Я отправился туда в почтовой карете и по приезде очутился на верху блаженства, ибо там только и было дела, что сладко покушать. Тем не менее желание постичь науки побудило меня распроститься со своими после празднества, тем более что наступил день св. Ремигия , когда начинались занятия, и таким образом, будучи тринадцати лет от роду, я снова вернулся в Париж, чтоб поступить во второй класс . Затем я в последующие годы прошел остальные классы и наконец кончил курс. Не стану передавать вам того, что в то время со мной приключилось, ибо все это пустяки, коими не стоит утруждать ваш слух. Мне и так надоело рассказывать всякие глупости, тем более что я могу развлечь вас кое-чем получше.
— Как, сударь, — воскликнул бургундский дворянин, — вы безжалостно хотите лишить меня рассказа о ваших забавных похождениях? Неужели вам неизвестно, что низменные поступки бесконечно занимательны и что мы с удовольствием слушаем про приключения всяких плутов и наглецов, вроде Гусмана д'Аль-фараче и Ласарильо с Тормеса ? С какой же стати наскучит мне жизнеописание школяра-дворянина, обнаружившего с малолетства изворотливость ума и большую отвагу?
— Вы не знаете, — возразил Франсион, — что получите много больше удовольствия, слушая про обстоятельства, случившиеся со мной в более зрелом возрасте: они гораздо серьезнее и скорее могут усладить ваш разум.
— От вашей придворной жизни я не ожидаю ничего, кроме чудес, — сказал дворянин, — ибо слыхал уже самые бесподобные рассказы про это от лиц, побывавших при дворе: вот почему мне хотелось бы, чтоб вы уже добрались до этого времени и прошли все классы; во всяком случае, я не желаю перескакивать через целый период, хотя бы вам довелось быть перепоротым в каждом классе раз по десять.
— Вы с такой легкостью представляете себе события, словно они у вас перед глазами, — заметил Франсион, — и, поистине, я вам весьма признателен за то, что вы желаете мне столько раз отведать плетки. Но где взять такие ягодицы, которые бы это выдержали? Соблаговолите повелеть, чтоб к моему заду приковали латы и выкрасили их под телесный цвет, или одолжите мне для его прикрытия кожу от собственного вашего афедрона.
— Не извольте печалиться: мы обо всем позаботимся, — отвечал дворянин.
Вот какие бесхитростные беседы вели они между собой; но сих речей отнюдь не следует опускать, хотя они и не столь возвышенны, как многие другие, ибо без них история была бы неполной. Мы поставили себе задачей показать картину человеческой жизни, а посему надлежит рассмотреть здесь различные ее стороны. История Франсионова отца рисует захолустного дворянина, который провел молодость на поле брани и сохранил воинственное сердце, презирающее прочие ремесла. Также отмечены весьма кстати жадность некоторых судейских и их дурные повадки. Затем перед нами проходят дурачества простолюдинов и, наконец, наглые поступки учителей вкупе с проделками школяров. Франсион продолжит свою историю в том же духе, показав также заблуждения тех, кто мнит себя мудрее, богаче или родовитее, чем это оказывается на самом деле, как, например, господин Гортензиус. Читатели узнают, как он стал всеобщим посмешищем, и это послужит кое-кому уроком.
Франсион весьма охотно рассказывал обо всех этих вещах, ибо было в нем немало хороших природных свойств, побуждавших его презирать глупость разного рода людишек. Тем не менее он не был настолько поглощен своим повествованием, чтоб не приглядываться частенько к окружавшим его предметам; а посему по окончании вышеприведенных речей пожелал он вполне удовлетворить свое любопытство и, притянув несколько к себе полог постели, высунул голову, дабы устремить взор в самый отдаленный угол горницы,
— Чего вы ищете? — осведомился владелец замка.
— Я хотел взглянуть, — ответствовал Франсион, — нет ли здесь кого-нибудь из ваших слуг, дабы принес он мне маленькую картинку, висящую на той стенке. Мне отсюда не видать, что там изображено.
— Я вам сейчас ее достану, — сказал сеньор.
Встав со своего места, он отправился за картиной, оказавшейся овальной формы, размером с карманные солнечные часы , и передал ее Франсиону, выразившему сожаление по поводу того, что заикнулся о ней, ибо тем самым причинил беспокойство своему хозяину. Затем Франсион обратил свои взоры на картину, на коей была изображена красавица, превосходившая всех на свете своими совершенствами и очарованием.
