— У нас настолько тайная полиция, что даже полиция не подозревает о ее существовании. Может, и те, кто в ней состоял, тоже не знали, что работают в тайной полиции?
— Маловероятно.
— Пожалуй. Благодаря связям в Министерстве юстиции нам удалось выяснить, при каких обстоятельствах была создана тайная полиция. Хотите послушать?
— Не стоит. Лучше ответьте на два вопроса.
— А все-таки я расскажу. Как вы, вероятно, помните, несколько лет назад служба безопасности была распущена. Она настолько себя скомпрометировала как внутри страны, так и за ее пределами, что власти сочли за благо ее распустить. Служащих уволили — кого совсем, кого в отставку, а секретные архивы сожгли. Официально задача шпионажа была возложена на военное министерство.
Йенсен нетерпеливо забарабанил пальцами по блокноту. А больной продолжал:
— Правда, военные тоже сумели натворить массу глупостей. Так, например, они посылали самолеты на небольшой высоте, пытались разведать дислокацию кораблей в портах соседних стран, пытались засылать туда шпионов. Нужно ли говорить, что самолеты тут же сбивали, а шпионов арестовывали еще до того, как они успевали спросить дорогу до ближайшей ракетной базы. То, что реакционная военная верхушка ведет себя подобно последним идиотам, скорее правило, чем исключение. К тому же всегда можно попытаться выдать черное за белое или выразить недоумение — не правда ли, обычно так и делают, если только представляется возможность? А кроме того, сами военные давно уже продали все свои секреты другим странам. Так что не это беспокоило власти. Больше всего их волновал вопрос: кто будет шпионить за населением?
Йенсен бесстрастно смотрел в окно. Снег прекратился, снова пошел мелкий дождь.
— И тогда необходимость решили выдать за благородный поступок — всеми презираемую службу безопасности упразднили, а составленные с таким трудом секретные документы — сожгли. Но перед тем как сжечь архивы, а помещения, в которых они хранились, переоборудовать в залы для пинг-понга, все списки аккуратнейшим образом сфотографировали и отослали в Министерство юстиции, где они были поручены заботам мелких чиновников. Видите, как все просто!
— Что странного вы заметили в поведении жены вашего друга? — прервал Йенсен его тираду.
Выражение лица больного изменилось. Кинув на Йенсена взгляд, полный боли, он коротко бросил:
— Она умерла.
— Именно это вы имели в виду?
— Нет. Я упомянул о ней в качестве примера. Люди будто взбесились. И это относится не только к тем, кто бросал в нас камнями и бутылками, давил машинами детские коляски или в истерике нападал на нас, как директор банка и его выжившая из ума жена, но и к тем, кого мы знали и с кем были связаны по работе или союзу. Жена моего друга… она внезапно начала вести себя очень странно.
— То есть?
— Чтобы вам стало понятнее, я попытаюсь рассказать о ней подробнее. Я знал ее и ее мужа очень хорошо, почти так же, как самого себя.
Он наморщил лоб.
— Это была спокойная разумная женщина. Разве только излишне застенчивая, но это, видимо, объяснялось тем, что ее характеру совершенно не свойственна импульсивность. Она всегда долго взвешивала, прежде чем решалась на какой-нибудь поступок, и это ее качество очень всем нам помогало. Благодаря своей выдержке и хладнокровию она сумела удержаться в Министерстве юстиции. Ей казалось, что когда-нибудь нам это пригодится.
— Я попросил бы вас ближе к делу.
— Если вы не узнаете всех сопутствующих обстоятельств, вам трудно будет понять суть происшедшего.
— Продолжайте.
— Как и на всех нас, окружающая среда наложила на нее неизгладимый отпечаток.
— Что вы имеете в виду?
— Духовную сторону жизни. Это вообще характерно для нашего общества, а в отношении человека, с детства лишенного непосредственности и эмоций, результат усугубляется.
— Не совсем уловил вашу мысль.
— Я говорю о полном отсутствии чувственности. У людей атрофировано половое влечение. Чем иным, по-вашему, объясняется столь низкая рождаемость в стране?
— Но ведь ваша приятельница была замужем.
— Исключительно из практических соображений.
Йенсен промолчал.
— Да, она принадлежала к числу именно таких людей. Но где-то в сентябре или в начале октября мы заметили, что ее характер изменился.
— В чем это сказывалось?
— Она стала более вспыльчивой, раздражительной. Казалось, что-то ее беспокоит.
— И это все?
