Лиз подписала протокол передачи, желая побыстрее покинуть это помещение, где странные бухгалтеры давали оценку трупам. Вежливо попрощавшись, она вышла, а Грета погрузилась в свои балансы.
ПУДЕЛИ, ГОСУДАРСТВЕННАЯ ТАЙНА И ЗУБНАЯ ПАСТА
Спускаясь по булыжной аллее к остановке трамвая, Лиз испытала непреодолимое желание повидаться с Тропфманом, обихаживавшим пуделей. Толкнув дверцу телефонной будки, она набрала номер центра погружений. Конноли снял трубку лишь после десятого гудка.
— Я не вернусь, — заявила девушка, — у меня кровь носом идет. Так не годится. Отправляюсь к врачу.
— О'кей, — отозвался ирландец, — это не страшно. Нат где-то поблизости, я попрошу его заменить тебя.
Он положил трубку. Лиз — тоже. Ее немного удивила собственная дерзость. Никогда еще она не прибегала к обману; неужели сказывается пагубное влияние Гудрун?
Лиз пересекла шоссе на уровне галерей Санкт-Маркус и пошла на авеню Халрейдер, расталкивая плотную толпу прохожих плечом. Цвет заходящего дня приглушал краски своей пепельной вуалью. Люди, какие-то безрельефные, казались изображениями, намалеванными на фасадах и воротах и создающими иллюзию реальности.
Лиз задыхалась. Сунув руку под куртку, она обнаружила, что майка на груди увлажнилась от пота. Глазами разыскала вход в торговую галерею, расположенную в узком проходе, увенчанном прозрачным куполом. Дождь стучал по стеклянному своду, смывая с него голубиный помет. Из лавочек вылетали лазерные лучи, рассекая пространство разноцветными диагоналями и вызывая желание перепрыгнуть через них. Лиз оттолкнула двух или трех зазывал, даже не прислушавшись к их словам, и почти побежала к бутику Тропфмана. Бывший полицейский был один. Затянутый в белый халат, в котором напоминал подручного мясника, он силился почистить зубы пуделю, зажатому под левой рукой. Животное отбивалось и пускало обильные слюни. Из его рта шла пена, глаза расширились от страха. Не вызывало сомнений, что пудель разъярен и готов укусить каждого, кто окажется поблизости. Да и сам Тропфман был в ярости. Его одутловатое лицо тряслось, лоб покрылся испариной, лысина, артистически прикрытая тремя прядками, оставшимися после разрушительного действия себореи, блестела. Под стенами громоздились кучки зубной пасты. На полках стояли баночки с мазями. Несмотря на беспорядок, из-за запаха лекарств возникало впечатление, что находишься в аптеке. Электрический звонок над дверью пронзительно звякнул. Тропфман поднял голову. Через пару секунд он узнал Лиз. Его блестевшие глаза и красные пятна на щеках указывали на то, что он прилично выпил. У кассового аппарата Лиз заметила бутылку узо, стакан и лимоны. На другом конце прилавка допотопный электрофон крутил пластинку с гнусавой арабской песенкой в исполнении Нкуле Бассаи, записанную в Нашвиле в 1956 году; Ахмед Шукран — корнет, Бен Зимер — тромбон.
— О, это ты, Лиззи! — запинаясь, пробормотал толстяк и приподнял зубную щетку со стекающей с нее слюной и пеной. — Вот не ожидал…
Он отпустил пуделя, и тот сразу стал выплевывать белую пасту на плиточный пол.
Диск поскрипел немного, потом пошла основная часть темы в джазовом исполнении с тем же самым Нкуле Бассаи. Лиз прислушалась, и ей показалось, что она узнала очень чувственные вибрато Икхмета Хассана. Его кларнет доминировал сейчас в оркестре.
— Это запись шестьдесят девятого года, — пояснил Тропфман, вытирая руки. — Она сделана в Оперном театре Туниса. С тех пор лучшей не было. Он тогда как раз расстался со своей вдохновительницей Линдой Волкова. Отъезд этой шлюшки позволил ему записать лучшие куски. Выпьешь что-нибудь?
Не дожидаясь ответа, Тропфман достал из шкафчика второй стакан, налил в него узо. Пальцы его, испачканные зубной пастой, оставляли беловатые следы на всем, к чему он прикасался. Он стал выдавливать лимон, так сильно сопя, будто эта работа требовала от него неимоверных усилий.
— Меня всегда интересовало, почему Бассаи давал названия своим песням на голландском языке, — сказала девушка. — Моя любимая — «Я ухожу». У меня есть и пять гамбургских версий, — эти импровизации он сочинил за одну ночь. — Помолчав, Лиз добавила: — А у тебя все в порядке?
Тропфман пожал плечами.
