Когда я приехал, мистер Джейкс туг же настоял на том, чтобы принести мне в столовую чего-нибудь горячительного. На улице ведь, сказал он, «смертельный холод». Я присоединился к веселому обществу и был встречен распростертыми объятиями моей Тилли и распахнутым жилетом дядюшки Бонсора. Я принял участие в веселых играх и забавах, какие водятся на Святки. Мы все обедали вместе на Рождество, причем я преловко управлялся с супом и умело разрезал индейку, а назавтра, в «день подарков», удостоился от дядюшкиного адвоката похвал за дивный почерк, который продемонстрировал подписью на необходимом документе. И двадцать седьмого декабря тысяча восемьсот сорок шестого года я женился на моей обожаемой Тилли и собирался счастливо прожить всю оставшуюся жизнь, как вдруг
я снова проснулся
– на сей раз, по настоящему проснулся в своей кровати в Доме с Привидениями – и обнаружил, что меня просто-напросто слишком порастрясло в поезде по дороге сюда, и что не было ни свадьбы, ни Тилли, ни Мэри Ситон, ни миссис Ван Планк – никого, кроме меня и Призрака Малярии, да двух внутренних окон в Двойной Комнате, которые дребезжали, точно призраки двух часовых, желавших таким призрачным образом способствовать моей безвременной кончине и нести надо мной призрачный караул.
Призрак картинной галереи
Белинда, со свойственным ей скромным спокойствием, тотчас же откликнулась за новый призванный дух и тихим, отчетливым голосом начала:
Погасли свечи; я вошла в покой,
Томима непонятною тоской.
Там тени трепетали на стене,
Все ближе, ближе крадучись ко мне;
Сгущалась тьма, и лишь камина свет
Один старинный озарял портрет,
Монахини. Не знаю, что виной,
Мой детский страх иль полумрак ночной,
Но был портрет тот полон тайных сил –
Такие Рембрандт рисовать любил.
Скорбь мировая тенью пролегла
Вокруг ее склоненного чела,
Прозрачны были кисти тонких рук,
Сливался с темнотой ее клобук.
Мерцали угли, и в ночной тиши
Вдруг поднялась из недр моей души
Навеянная сменою теней
Старинная легенда прошлых дней.
О Юг! О неземная колыбель,
Откуда вышел первый менестрель!
О, виноградный край, что в мир принес
Романтику – дитя волшебных грез.
Я там была. Чудесным летним днем
Сияло солнце золотым огнем,
Был сонный воздух зноем напоен,
Безоблачен и ясен небосклон.
И лишь негромко шелестел прибой,
Играла рябь на глади голубой,
И волны в упоенье тихих нег
Ласкали средиземный жаркий брег.
Все было тихо; вдруг церковный звон
Рассеял полуденный мирный сон.
Дробясь в холмах, затих протяжный звук
В спокойствии, объявшем все вокруг.
Невдалеке, отчетливо видна,
Белела монастырская стена,
И спутник мой, что жизнь провел свою
В том полном песен и легенд краю,
Знал все долины и леса окрест,
Знал каждое преданье этих мест,
Поведал мне в тот безмятежный час
Старинный и причудливый рассказ:
Сей монастырь стоит здесь с давних пор
В лощине тихой меж холмов и гор.
Боярышник, как верный часовой,
Благочестивых дев хранит покой.
И с давних пор сей колокольный глас
Селянам возвещал молитвы час.
Здесь рыцарь, прежде чем уйти в поход,
Ночь у церковных проводил ворот.
Сюда сходился в праздник местный люд,
Свои дела отдать на Божий суд,
И каждый знал, что здесь всегда найдет
Он утешенье от земных невзгод.
Усталый путник, бредший средь холмов,
Там обретал приют, и стол, и кров.
Монахинь осеняла благодать –
Чудесное искусство исцелять,
Всегда хранить им завешал устав
Запас целебных снадобий и трав.
Но кто своей красой пленяла взор
Превыше всех послушниц и сестер?
Чей шаг был легок, песня так звонка,
А веки, точно крылья мотылька?
Кто та, чья жизнь недолгая была
Доселе лишена невзгод и зла
(Хотя всегда, сочувствия полна,
Чужой внимала горести она),
Чье сердце билось, верою горя?
Сестра Анжела, дочь монастыря.
Не ведая родителей своих,
Она росла среди сестер святых
И, из ребенка в деву обратясь,
Невестою Христовой нареклась.
Она следила, чтоб пред алтарем
Лампада пламенела день за днем,
И вышивкой проворная рука
Расцвечивала тонкие шелка.
Но среди всех занятий было ей
Одно других отрадней и милей –
Сбирать цветы, чтоб возлагать у ног
Пречистой Девы красочный венок.