— Нет. Как-то мы трое работали в помещении союза. Я хорошо помню, что это было после столкновений 10 октября, так как мы обсуждали события дня. Нам казалось, что сейчас следует воздержаться от демонстраций.
— Почему?
— Да потому, что при этом люди подвергались опасности. Многие получили ранения. Большинство же вообще было напугано дикими сценами и пассивностью полиции. И действительно, после этого состоялась всего одна демонстрация.
Он замолчал, посмотрел глубоко запавшими глазами на Йенсена и тихо добавил:
— 2 ноября.
— К этому мы еще вернемся. Вы не досказали, что произошло в тот вечер.
— Мой друг приводил в порядок плакаты и лозунги, порванные во время стычек, а я с его женой работал на ротаторе. У нас кончилась бумага, и он отправился в ближайший писчебумажный магазин. Мы знали, что это займет у него минут двадцать. Как только он ушел, его жена вышла в другую комнату. Я не обратил на это внимания. Буквально через минуту она вернулась и встала рядом со мной. Я по-прежнему не обращал на нее внимания. Тогда она взяла меня за руку, и я увидел, что она совершенно обнажена.
— Вот как!
— Она пристально смотрела на меня, я тоже не мог оторвать от нее глаз. Вдруг она сказала: «Иди ко мне. Быстро!» Она хотела, чтобы я лег с ней.
— Очевидно. И это все?
— Что вам еще надо знать?
— Ну хотя бы, как она при этом выглядела?
— У нее был странный взгляд. В остальном же я не заметил ничего необычного. Мне и раньше приходилось видеть ее обнаженной. Разумеется, при других обстоятельствах.
— При каких же?
— В бане, например. Или во время купания. А как-то мы жили вместе в одной комнате в летнем лагере. Там не особенно стеснялись друг друга. Она была миловидной женщиной с маленькими округлыми грудями и очень широкими бедрами. Да, вы правы, я действительно заметил одно необычное обстоятельство: она стояла в непристойной позе, с широко раздвинутыми ногами.
— И как вы поступили?
— Сказал, чтобы она немедленно оделась, естественно. Но мне пришлось повторить это несколько раз, только тогда она согласилась надеть блузку. Мне осточертело, и я ушел домой, не дожидаясь возвращения мужа.
— Это все?
— А что еще нужно? Для меня этого было вполне достаточно. Такое необычное поведение!
— Может быть, оно вовсе не такое необычное, как вам кажется.
— Что вы хотите этим сказать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Маловероятно.
— Пожалуй. Благодаря связям в Министерстве юстиции нам удалось выяснить, при каких обстоятельствах была создана тайная полиция. Хотите послушать?
— Не стоит. Лучше ответьте на два вопроса.
— А все-таки я расскажу. Как вы, вероятно, помните, несколько лет назад служба безопасности была распущена. Она настолько себя скомпрометировала как внутри страны, так и за ее пределами, что власти сочли за благо ее распустить. Служащих уволили — кого совсем, кого в отставку, а секретные архивы сожгли. Официально задача шпионажа была возложена на военное министерство.
Йенсен нетерпеливо забарабанил пальцами по блокноту. А больной продолжал:
— Правда, военные тоже сумели натворить массу глупостей. Так, например, они посылали самолеты на небольшой высоте, пытались разведать дислокацию кораблей в портах соседних стран, пытались засылать туда шпионов. Нужно ли говорить, что самолеты тут же сбивали, а шпионов арестовывали еще до того, как они успевали спросить дорогу до ближайшей ракетной базы. То, что реакционная военная верхушка ведет себя подобно последним идиотам, скорее правило, чем исключение. К тому же всегда можно попытаться выдать черное за белое или выразить недоумение — не правда ли, обычно так и делают, если только представляется возможность? А кроме того, сами военные давно уже продали все свои секреты другим странам. Так что не это беспокоило власти. Больше всего их волновал вопрос: кто будет шпионить за населением?
Йенсен бесстрастно смотрел в окно. Снег прекратился, снова пошел мелкий дождь.
— И тогда необходимость решили выдать за благородный поступок — всеми презираемую службу безопасности упразднили, а составленные с таким трудом секретные документы — сожгли. Но перед тем как сжечь архивы, а помещения, в которых они хранились, переоборудовать в залы для пинг-понга, все списки аккуратнейшим образом сфотографировали и отослали в Министерство юстиции, где они были поручены заботам мелких чиновников. Видите, как все просто!
— Что странного вы заметили в поведении жены вашего друга? — прервал Йенсен его тираду.
Выражение лица больного изменилось. Кинув на Йенсена взгляд, полный боли, он коротко бросил:
— Она умерла.