— Ах, государь мой! — воскликнул Франсион. — Зачем помещаете вы такие колдовские предметы в горнице для гостей? Не для того ли, чтоб неожиданным образом уморить этих несчастных и унаследовать их имущество? О, вы убили меня этим портретом!
— Не все так впечатлительны, как вы, — ответствовал сеньор, — и если б я оказался таковым, то был бы уже мертв, ибо много раз созерцал черты этого личика.
Тогда Франсион взглянул на крышку портрета, который закрывался, как коробка, и увидал на нем надпись: «Наис».
— Что это означает? — спросил он.
— Так зовут красавицу, — возразил сеньор, — она итальянка, как вы можете судить по прическе. Один итальянский дворянин, по имени Дорини, недавно сюда заезжавший, одолжил мне портрет на неделю, дабы я мог им вдосталь налюбоваться. Я поместил его в этом покое, самом потайном во всем замке, где устроил для себя кабинет услад.
— Жива ли эта бесподобная дама? — спросил Франсион.
— Право, не знаю, — возразил сеньор, — но Дорини может осведомить вас об этом.
— Вы просто поразительно нелюбопытны, коль скоро не задали ему такого вопроса, — заметил Франсион. — По-видимому, вы человек не увлекающийся и относитесь ко всему равнодушно.
— Вы правы, — ответил сеньор, — клянусь вам, что, будучи третьего дня у Елены, обладающей всего-навсего обыденной красотой, я испытал больше удовольствия, чем если б насладился бесподобной Наис. Зажмурьте, государь мой, глаза, когда вам придется целовать лицо, лишенное всякой привлекательности, и уверяю вас, что радость самой совершенной любви будет щекотать ваши чувства, и вы тем самым утолите свою страсть к телу, в коем взоры ваши находили предмет для сильнейших соблазнов.
После этого Франсион, внимательно поглядев на портрет, пришпилил его булавкой к изголовью постели и продолжал свой рассказ, как читатель увидит из следующей книги.
КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ КНИГИ
КНИГА IV
— ЗАВТРА НА ДОСУГЕ РАССМОТРЮ ПОРТРЕТ при дневном освещении, — сказал Франсион, — а теперь мне необходимо уплатить вам долг и поведать свои школьные, а не придворные похождения. Представьте себе Франсиона входящим в класс, с подштанниками, спускающимися из-под штанов до самых башмаков, с перекошенным балахоном, с сумкой под мышкой, и старающимся опустить одному шпанец, другому щелчок в нос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
— Как, сударь, — воскликнул бургундский дворянин, — вы безжалостно хотите лишить меня рассказа о ваших забавных похождениях? Неужели вам неизвестно, что низменные поступки бесконечно занимательны и что мы с удовольствием слушаем про приключения всяких плутов и наглецов, вроде Гусмана д'Аль-фараче и Ласарильо с Тормеса ? С какой же стати наскучит мне жизнеописание школяра-дворянина, обнаружившего с малолетства изворотливость ума и большую отвагу?
— Вы не знаете, — возразил Франсион, — что получите много больше удовольствия, слушая про обстоятельства, случившиеся со мной в более зрелом возрасте: они гораздо серьезнее и скорее могут усладить ваш разум.
— От вашей придворной жизни я не ожидаю ничего, кроме чудес, — сказал дворянин, — ибо слыхал уже самые бесподобные рассказы про это от лиц, побывавших при дворе: вот почему мне хотелось бы, чтоб вы уже добрались до этого времени и прошли все классы; во всяком случае, я не желаю перескакивать через целый период, хотя бы вам довелось быть перепоротым в каждом классе раз по десять.
— Вы с такой легкостью представляете себе события, словно они у вас перед глазами, — заметил Франсион, — и, поистине, я вам весьма признателен за то, что вы желаете мне столько раз отведать плетки. Но где взять такие ягодицы, которые бы это выдержали? Соблаговолите повелеть, чтоб к моему заду приковали латы и выкрасили их под телесный цвет, или одолжите мне для его прикрытия кожу от собственного вашего афедрона.
— Не извольте печалиться: мы обо всем позаботимся, — отвечал дворянин.