В краю том благодатном круглый год
Земля цветами дивными цветет –
Анжеле нравилось, чтоб всяк цветок
Украсил церковь в отведенный срок.
Там летом сотни роз, за рядом ряд
Своим цветеньем радовали взгляд,
Пред алтарем без счета было их –
Пурпурных, алых, белых, золотых,
Но таял роз померкший ореол,
И лилия вступала на престол.
(Анжеле, правда, мнилось, что святой
Марии люб боярышник простой.)
Окончив труд свой, устремляла ввысь
Она глаза, и к небесам неслись
Ее молитвы – дивны и чисты,
Как эти непорочные цветы.
Она молилась. Тихо таял день,
Неслышно сестры, как за тенью тень,
Сходились в церковь, чтобы перед сном
Пропеть во славу Господа псалом.
Анжелин голос выше всех звенел –
«Ave, Maria» хор церковный пел.
Увы, недолог мирных дней рассказ.
Сменяется грозой затишья час.
Огонь войны тот дивный край обжег
И потянулся поселян поток
К монастырю, чтобы в его стенах
Излить слезами пережитый страх.
И как-то ночью у церковных врат
Предстал из сечи вышедший отряд
И командир, смиренен, но суров,
Вручил своих израненных бойцов
Заботам перепуганных сестер,
Что выбежали в панике во двор.
Но жалость все ж превозмогла испуг,
Нашлась работа для умелых рук
Любой из них. Кто старше и мудрей –
Тем поручалось дело посложней,
С которым прочим справиться невмочь.
Анжела, все душой стремясь помочь,
Покамест так неопытна была,
Что тяжких ран лечить и не могла,
Засим и был ей под опеку дан
Младой боец с легчайшею из ран.
И день за днем без отдыха она
Сидела с ним. Стояла тишина,
Лишь слышался страдальца тихий стон
Иль голос девушки. Но вот очнулся он,
Открыл глаза, вздохнул – и с неких пор
Пошел меж ними тихий разговор.
Чтоб от страданий юношу отвлечь,
Сестра Анжела заводила речь
О тех святых, кто смертию снискать
Сумел на небе Божью благодать.
Казалось, хитрость возымела толк,
И вскоре ропот жалобный умолк.
Тогда, успехом воодушевясь,
Она ему расписывать взялась
Убранство церкви в Пасху и хорал,
Что под немыми сводами звучал.
Как в Рождество украшен был алтарь:
Сошлись к пещере и пастух, и царь,
Все в белых ризах, старцев череда,
И в вышине сияет им Звезда.
И как Мадонну славили, и как
В тот день природа всем явила знак,
Что Божью Деву благодарно чтит:
Когда, покинув с пеньем скромный скит
И ввысь хоругви к небесам воздев,
Процессия вошла под свод дерев,
Цветы и лепестки со всех ветвей,
Ковром дорогу вдруг устлали ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
я снова проснулся
– на сей раз, по настоящему проснулся в своей кровати в Доме с Привидениями – и обнаружил, что меня просто-напросто слишком порастрясло в поезде по дороге сюда, и что не было ни свадьбы, ни Тилли, ни Мэри Ситон, ни миссис Ван Планк – никого, кроме меня и Призрака Малярии, да двух внутренних окон в Двойной Комнате, которые дребезжали, точно призраки двух часовых, желавших таким призрачным образом способствовать моей безвременной кончине и нести надо мной призрачный караул.
Призрак картинной галереи
Белинда, со свойственным ей скромным спокойствием, тотчас же откликнулась за новый призванный дух и тихим, отчетливым голосом начала:
Погасли свечи; я вошла в покой,
Томима непонятною тоской.
Там тени трепетали на стене,
Все ближе, ближе крадучись ко мне;
Сгущалась тьма, и лишь камина свет
Один старинный озарял портрет,
Монахини. Не знаю, что виной,
Мой детский страх иль полумрак ночной,
Но был портрет тот полон тайных сил –
Такие Рембрандт рисовать любил.
Скорбь мировая тенью пролегла
Вокруг ее склоненного чела,
Прозрачны были кисти тонких рук,
Сливался с темнотой ее клобук.
Мерцали угли, и в ночной тиши
Вдруг поднялась из недр моей души
Навеянная сменою теней
Старинная легенда прошлых дней.
О Юг! О неземная колыбель,
Откуда вышел первый менестрель!
О, виноградный край, что в мир принес
Романтику – дитя волшебных грез.
Я там была. Чудесным летним днем
Сияло солнце золотым огнем,
Был сонный воздух зноем напоен,
Безоблачен и ясен небосклон.
И лишь негромко шелестел прибой,
Играла рябь на глади голубой,
И волны в упоенье тихих нег
Ласкали средиземный жаркий брег.
Все было тихо; вдруг церковный звон
Рассеял полуденный мирный сон.
