– Я одобряю твою разгадку. Вот я посоветовался с богом Ахурамаздой и говорю вам: мышь живет в земле и ест ту же пищу, что и человек, лягушка живет в воде, а птица подобна коню. Стрелы – это военная сила. Все это значит, что скифы отдают мне себя, свою землю и воду. Это победа, они сдаются.
Все одобрительно зашумели, и Барт сказал:
– Слава велемудрому богу Ахурамазде и его великому сыну, воинственному и могучему Митре, который даровал тебе, царь царей, эту большую победу…
– Подожди, – прервал его речь Гобрий. – Может быть, еще кто желает растолковать значение даров?
Но все молчали.
– Тогда я скажу, – продолжал Гобрий. – Можно ли считать, что скифы признали себя побежденными? Я думаю, нет. Не было ни одной битвы. Наши войска обессилены, и неведомая хворь преследует нас. Скифы знают об этом. Мы сейчас слабее, чем были в начале похода, когда скифы и не думали сдаваться нам. Я много слыхал о скифах. Они никогда по доброй воле не сдавались.
Гобрий перевел дыхание. Никто не помнит, чтобы он-так много говорил. Но это было не все. Он сурово взглянул на Барта и снова обратился к Дарию:
– Мне кажется, что скифы хотят вот что сказать своими дарами: «Если вы, персы, не станете птицами и не полетите в небо, или не станете мышами и не спрячетесь в землю, или лягушками не прыгнете в воду, то сгинете от стрел наших!»
Дарий нахмурился и искоса взглянул на Видарну. Тот промолвил:
– Серьезное дело. Надо поразмыслить, обсудить.
Царь в ответ сердито потер ухо и приказал удалиться всем, кроме Гобрия и Видарны.
– Я согласен с толкованием Гобрия, – Видарна будто продолжал внезапно прерванную речь. – Скифы сильны сейчас, как никогда. Нам необходимо быть настороже.
– На месте скифов я бы именно теперь начал атаковать, – вставил Гобрий.
– На стоянках надежно укреплять лагерь и выставлять двойной дозор! – прозвучал наконец голос Дария. – Время покажет, кто прав в толковании даров…
5
…Под вечер сотню Гаусаны сменили на страже около шатра Дария. Сотник направился к ближайшему костру. Люди его сотни раздвинулись, и Гаусана достал из-за пояса широкий вавилонский кинжал. Раб-гетт провернул в очередной раз обломок копья, на котором был насажен худосочный старый баран, и Гаусана, ни на кого не глядя, отрезал левую лопатку. Достал из мешочка соль, перец, вонзил в мясо крупные ровные зубы. Только после этого к барану потянулась рука десятника…
Гаусана отбросил за спину обглоданную лопатку и вытер руки о плащ. Оглянулся. Луна поднялась над горизонтом на две лошадиные головы.
Сидел в стороне, думал: покупка второго строевого коня, снаряжения и запасов вина обошлась куда больше платы, которую он получал раз в шесть лун. Правда, перепало немного серебра от Видарны за пленного скифа и добыта еще одна палатка. Она теперь очень пригодилась… Гаусана привстал и отпил глоток вина.
Но что все это в сравнении с его нуждами? Ведь пора подумать о своем доме. Ему пристало иметь не меньше трех жен. Для этого необходима удача в походе… А тут, в Скифии… Что-то неладно с самого начала… Столько времени гоняться за врагом – и не догнать! Люди недовольны: не хватает еды, одежда износилась, вино кончилось, непонятные хвори появились, и знахари не в силах справиться, а главное – не видно всему этому конца-края.
…Вчера разнимали саков-рыбоедов и вавилонцев. Угнал кто-то у кого-то три кобылицы и, конечно, съели. Дошло до резни. А раньше люди его же сотни угнали пару овец у мидийцев. Он покрыл своих, но…
Гаусана легко вскочил на коня и направился в объезд оврага.
Тихо свистнул. Тотчас послышался ответный свист.
– Приветствую тебя, господин.
– Она уже тут? – тихо спросил Гаусана.
– Да, господин, – ответил раб.
Гаусана не сразу различил Тию в полумраке палатки. На толстом войлоке лежали на бронзовом подносе зажаренные куропатки и кусок копченого мяса, заманчиво мерцали на серебре засахаренные фрукты, а две глиняные амфоры обещали терпкую прохладу. Сотник опустился на войлок, Тия, следя за каждым его движением, присела рядом.
Гаусана жадно набросился на еду. Давно уже общие скупые трапезы у костра не насыщали его. Все меньшую пайку выделял осмотрительный Видарна воинам. Поэтому то, что приносила Тия со стола Видарны, было как нельзя кстати. Ведь воину надо иметь сытый желудок, тогда рука его будет тверда, а глаз зорким, и он вернется домой с победой и добычей.
Потом Гаусана, опершись на локоть, рассматривал Тию. Она совсем непохожа на женщин из обоза, которые, садясь с мужчинами, хватают еду из-под рук. Тия ведет себя как настоящая жена. Муж должен наесться, в это время нужно подавать и угождать. Правильно ведет себя. Ведь у них уже все сговорено. Тия будет его, Гаусаны, старшая жена. Она знает дело, насмотрелась у Видарны. Заведет в его доме порядок знатных людей… Гаусана протянул руку и ощутил под гладким прохладным шелком ее тело…
Непонятная тревога пробудила сотника. Казалось, что никакой причины не было. Рядом ровно дышала Тия, за пологом палатки ворчал во сне раб, в ночном лагере – знакомый глухой шум. Лениво ворочались привычные мысли о доме в долине под Персеполем, о трех женах и старшей из них Тие… Потом выплыла картина знакомства с ней, когда перед мостом через Истр Видарна послал его в обоз проследить за переправой своего добра и женщин. Гаусана сразу приметил старшую служанку, но подле неотступно крутился евнух. Только на мосту, когда обоз растянулся, им удалось перемолвиться словом…
Новые звуки ворвались в ночь, в полудремоту сотника. Он несколько мгновений помедлил и вскочил. Сомнения не было: ночной набег. Гаусана разбудил Тию и раба. Топот и крики слышались со стороны оврага. Сотник приказал Тие завернуться в толстую войлочную подстилку и резким ударом выбил опору палатки – нападающим не придет в голову поднимать палатку, а подстилка предохранит Тию от возможных ударов копыт. Потом сотник выхватил копье у первого попавшегося навстречу воина и пустил коня галопом. Сжимая толстое для его руки древко, Гаусана врезался в темный клубок людей и коней, сплетения разноязыких криков.
Крики, удары мечей, стоны, храп лошадей, проклятье – все это быстро приближалось. Тия лежала, укрытая палаткой, сжавшись в комок. Уже сопят рядом кони, кто-то упал, земля дрогнула. Над ней ревели, гикали, ржали, плевались, проклинали, захлебывались кровью, падали с коней воины персов и сколотов.
Но один звук, надрывный и тошнотворный, не смолкал, не унимался, а вскоре пересилил звуки боя – то был рев перепуганных мулов и ослов. Тия не сразу поняла, что это, потом ее даже затошнило от этого гадкого крика, казалось, что ревет не скот, а его желудки.
Крики людей, свист и удары нагаек по конским бокам – все это внезапно удалилось и стихло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21