— Знаете что, Базиль, если бы мы вас знали уже не так хорошо, то сочли бы ваши слова оскорблением, — сказал благородный Атос.
Мы торговались часа полтора. И как мне потом рассказывала Анна Австрийская, кардинал Ришелье несколько раз выглядывал из окна, ожидая, когда мы кончим спорить.
Наконец мне удалось убедить друзей не тратить время зря и заняться бургундским.
— Пожалуй, Базиль, вы правы, — сказал Атос задумчиво. — Мы столкнулись с исключительным случаем, когда можно оставить друга в беде и идти беззаботно пить вино, совершенно не беспокоясь за его судьбу.
Мы обменялись крепкими рукопожатиями, и я вошел во дворец кардинала.
— Так вот вы какой?! — воскликнул Ришелье, едва передо мной открылись двери его кабинета.
Переступив порог, я тотчас увидел на столе пухлую кипу анонимок, но вначале не придал им серьезного значения.
— Ваше преосвященство, на что жалуетесь: кран или санузел? — спросил я, давая понять, что время для меня дорого и к тому же лесть меня только смущала, мешая заниматься делом.
— И кран, и санузел пока, слава Богу, у нас работают, — ответил кардинал.
— Я вас пригласил по другому вопросу.
— Сразу видно, что вы незаурядный государственный деятель, — сказал я с невольным уважением. — Обычно все считают, будто для слесаря-водопроводчика нет ничего важней, как только чинить неисправные краны. В то время как он способен на гораздо большее…
— Мы это знаем. И, признаться, нас это тревожит, — сказал Ришелье откровенно. — Мы с их величеством только и думаем о вас. — И кардинал улыбнулся своей невольной шутке, потому что всем, и даже королю, было известно то, что все дела в стране вершит один кардинал. — Но оставим шутки, — сказал посерьезневший Ришелье. — Мы думали, думали и вот что придумали. А что, если мы сделаем вас генеральным слесарем-водопроводчиком Франции, лично я назначу вас еще и капитаном своих гвардейцев. Вы будете моим любимцем вместо Каюзака. А? Я пожалую вам дворянское звание. Хотите, прямо с этой минуты я буду вас звать Базилем д Аксенушкиным?
— Представьте, мне уже сделали одно тоже очень лестное предложение, — сообщил я с улыбкой.
— И вы согласились? — ужаснулся Ришелье.
— Нет, разумеется. Я свободный слесарь-водопроводчик и хочу, чтобы мое искусство прежде всего служило простому народу. Но уж если затопит и вас, то не бойтесь, выручим, — сказал я, опять улыбнувшись.
— Вы безумец! Несчастный, вы еще не представляете, что вас ждет на этом тернистом пути! — сердито воскликнул мой грозный собеседник.
— Да, кажется, представляю, — ответил я, вспомнив свои дорожные приключения.
Ришелье вначале смутился, а затем с грустью сказал:
— Что ж, жаль: Франция теряет такого слесаря-водопроводчика, а я приобретаю противника, равного мне, — вздохнул кардинал и повторил: — Нет, вы и в самом деле безумец. Лично я ценю вашу смелость. Но миледи… Если бы вы знали, что вас ждет, едва за вами закроется эта дверь…
Он кивнул на дверь кабинета и начал перебирать четки.
Я понял, что аудиенция окончена, и вышел за дверь кабинета.
И тотчас началось. Миледи прямо-таки одним залпом продемонстрировала мне весь свой набор сатанинских приемов.
Уже за дверью меня поджидал бледный молодой человек благородной наружности. В правой руке его сверкала обнаженная шпага.
— Коварный московит! — воскликнул он. — Ты оскорбил прекрасную женщину и сейчас ответишь за это! — И обманутый юноша напал на меня.
Но я не герцог Бекингэмский. Я увернулся, молниеносно достал из чемоданчика инструмент и, когда юноша вновь бросился в атаку, быстренько захватил его шпагу разводным ключом, сделал нарезку и ввинтил сие холодное оружие в деревянную стенку по самую рукоять. Юноша забился, пытаясь вытащить шпагу, а потом затих, видимо, впервые подумал: а так уж ли права миледи?
А я собрал инструмент и последовал дальше к выходу. Не буду подробно описывать то, как из-за тяжелой портьеры на меня навели мушкет и мне пришлось мимоходом вставить в его ствол толстую резиновую прокладку, а затем за моей спиной еще долго слышались недоуменные возгласы стрелка и сухие щелчки курка о кремень. Потом в кардинальском дворе кто-то, спрятавшийся в кроне деревьев, сбросил на мои плечи разъяренного удава, и тот, даже не разобравшись, в чем дело, обвил мою шею могучими кольцами и сразу начал душить.
В этот момент ко мне подошел садовник, поливавший газон, и пожаловался на то, что уличный кран пропускает воду и от этого в шланге слабый напор. Я взглянул на кран одним только глазом и тотчас понял, что вовсе не он виновник утечки, а дырявый шланг и, размотав удава, точно шарф, заменил им негодный шланг. Едва садовник взял змея за шею, как тот открыл пасть и из нее ударила на цветы и траву тугая веселая струя воды. Удав посмотрел на меня, я увидел в потемневших змеиных очах благодарность и понял, что змей испытывал страшную жажду, и что я, может быть, спас его от неминуемой гибели.
Простившись с довольным садовником и блаженствующим удавом, я покинул двор кардинала, и тут миледи нанесла свой последний удар, по сравнению с которым все предыдущие (и то, с чем впоследствии столкнулись мои друзья-мушкетеры) мне кажутся всего лишь детской забавой.
Едва я перешагнул через порог проходной, как под моими ногами задрожала земля и по улице разнеслись истошные крики:
— Землетрясение! Землетрясение!
В окнах домов и на мостовой метались обезумевшие от ужаса люди. И только одна молодая женщина выделялась среди всех своим олимпийским спокойствием. Она стояла на крыше самого высокого особняка, скрестив на груди руки, и, можно сказать, в упор смотрела на меня. Это была миледи.
Она подняла руку, взмахнула белым платочком. И тотчас послышался гром, такой, как его изображают в театре, — и опять задрожала земля.
Я взглянул себе под ноги и увидел всего лишь в одной тысячной миллиметра от себя трещину, в глубине которой полыхала раскаленная магма. В другое время меня нельзя было бы оторвать от этого зрелища. Но трещина продолжала расти, она угрожала людям, живущим на улице, и мне самому, и я, подавив в себе любопытство исследователя, извлек из чемодана свой сварочный аппарат и мгновенно сварил края мостовой, уже начавшей было разваливаться на две половинки. Земля начала вновь остывать в этом месте, как уже было раз, в эпоху ее зарождения.
Увидев, что я цел и невредим, миледи сплюнула от досады.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56