Дробясь в холмах, затих протяжный звук
В спокойствии, объявшем все вокруг.
Невдалеке, отчетливо видна,
Белела монастырская стена,
И спутник мой, что жизнь провел свою
В том полном песен и легенд краю,
Знал все долины и леса окрест,
Знал каждое преданье этих мест,
Поведал мне в тот безмятежный час
Старинный и причудливый рассказ:
Сей монастырь стоит здесь с давних пор
В лощине тихой меж холмов и гор.
Боярышник, как верный часовой,
Благочестивых дев хранит покой.
И с давних пор сей колокольный глас
Селянам возвещал молитвы час.
Здесь рыцарь, прежде чем уйти в поход,
Ночь у церковных проводил ворот.
Сюда сходился в праздник местный люд,
Свои дела отдать на Божий суд,
И каждый знал, что здесь всегда найдет
Он утешенье от земных невзгод.
Усталый путник, бредший средь холмов,
Там обретал приют, и стол, и кров.
Монахинь осеняла благодать –
Чудесное искусство исцелять,
Всегда хранить им завешал устав
Запас целебных снадобий и трав.
Но кто своей красой пленяла взор
Превыше всех послушниц и сестер?
Чей шаг был легок, песня так звонка,
А веки, точно крылья мотылька?
Кто та, чья жизнь недолгая была
Доселе лишена невзгод и зла
(Хотя всегда, сочувствия полна,
Чужой внимала горести она),
Чье сердце билось, верою горя?
Сестра Анжела, дочь монастыря.
Не ведая родителей своих,
Она росла среди сестер святых
И, из ребенка в деву обратясь,
Невестою Христовой нареклась.
Она следила, чтоб пред алтарем
Лампада пламенела день за днем,
И вышивкой проворная рука
Расцвечивала тонкие шелка.
Но среди всех занятий было ей
Одно других отрадней и милей –
Сбирать цветы, чтоб возлагать у ног
Пречистой Девы красочный венок.
В краю том благодатном круглый год
Земля цветами дивными цветет –
Анжеле нравилось, чтоб всяк цветок
Украсил церковь в отведенный срок.
Там летом сотни роз, за рядом ряд
Своим цветеньем радовали взгляд,
Пред алтарем без счета было их –
Пурпурных, алых, белых, золотых,
Но таял роз померкший ореол,
И лилия вступала на престол.
(Анжеле, правда, мнилось, что святой
Марии люб боярышник простой.)
Окончив труд свой, устремляла ввысь
Она глаза, и к небесам неслись
Ее молитвы – дивны и чисты,
Как эти непорочные цветы.
Она молилась. Тихо таял день,
Неслышно сестры, как за тенью тень,
Сходились в церковь, чтобы перед сном
Пропеть во славу Господа псалом.
Анжелин голос выше всех звенел –
«Ave, Maria» хор церковный пел.
Увы, недолог мирных дней рассказ.
Сменяется грозой затишья час.
Огонь войны тот дивный край обжег
И потянулся поселян поток
К монастырю, чтобы в его стенах
Излить слезами пережитый страх.
И как-то ночью у церковных врат
Предстал из сечи вышедший отряд
И командир, смиренен, но суров,
Вручил своих израненных бойцов
Заботам перепуганных сестер,
Что выбежали в панике во двор.
Но жалость все ж превозмогла испуг,
Нашлась работа для умелых рук
Любой из них. Кто старше и мудрей –
Тем поручалось дело посложней,
С которым прочим справиться невмочь.
Анжела, все душой стремясь помочь,
Покамест так неопытна была,
Что тяжких ран лечить и не могла,
Засим и был ей под опеку дан
Младой боец с легчайшею из ран.
И день за днем без отдыха она
Сидела с ним. Стояла тишина,
Лишь слышался страдальца тихий стон
Иль голос девушки. Но вот очнулся он,
Открыл глаза, вздохнул – и с неких пор
Пошел меж ними тихий разговор.
Чтоб от страданий юношу отвлечь,
Сестра Анжела заводила речь
О тех святых, кто смертию снискать
Сумел на небе Божью благодать.
Казалось, хитрость возымела толк,
И вскоре ропот жалобный умолк.
Тогда, успехом воодушевясь,
Она ему расписывать взялась
Убранство церкви в Пасху и хорал,
Что под немыми сводами звучал.
Как в Рождество украшен был алтарь:
Сошлись к пещере и пастух, и царь,
Все в белых ризах, старцев череда,
И в вышине сияет им Звезда.
И как Мадонну славили, и как
В тот день природа всем явила знак,
Что Божью Деву благодарно чтит:
Когда, покинув с пеньем скромный скит
И ввысь хоругви к небесам воздев,
Процессия вошла под свод дерев,
Цветы и лепестки со всех ветвей,
Ковром дорогу вдруг устлали ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42