— Идет потихоньку. Клиентуру в основном составляют мамочки, которые пичкают своих собачек сладостями, а потом удивляются, видя, что у тех испорчены зубы. Они готовы покупать что угодно, лишь бы у собак блестели клыки. Вообще-то мне грех жаловаться. А ты все еще возишься в грязи на флоте?
Лиз поморщилась, секунду поколебалась и приступила к делу:
— Вой именно поэтому я и пришла. Мне нужны кое-какие сведения. Ты состоял членом следственной комиссии. Я хотела бы…
— Брось, Лиззи! — оборвал ее толстяк, рассматривая свой стакан. — Послушайся совета: брось…
— Но почему?
— Гнилое это дело, мутное. На нас давили со всех уровней, мы так ничего и не расследовали. Всякий раз, когда мы удивлялись, задавали вопросы, некий ученый из военного ведомства без обиняков обзывал нас ничего не понимающими кретинами. Вот так все и было. А теперь, если тебе действительно очень нужно, я готов повторить, что мне ответили. Что тебя особенно поражает во всем этом?
— Мер… Мертвецы… — отважилась Лиз. — Эта история с естественной мумификацией. Если ил так действует на тела, почему последствия не сказываются на ныряльщиках? Наши руки часто оголены, лица — тоже, когда мы пользуемся скафандрами для кратковременных операций… По идее наша кожа должна быть в этих местах плотной, как картон. Я уж не говорю о рыбах.
Тропфман пожал плечами.
— Я десяток раз спрашивал об этом, и мне всегда отвечали одно и то же: ил влияет только на неживой организм, поэтому рыбы и ныряльщики нечувствительны к его свойствам.
— Но трупы? — настаивала девушка. — Это категорическое запрещение поднимать их кажется мне не совсем умным, несоответствующим…
— Как и мне, тебе известна аргументация мэра: никаких эпизодических захоронений! Это плохо подействует на электорат. Словом, я могу утверждать, что в первое время действительно подняли десяток трупов из разных мест для проведения вскрытия. Результат исследования поразил: никто не умер от утопления! Похоже, все погибли за секунду до наводнения. В их легких не обнаружено ни капли воды, а бронхи странным образом повреждены, словно в них попали какие-то ядовитые испарения… газ, к примеру. Придя к такому выводу, запретили дальнейшие исследования. Врачи из военного ведомства заговорили, что ядовитые испарения — следствие брожения ила, и дело закрыли.
— А уцелевшие… — пробормотала Лиз, — их-то зачем оставлять в глубине, в воздушных карманах?..
Тропфман, осушив свой стакан, криво усмехнулся.
— Неверно, — весело оскалился он, — их подняли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
ПУДЕЛИ, ГОСУДАРСТВЕННАЯ ТАЙНА И ЗУБНАЯ ПАСТА
Спускаясь по булыжной аллее к остановке трамвая, Лиз испытала непреодолимое желание повидаться с Тропфманом, обихаживавшим пуделей. Толкнув дверцу телефонной будки, она набрала номер центра погружений. Конноли снял трубку лишь после десятого гудка.
— Я не вернусь, — заявила девушка, — у меня кровь носом идет. Так не годится. Отправляюсь к врачу.
— О'кей, — отозвался ирландец, — это не страшно. Нат где-то поблизости, я попрошу его заменить тебя.
Он положил трубку. Лиз — тоже. Ее немного удивила собственная дерзость. Никогда еще она не прибегала к обману; неужели сказывается пагубное влияние Гудрун?
Лиз пересекла шоссе на уровне галерей Санкт-Маркус и пошла на авеню Халрейдер, расталкивая плотную толпу прохожих плечом. Цвет заходящего дня приглушал краски своей пепельной вуалью. Люди, какие-то безрельефные, казались изображениями, намалеванными на фасадах и воротах и создающими иллюзию реальности.
Лиз задыхалась. Сунув руку под куртку, она обнаружила, что майка на груди увлажнилась от пота. Глазами разыскала вход в торговую галерею, расположенную в узком проходе, увенчанном прозрачным куполом. Дождь стучал по стеклянному своду, смывая с него голубиный помет. Из лавочек вылетали лазерные лучи, рассекая пространство разноцветными диагоналями и вызывая желание перепрыгнуть через них. Лиз оттолкнула двух или трех зазывал, даже не прислушавшись к их словам, и почти побежала к бутику Тропфмана. Бывший полицейский был один. Затянутый в белый халат, в котором напоминал подручного мясника, он силился почистить зубы пуделю, зажатому под левой рукой. Животное отбивалось и пускало обильные слюни. Из его рта шла пена, глаза расширились от страха. Не вызывало сомнений, что пудель разъярен и готов укусить каждого, кто окажется поблизости. Да и сам Тропфман был в ярости. Его одутловатое лицо тряслось, лоб покрылся испариной, лысина, артистически прикрытая тремя прядками, оставшимися после разрушительного действия себореи, блестела. Под стенами громоздились кучки зубной пасты. На полках стояли баночки с мазями. Несмотря на беспорядок, из-за запаха лекарств возникало впечатление, что находишься в аптеке. Электрический звонок над дверью пронзительно звякнул. Тропфман поднял голову. Через пару секунд он узнал Лиз. Его блестевшие глаза и красные пятна на щеках указывали на то, что он прилично выпил. У кассового аппарата Лиз заметила бутылку узо, стакан и лимоны. На другом конце прилавка допотопный электрофон крутил пластинку с гнусавой арабской песенкой в исполнении Нкуле Бассаи, записанную в Нашвиле в 1956 году; Ахмед Шукран — корнет, Бен Зимер — тромбон.
