ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Да нет, это просто следы ночного секса. Захоти я, и мне ничего не стоит отсюда уйти и никогда больше не встретиться с ним, подумала она. Правда это или ложь? Глупый вопрос. Зачем ей лгать? И так ли невозможно совместить его с ними? В конце концов, мужчины это делают сплошь и рядом. Единственная хитрость тут — научиться не объединять их, думать о них как о чем-то совершенно различном.
Порывшись в косметичке, она начала подкрашиваться, когда телефон зазвонил вновь.
Дома — Воскресенье, утром
Проснулась я среди ночи от звука полного безмолвия. Тишина, но в ней было что-то странное, какое-то изменение. Первой моей мыслью было, что в дом кто-то забрался, второй — что вернулась Анна. Я встала и, на ходу натягивая халат, поспешила к двери.
В полумраке лестничной площадки я различила ее силуэт — она сидела на верхней ступеньке, как домовой, крепко обхватив себя руками под коленками. Если бы ночь не была бы такой теплой, я решила бы, что так она спасается от холода. Но я сразу поняла, что это она обнимает себя.
Боясь напугать ее, я очень тихо окликнула ее и почувствовала, что она слышит меня, хотя и не отвечает. Она лишь качнула головой, наклонив, положила ее на руки. Я расценила это движение как приглашение и села с ней рядом.
— Привет, — тихо сказала я. — Не спится? Она слегка покачала головой.
— Слишком много развлечений было днем, да?
— Ты мамин халат надела, — сказала она, чуть склонив набок голову — лица ее не было видно за шапкой свесившихся волос.
— Да, свой я забыла. Думаю, она бы не стала возражать, а ты как считаешь? Хочешь ко мне под халат? Места хватит.
Опять еле заметное качанье головой. Мы посидели, помолчали. Хотелось обнять ее, укрыть теплотой своего тела, но я не знала, будет ли это правильно. Окажись на моем месте Анна, ей бы подсказал это инстинкт. Мать в этом смысле есть мать. .
— Нового звонка ты не слышала?
Она опять мотнула головой из стороны в сторону, на этот раз движение было резким. Я почувствовала исходящую от нее волну раздражения, но что именно раздражало ее — все вокруг или я, сказать мне было трудно. Как-то мы будем ладить, если Анна вообще не вернется, подумала я. Сможем ли преодолевать ночной мрак?
— Хочешь пить?
Она пожала плечами. Я подождала.
— Может быть, тебе будет лучше спаться в маминой постели?
По-прежнему нет ответа.
Однажды позапрошлым летом, когда они с Анной гостили у меня, Анна пошла поздно вечером послушать музыку в парке, оставив меня с девочкой. Лили проснулась в каком-то кошмаре, такой я ее еще не видала, но, когда я попыталась ее успокоить, она словно взбесилась — стала метаться в приступе дикой ярости. Я даже испугалась ее. Девочка плакала, и истерика эта длилась, как мне казалось, часами, хотя на самом деле весь приступ продолжался тридцать пять минут — я проверила это по часам. Потом, так же внезапно, она угомонилась и, свернувшись калачиком у меня на коленях, заснула. Я побоялась стронуть ее с места, и Анна, вернувшись, застала нас в этой же позе — я сидела, держа на коленях спящую Лили.
Анна отнеслась к происшествию здраво. Она сказала, что с Лили это случается — раз-два в году, и что сильное впечатление, которое такие случаи производят на окружающих, объясняется лишь тем, что обычное настроение Лили — оптимистическая жизнерадостность. Анна называла это «заглядывать в бездну». Бездна эта столь глубока, что может закружиться голова, но все, что остается делать, когда девочка погружается в такое состояние, — это быть с ней рядом и ждать, когда в конце концов она готова будет вынырнуть оттуда, зная, что ее не покинули. Мы часами потом обсуждали это, говорили, как у каждого из нас в душе есть те или иные темные бездны, скорее врожденные, чем благоприобретенные, и почему же тогда не допускать такой глубины чувств у человека, отличающегося от прочих лишь малым возрастом? Я лишний раз восхитилась тогда материнской чуткостью Анны, не боявшейся этих бездн. Какой же она оказалась хорошей матерью и каким хорошим другом!
Помнится, после гибели мамы у меня выработалась привычка приходить среди ночи в ее комнату, появляясь там какой-то печальной лунатической тенью. Отец мой просыпался оттого, что я сидела на кровати с той стороны, где обычно спала мама, я не плакала и ничего не говорила, лишь сидела, помаргивая широко раскрытыми глазами и не отвечая на его вопросы. Подобно Анне, отец был тогда чуток к чужому горю. Если ночь была холодной, он кутал меня в одеяло или же просто обнимал меня за плечи и ждал, когда у меня это пройдет. Тогда он спрашивал, хочу ли я теперь вернуться в постель, на что я в конце концов соглашалась. Утром я обычно ничего не помнила. В точности как не помню ничего и сейчас.
Возможно, я пыталась собственными силами как-то решить загадку — как случилось, что в том же самом доме, в той же самой комнате, на той же самой постели была мама, и вдруг ее нет? Возможно, мне необходимо было самой исследовать образовавшуюся пустоту. Теперь, по прошествии времени, мне кажется, что психику мою не слишком искорежила эта история. Тогда в просвещенной среде было принято считать, что о горе надо говорить, и это поможет пережить его. Как мне известно, отец тоже показывал меня специалисту — по-моему, я помню лицо этой женщины, с которой я говорила, а вернее, она говорила со мной, помню рисунок обоев в ее кабинете, а может, фантазия моя лишь расцвечивает, приукрашивает деталями рассказанное мне позже. Помогла ли мне психотерапия, не знаю. Мне кажется, я сама со временем нашла способы исцеления, о которых отец мой понятия не имел. Но по крайней мере он пытался мне помочь.
С тех пор, как он рассказал мне об этом — а было это лет десять назад, — дети стали видеться мне чем-то подобным комнатным растениям в горшках — слабыми ростками, за которыми нужен постоянный уход: не подопри росток вовремя, дай ему слишком мало или слишком много подкормки — и эмоциональное развитие его на долгие годы будет подорвано. Вот она, тирания фрейдистских идей! Мне кажется, в частности, из-за этого мне никогда не хотелось иметь собственных детей. К счастью, Анна проявляла тут всегда большую уравновешенность. Она считала, что комнатные растения весьма жизнестойки и что дети гораздо гибче, чем считают авторы книг по педагогике. Кажется, моя мама тоже так считала, и проживи она со мной подольше, я тоже бы это усвоила.
Если бы только было возможно вспомнить, как я чувствовала тогда потерю, вспомнить ее настоящий вкус, а не только тягостные дни без мамы! Наверное, отсутствие памяти явилось оружием против боли. Именно ее я сейчас боялась. Боялась, что потеря Анны отзовется во мне и чем-то большим, чем-то давно уже похороненным, ушедшим на дно. Не потому ли я предпочла верить, что по телефону действительно звонила Анна?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79