Я приняла его озабоченность за недовольство, полезла объясняться, но выяснилось, что он представления не имеет, который сейчас час.
— Что-нибудь непредвиденное, Виктор Николаевич? — прочувствованно, после мытарств со слесарем готовая сострадать, спросила я.
— Скорее нежелательное, — сухо ответил он.
— Где накрывать к обеду?
— Нигде. Полина, я не хочу есть. Мне не до того.
Низкий поклон, что хоть «не до тебя» он удержал при себе. Куда денешься, взрослый человек, его не переубедишь. Я сочла за благо бесплотно скользнуть в кухню. Буду варить щи на завтра. И еще мясо замариную. Кто знает, может, сегодня мои звезды встали на дыбы, вспугнутые психованными кометами? Перетерплю, не в первый раз. Через полчаса Измайлов приковылял ко мне.
— Я залягу, Полина, извини. Пожалуйста, свари кофейку побольше.
— Нога беспокоит?
— И нога в том числе, будь она неладна.
Когда я принесла кофе, он вдруг взял меня за локоть и попросил:
— Посиди со мной.
Лучше бы он на меня набросился, как слесарь. После определенной дозы неприятностей и расстройств с человеком нельзя по-человечески обращаться: ему становится себя очень жалко. Вот и я разревелась, как распоследняя плакса. Зачем-то выболтала ему все про незадачливого ремонтника, про водку. Он хладнокровно переждал приступ слезотечения и велел:
— Теперь послушай меня. Вспомни и поточнее перескажи мне, что тебе позавчера Вера наговорила? Поднатужься и побольше о ней вспомни. Это важно.
Я съежилась. Сколько могут длиться мои муки? Да, я влюблена в Измайлова и мечтаю быть с ним откровенной. Безбоязненная откровенность — это же пик человеческих отношений. Но ведь Верка рассказала то, что рассказала МНЕ. У меня на душе кошки скребли, но я постаралась это ему объяснить. Втолковать. Про шпионок. Про сплетниц. Про предательниц.
— А если от твоего согласия зависит хоть в какой-то мере ее судьба?
Прозвучи его голос вкрадчиво, я бы ушла. Но он произнес вопрос заботливо и твердо.
— В каком смысле? — удивилась я.
Он помолчал. Потом, скривив рот, заговорил:
— Человек убит…
— Он обокрал Верку.
— Это ее слова.
Измайлов снова замолчал. Он будто в чем-то сомневался, на что-то решался, чем-то рисковал. Посмотрел мне в глаза.
— Если я хоть на йоту разбираюсь в людях, с тобой бессмысленно играть в прятки. Если я хоть на йоту разбираюсь в преступлениях, искать надо где-то близко. Ты навязываешь мне одну помощь и отказываешь в другой. Полина, соседка видела, как Вера входила в подъезд в час дня.
— Обозналась, — решила я.
— А секретарша уверила Сергея, что никакого списка ей не давали. И не опознала Веру ни по описанию, ни позже по фотографии. С комментарием, мол, торговок много ходит, и все они на одно лицо.
— Виктор Николаевич, она и должна открещиваться. Иначе может всплыть вопрос о деньгах, которые ей вложили в список.
— Правдоподобно, — похвалил меня он. — А теперь прикинь, каково искать убийцу, когда все лгут?
Возразить было нечего.
— Так Верку подозревают как убийцу?
— Почему нет?
— Потому что она все сделала, чтобы ее заподозрили.
— Для неподготовленного убийства типично. Действуют в состоянии аффекта, а потом, опомнившись, начинают спасать шкуру.
— Виктор Николаевич, вы нормальный, умный человек. Да его с таким же успехом могла порешить и Анна Ивановна. Увидела трезвонящим в Веркину дверь, подумала, что он жаждет вернуться, чтобы заливать ее раз в неделю, сгоняла к себе за молотком, тюкнула по черепу и домой.
— Откуда взялся молоток? — улыбнулся он.
— Не знаю. Просто Верка описывала голову, как размозженную, вот я и…
— Ясно, оставим Веру. Я сам не считаю, что она виновна. Меня интересует ее сосед. Слава, да?
— Виктор Николаевич, как вы можете! Нельзя же подозревать всех подряд, поквартирно.
— Успокойся, поразмысли. Как сидел убитый?
— Привалившись спиной к Веркиной двери, — отрапортовала я.
— А удар был нанесен сзади.
— Тогда он не к Верке приходил.
— Наслаждение с тобой возиться. А к кому?
— В соседнюю квартиру, — вздохнула я, избегая имени Славы.
— И оставил отпечатки пальцев на звонке этой самой соседней квартиры, — подтвердил Измайлов.
— Что теперь?
— Продолжим.
— Не выйдет. Ни буквы не выговорю, пока не поедите.
— Шантажистка в квадрате.
— В шестнадцатой степени, не обольщайтесь.
— Будь по-твоему. Третий день все по-твоему, я себя не узнаю.
— Это остаточные явления ушибов.
— Полина!
— Несу, несу. Щи наверняка готовы. В них тоже черт знает что плавает. Но будете выпрашивать добавку.
Я вновь задействовала сервировочный столик. Пока Измайлов насыщался, я соображала. Итак, как это ни грустно, он надо мною в открытую издевался. Юрьев с Балковым и еще кто-то сейчас наводят справки о покупке Славой квартиры в домоуправлении, проверяют связи убитого, возможно, обыскивают его жилище. И к вечеру что-то с чем-то пересечется, и убийца будет вычислен. Потом его возьмут. Но как ловко Измайлов заставил меня увлечься, разгорячиться. Не многовато ли господин полковник себе позволяет? Этим я и поинтересовалась после десерта.
— Полина, припомни вашу пирушку в деталях, — серьезно сказал он. — Не вспоминал ли кто-нибудь спьяну прошлое? Не называл ли имен? Дело в том, что Слава не ночевал дома с субботы на воскресенье и с воскресенья на понедельник. На работе его тоже нет. Он никого не предупредил. Он исчез.
— Это ваш следующий прикол?
— Если бы.
— А он убийца или жертва? — заволновалась я.
— Откуда мне знать, — мрачно рыкнул Измайлов.
И от этого нескладного предложения мне стало не по себе.
— Я толком ни в чем не разобралась. Верка висла то на Славе, то на Викторе. Слава вроде предпочитал Нору. Во всяком случае, они часто танцевали. Но я слышала, что он консультировался с ней насчет балансового отчета и какого-то налога. Виктор заигрывал со мной, впрочем, не слишком. Хвастался комфортом и уютом. По-моему, он слегка недоволен тем, что у Славы двухкомнатная. Спрашивал, сколько стоит четверть рекламной полосы. Верка все пытала его, почему он именно в нашем доме купил квартиру. Он огрызнулся: «Друг посоветовал». Понимаете, Верка сразу полезла к имениннику с разговорами по душам: кто родители, где учился… А он ее отбрил, дескать, не твое собачье дело до моей кошачьей жизни.
— Спасибо, что напомнила. Слушай, у Норы сколько собак?
— Две таксы. Такие хорошенькие.
— А гавкают, как двадцать две.
— Виктор Николаевич, вы идеальный сосед, всегда на работе. Но горластость этих собачек — преувеличение Анны Ивановны. Они лают, только когда в дверь стучат.
— Полина, они лают постоянно.
— Может, потому, что к вам все время кто-нибудь ломится? Квартиры впритык, они слышат чужих и возбуждаются.
Он не ответил. Сосредоточенно смотрел мимо меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33