— О, это ты, Лиззи! — запинаясь, пробормотал толстяк и приподнял зубную щетку со стекающей с нее слюной и пеной. — Вот не ожидал…
Он отпустил пуделя, и тот сразу стал выплевывать белую пасту на плиточный пол.
Диск поскрипел немного, потом пошла основная часть темы в джазовом исполнении с тем же самым Нкуле Бассаи. Лиз прислушалась, и ей показалось, что она узнала очень чувственные вибрато Икхмета Хассана. Его кларнет доминировал сейчас в оркестре.
— Это запись шестьдесят девятого года, — пояснил Тропфман, вытирая руки. — Она сделана в Оперном театре Туниса. С тех пор лучшей не было. Он тогда как раз расстался со своей вдохновительницей Линдой Волкова. Отъезд этой шлюшки позволил ему записать лучшие куски. Выпьешь что-нибудь?
Не дожидаясь ответа, Тропфман достал из шкафчика второй стакан, налил в него узо. Пальцы его, испачканные зубной пастой, оставляли беловатые следы на всем, к чему он прикасался. Он стал выдавливать лимон, так сильно сопя, будто эта работа требовала от него неимоверных усилий.
— Меня всегда интересовало, почему Бассаи давал названия своим песням на голландском языке, — сказала девушка. — Моя любимая — «Я ухожу». У меня есть и пять гамбургских версий, — эти импровизации он сочинил за одну ночь. — Помолчав, Лиз добавила: — А у тебя все в порядке?
Тропфман пожал плечами.
— Идет потихоньку. Клиентуру в основном составляют мамочки, которые пичкают своих собачек сладостями, а потом удивляются, видя, что у тех испорчены зубы. Они готовы покупать что угодно, лишь бы у собак блестели клыки. Вообще-то мне грех жаловаться. А ты все еще возишься в грязи на флоте?
Лиз поморщилась, секунду поколебалась и приступила к делу:
— Вой именно поэтому я и пришла. Мне нужны кое-какие сведения. Ты состоял членом следственной комиссии. Я хотела бы…
— Брось, Лиззи! — оборвал ее толстяк, рассматривая свой стакан. — Послушайся совета: брось…
— Но почему?
— Гнилое это дело, мутное. На нас давили со всех уровней, мы так ничего и не расследовали. Всякий раз, когда мы удивлялись, задавали вопросы, некий ученый из военного ведомства без обиняков обзывал нас ничего не понимающими кретинами. Вот так все и было. А теперь, если тебе действительно очень нужно, я готов повторить, что мне ответили. Что тебя особенно поражает во всем этом?
— Мер… Мертвецы… — отважилась Лиз. — Эта история с естественной мумификацией. Если ил так действует на тела, почему последствия не сказываются на ныряльщиках? Наши руки часто оголены, лица — тоже, когда мы пользуемся скафандрами для кратковременных операций… По идее наша кожа должна быть в этих местах плотной, как картон. Я уж не говорю о рыбах.
Тропфман пожал плечами.
— Я десяток раз спрашивал об этом, и мне всегда отвечали одно и то же: ил влияет только на неживой организм, поэтому рыбы и ныряльщики нечувствительны к его свойствам.
— Но трупы? — настаивала девушка. — Это категорическое запрещение поднимать их кажется мне не совсем умным, несоответствующим…
— Как и мне, тебе известна аргументация мэра: никаких эпизодических захоронений! Это плохо подействует на электорат. Словом, я могу утверждать, что в первое время действительно подняли десяток трупов из разных мест для проведения вскрытия. Результат исследования поразил: никто не умер от утопления! Похоже, все погибли за секунду до наводнения. В их легких не обнаружено ни капли воды, а бронхи странным образом повреждены, словно в них попали какие-то ядовитые испарения… газ, к примеру. Придя к такому выводу, запретили дальнейшие исследования. Врачи из военного ведомства заговорили, что ядовитые испарения — следствие брожения ила, и дело закрыли.
— А уцелевшие… — пробормотала Лиз, — их-то зачем оставлять в глубине, в воздушных карманах?..
Тропфман, осушив свой стакан, криво усмехнулся.
— Неверно, — весело оскалился он, — их подняли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53