Вот какие бесхитростные беседы вели они между собой; но сих речей отнюдь не следует опускать, хотя они и не столь возвышенны, как многие другие, ибо без них история была бы неполной. Мы поставили себе задачей показать картину человеческой жизни, а посему надлежит рассмотреть здесь различные ее стороны. История Франсионова отца рисует захолустного дворянина, который провел молодость на поле брани и сохранил воинственное сердце, презирающее прочие ремесла. Также отмечены весьма кстати жадность некоторых судейских и их дурные повадки. Затем перед нами проходят дурачества простолюдинов и, наконец, наглые поступки учителей вкупе с проделками школяров. Франсион продолжит свою историю в том же духе, показав также заблуждения тех, кто мнит себя мудрее, богаче или родовитее, чем это оказывается на самом деле, как, например, господин Гортензиус. Читатели узнают, как он стал всеобщим посмешищем, и это послужит кое-кому уроком.
Франсион весьма охотно рассказывал обо всех этих вещах, ибо было в нем немало хороших природных свойств, побуждавших его презирать глупость разного рода людишек. Тем не менее он не был настолько поглощен своим повествованием, чтоб не приглядываться частенько к окружавшим его предметам; а посему по окончании вышеприведенных речей пожелал он вполне удовлетворить свое любопытство и, притянув несколько к себе полог постели, высунул голову, дабы устремить взор в самый отдаленный угол горницы,
— Чего вы ищете? — осведомился владелец замка.
— Я хотел взглянуть, — ответствовал Франсион, — нет ли здесь кого-нибудь из ваших слуг, дабы принес он мне маленькую картинку, висящую на той стенке. Мне отсюда не видать, что там изображено.
— Я вам сейчас ее достану, — сказал сеньор.
Встав со своего места, он отправился за картиной, оказавшейся овальной формы, размером с карманные солнечные часы , и передал ее Франсиону, выразившему сожаление по поводу того, что заикнулся о ней, ибо тем самым причинил беспокойство своему хозяину. Затем Франсион обратил свои взоры на картину, на коей была изображена красавица, превосходившая всех на свете своими совершенствами и очарованием.
— Ах, государь мой! — воскликнул Франсион. — Зачем помещаете вы такие колдовские предметы в горнице для гостей? Не для того ли, чтоб неожиданным образом уморить этих несчастных и унаследовать их имущество? О, вы убили меня этим портретом!
— Не все так впечатлительны, как вы, — ответствовал сеньор, — и если б я оказался таковым, то был бы уже мертв, ибо много раз созерцал черты этого личика.
Тогда Франсион взглянул на крышку портрета, который закрывался, как коробка, и увидал на нем надпись: «Наис».
— Что это означает? — спросил он.
— Так зовут красавицу, — возразил сеньор, — она итальянка, как вы можете судить по прическе. Один итальянский дворянин, по имени Дорини, недавно сюда заезжавший, одолжил мне портрет на неделю, дабы я мог им вдосталь налюбоваться. Я поместил его в этом покое, самом потайном во всем замке, где устроил для себя кабинет услад.
— Жива ли эта бесподобная дама? — спросил Франсион.
— Право, не знаю, — возразил сеньор, — но Дорини может осведомить вас об этом.
— Вы просто поразительно нелюбопытны, коль скоро не задали ему такого вопроса, — заметил Франсион. — По-видимому, вы человек не увлекающийся и относитесь ко всему равнодушно.
— Вы правы, — ответил сеньор, — клянусь вам, что, будучи третьего дня у Елены, обладающей всего-навсего обыденной красотой, я испытал больше удовольствия, чем если б насладился бесподобной Наис. Зажмурьте, государь мой, глаза, когда вам придется целовать лицо, лишенное всякой привлекательности, и уверяю вас, что радость самой совершенной любви будет щекотать ваши чувства, и вы тем самым утолите свою страсть к телу, в коем взоры ваши находили предмет для сильнейших соблазнов.
После этого Франсион, внимательно поглядев на портрет, пришпилил его булавкой к изголовью постели и продолжал свой рассказ, как читатель увидит из следующей книги.
КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ КНИГИ
КНИГА IV
— ЗАВТРА НА ДОСУГЕ РАССМОТРЮ ПОРТРЕТ при дневном освещении, — сказал Франсион, — а теперь мне необходимо уплатить вам долг и поведать свои школьные, а не придворные похождения. Представьте себе Франсиона входящим в класс, с подштанниками, спускающимися из-под штанов до самых башмаков, с перекошенным балахоном, с сумкой под мышкой, и старающимся опустить одному шпанец, другому щелчок в нос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163