Конечно, это уже приходило ему на ум. Часто во время какого-нибудь
привычного занятия - например, за обедом - он с некоторым трудом
ориентировался в обстановке. По мере того как его теория развивалась и
слой за слоем удалялись предрассудки, он все больше поражался масштабам
той области, в которой царила условность. Временами ему даже казалось,
что в каждом жесте жены, в каждой фразе, в каждом поцелуе скрывается
намек на тот или иной свод правил, из которого все это было почерпнуто:
тут - отзвук Готического Возрождения, там - имитация культуры майя.
- 7 -
Когда его заявка на стипендию Гугенхейма была отвергнута, Джон
решил, что совершит путешествие в одиночку, воспользовавшись теми
деньгами, которые еще оставались после публикации книги. И хотя он не
видел в этом необходимости, но все же согласился на требование Дженис о
разводе. Они расстались, как хорошие друзья. Она даже проводила его на
корабль.
* * *
Несколько дней подряд шел мокрый снег. Во дворах и на безлюдных
городских площадях вырастали сугробы. Холодные ветры до блеска
полировали снежные покровы улиц и переулков. Крутые холмы становились
неприступными. Снег и лед сохранялись несколько дней - потом внезапно
наступала оттепель, и по склонам холмов неслись мутные потоки. За таким
наводнением следовал период вполне сносной погоды. И снова метель. Олтин
уверял, что нынешняя зима отличается небывалой суровостью.
Каждый новый цикл был как будто холоднее предыдущего, и с каждым
днем солнце все раньше скрывалось за белыми холмами.
* * *
Однажды вечером, возвращаясь из кино, он поскользнулся на
обледенелой мостовой и порвал брюки, да так сильно, что починить их уже
не представлялось возможным. К тому же это был его единственный зимний
костюм. Олтин дал ему адрес портного, который мог бы сшить другой костюм
достаточно быстро и дешево. Олтин сам поторговался с портным и даже
выбрал материал, тяжелый шерстяной трикотаж неопределенного сизоватого
цвета. В новом костюме Джон почему-то стал казаться ниже ростом. Он не
разбирался в тонкостях портновского искусства и не мог понять, в чем тут
дело: в особой форме лацканов, длине заднего разреза или ширине штанин.
Тем не менее костюм сидел просто идеально. И если теперь Джон выглядел
ниже ростом и толще, возможно так он и должен был выглядеть, а все
предыдущие костюмы, наверное, лгали. И еще одна метаморфоза: его кожа на
фоне сизо-голубого цвета костюма казалась уже не загорелой, а
желтоватой, и Джон становился более похожим на турка.
Он вовсе не стремился походить на турка. Ему лишь хотелось избежать
общения с другими американцами, которых, как выяснилось, здесь немало
даже в такое межсезонье. Кроме того, снижение численности вызвало
усиление их стадного инстинкта. Малейшего знака, такого, как слово,
сказанное по-английски, письма с американским штемпелем, экземпляр
"Ньюс-Уик" или "Геральд Трибюн", оказывалось достаточно, чтобы вызвать у
них приступ бурной общительности. Потому следовало иметь некий камуфляж,
а также знать и избегать тех мест, которые они чаще всего посещают:
Диван Йолу, Кумхуриет Кадесси, Американскую библиотеку, Консульство и
восемь из десяти больших ресторанов.
Когда зима твердо заявила о себе, он прекратил свои экскурсии.
Впрочем, два месяца хождений по оттоманским мечетям и византийским
развалинам сильно обострили его чувство "произвольности". Теперь уже
комнаты, в которых он жил, шаткий стол, цветастые занавески, безвкусные
фотографии, пересекающиеся плоскости стен и потолков, порождали такое же
изобилие "проблем", как и великие мечети Сулеймана и Султана Ахмета со
всеми их михрабами и минберами, сталактитовыми нишами и фаянсовыми
стенами.
И это изобилие было явно чрезмерным. Днем и ночью комнаты
действовали на Джона угнетающе, отвлекали его от всего, чем он пробовал
- 8 -
заниматься. Он знал их, как заключенный знает свою камеру - каждый
дефект конструкции, каждое пятно, и даже точное расположение света в
любой час дня. Конечно, можно было переставить мебель, повесить свои
фотографии и карты, вымыть окна и отчистить полы, прибить какие-нибудь
книжные полки (все его книги оставались в двух чемоданах). Уничтожить
все чужое силой своего самоутверждения, как устраняют дурной запах
благовониями или ароматами цветов. Но это означало признать поражение
своей теории.
В качестве компромисса он стал посещать вечера в кафе неподалеку от
своего дома. Там он сидел за столом у окна, созерцая спиральные струйки
пара, поднимавшиеся из стакана с чаем. В дальнем конце длинного зала за
потускневшим медным кофейником двое пожилых людей всегда играли в
трик-трак. Прочие посетители сидели сами по себе, и их мысли едва ли
сильно отличались от мыслей Джона. Даже когда никто не курил, воздух был
насыщен едким дымом наргиле. Разговоры случались редко. Кипел наргиле,
игральные кости стучали в кожаном стаканчике, шелестела газета, изредка
стаканы звякали о блюдца.
На столе перед ним всегда лежали красный блокнот и шариковая ручка.
Но он не прикасался к ним, пока не наставало время уходить.
Уже почти утратив привычку анализировать собственные ощущения и
мотивы своих поступков, он все же понимал, в чем состоит особое
достоинство этого кафе, - здесь было самое надежное убежище от
всепроникающей "произвольности". Пока он сидел здесь, соблюдая
требование ритуала, простого как игра в трик-трак, все элементы
окружающего пространства постепенно упорядочивались, и вещи занимали
свои места. Стакан становился тем и только тем, чем следовало быть
стакану горячего чая; такое ясное восприятие медленно распространялось
по комнате - подобно кругам на воде от брошенного камня, - и все
предметы наконец обретали свое истинное значение.
* * *
Сначала он не обратил внимания на легкое постукивание, лишь смутно
ощутил какое-то нарушение гармонии. Когда в окно кафе опять постучали,
он поднял голову.
Это были они, женщина и мальчик.
Со времени своей поездки в Ушкюдар три недели назад он уже видел
их. Мальчика дважды: первый раз - в переулке неподалеку от Консульства,
а потом - сидящим на перилах моста Каракё. Женщину - по пути в Таксим
(они обменялись взглядами, несомненно узнав друг друга), но никогда
прежде он не встречал женщину вместе с ребенком.
Не было полной уверенности в том, что это именно они.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11