— Именно это вы имели в виду?
— Нет. Я упомянул о ней в качестве примера. Люди будто взбесились. И это относится не только к тем, кто бросал в нас камнями и бутылками, давил машинами детские коляски или в истерике нападал на нас, как директор банка и его выжившая из ума жена, но и к тем, кого мы знали и с кем были связаны по работе или союзу. Жена моего друга… она внезапно начала вести себя очень странно.
— То есть?
— Чтобы вам стало понятнее, я попытаюсь рассказать о ней подробнее. Я знал ее и ее мужа очень хорошо, почти так же, как самого себя.
Он наморщил лоб.
— Это была спокойная разумная женщина. Разве только излишне застенчивая, но это, видимо, объяснялось тем, что ее характеру совершенно не свойственна импульсивность. Она всегда долго взвешивала, прежде чем решалась на какой-нибудь поступок, и это ее качество очень всем нам помогало. Благодаря своей выдержке и хладнокровию она сумела удержаться в Министерстве юстиции. Ей казалось, что когда-нибудь нам это пригодится.
— Я попросил бы вас ближе к делу.
— Если вы не узнаете всех сопутствующих обстоятельств, вам трудно будет понять суть происшедшего.
— Продолжайте.
— Как и на всех нас, окружающая среда наложила на нее неизгладимый отпечаток.
— Что вы имеете в виду?
— Духовную сторону жизни. Это вообще характерно для нашего общества, а в отношении человека, с детства лишенного непосредственности и эмоций, результат усугубляется.
— Не совсем уловил вашу мысль.
— Я говорю о полном отсутствии чувственности. У людей атрофировано половое влечение. Чем иным, по-вашему, объясняется столь низкая рождаемость в стране?
— Но ведь ваша приятельница была замужем.
— Исключительно из практических соображений.
Йенсен промолчал.
— Да, она принадлежала к числу именно таких людей. Но где-то в сентябре или в начале октября мы заметили, что ее характер изменился.
— В чем это сказывалось?
— Она стала более вспыльчивой, раздражительной. Казалось, что-то ее беспокоит.
— И это все?
— Нет. Как-то мы трое работали в помещении союза. Я хорошо помню, что это было после столкновений 10 октября, так как мы обсуждали события дня. Нам казалось, что сейчас следует воздержаться от демонстраций.
— Почему?
— Да потому, что при этом люди подвергались опасности. Многие получили ранения. Большинство же вообще было напугано дикими сценами и пассивностью полиции. И действительно, после этого состоялась всего одна демонстрация.
Он замолчал, посмотрел глубоко запавшими глазами на Йенсена и тихо добавил:
— 2 ноября.
— К этому мы еще вернемся. Вы не досказали, что произошло в тот вечер.
— Мой друг приводил в порядок плакаты и лозунги, порванные во время стычек, а я с его женой работал на ротаторе. У нас кончилась бумага, и он отправился в ближайший писчебумажный магазин. Мы знали, что это займет у него минут двадцать. Как только он ушел, его жена вышла в другую комнату. Я не обратил на это внимания. Буквально через минуту она вернулась и встала рядом со мной. Я по-прежнему не обращал на нее внимания. Тогда она взяла меня за руку, и я увидел, что она совершенно обнажена.
— Вот как!
— Она пристально смотрела на меня, я тоже не мог оторвать от нее глаз. Вдруг она сказала: «Иди ко мне. Быстро!» Она хотела, чтобы я лег с ней.
— Очевидно. И это все?
— Что вам еще надо знать?
— Ну хотя бы, как она при этом выглядела?
— У нее был странный взгляд. В остальном же я не заметил ничего необычного. Мне и раньше приходилось видеть ее обнаженной. Разумеется, при других обстоятельствах.
— При каких же?
— В бане, например. Или во время купания. А как-то мы жили вместе в одной комнате в летнем лагере. Там не особенно стеснялись друг друга. Она была миловидной женщиной с маленькими округлыми грудями и очень широкими бедрами. Да, вы правы, я действительно заметил одно необычное обстоятельство: она стояла в непристойной позе, с широко раздвинутыми ногами.
— И как вы поступили?
— Сказал, чтобы она немедленно оделась, естественно. Но мне пришлось повторить это несколько раз, только тогда она согласилась надеть блузку. Мне осточертело, и я ушел домой, не дожидаясь возвращения мужа.
— Это все?
— А что еще нужно? Для меня этого было вполне достаточно. Такое необычное поведение!
— Может быть, оно вовсе не такое необычное, как вам кажется.
— Что вы хотите этим сказать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38