он не мог поверить, что она так почернела и будто осела за минувшие годы. Возможно, и занятий тут теперь нет.
На небольшой пришкольной площадке конский топот заглох, но не от травы, как можно было ожидать, а от пересохшего чернозема. Так было тут и раньше. Виктор увидел неподалеку сельсоветскую трибуну и подъехал к ней. Показалось, что и она стоит не на том месте, где была раньше. К тому же - та была с перилами, а тут только помост на высоких столбах. Ступенек нет, и помост тоже кто-то начал разбирать - видимо, на растопку.
В конце деревни, наискосок от площади, должна быть та хата, где когда-то отвели боковушку Галине. Если и ту пятистенку с крыльцом на улицу не узнает, то придется кого-нибудь будить.
Высокие ворота, скрывавшие двор и окна хаты, показались Виктору очень знакомыми. Наверно, потому, что вспомнилось, как когда-то открывал и закрывал их своими руками. Крылечко немного покосилось, будто предупреждая, что повалится, если неосторожно ступить на него.
Не слезая с седла, Виктор тронул ногой половинку ворот; она послушно скрипнула и приоткрылась, со двора дохнуло чем-то очень близким и родным, захотелось как можно скорее попасть во двор, на огородик, куда выходит окошко Галиной комнаты.
Вихорев живо соскочил на землю. Теперь он был уверен, что попал домой, что его ждут, иначе вряд ли бы оставили открытыми на ночь ворота. Хотел тихо завести во двор коня, расседлать, привязать в укромном месте и лишь потом постучать в заветное оконце. Но не успел - распахнулась дверь сеней и во двор выбежала Галя, босая, в темной юбке и в чем-то белом на плечах. Поверх этой резкой белизны в ночном мраке чернели распущенные волосы.
- Ворота были не заперты, - сказал Виктор, словно ему навстречу вышла не жена, а хозяйка, перед которой надо было оправдываться.
- Ворота и вчера были только прикрыты, - сказала Галя, подбегая к мужу, - и позавчера. Мы ждали тебя!
- И ты, конечно, не спала все эти ночи...
Они сели на верхнюю ступеньку крылечка. Побуревшая, натертая ногами, но чисто вымытая доска слегка повлажнела от летней росы и под рукой казалась шершавой, но после долгой езды в седле так приятно было здесь отдохнуть. Он прижал Галю к себе и даже хотел накинуть что-нибудь ей на плечи: показалось, что она моментально озябнет от предрассветной свежести, растеряет то радостное, взволнованное тепло, с каким выбежала встретить мужа.
- Скоро рассвет, - будто с сожалением промолвил Виктор и хотел по привычке глянуть на руку, хотя часов на ней давно не было: разбились на Курской дуге.
- На наших ходиках... - прошептала Галя. - Я не знаю, который час на наших ходиках: они за стенкой...
От Виктора попахивало конским потом, но, наверно, этот запах был приятен Галине. Вскоре после их женитьбы Виктора призвали в армию. Это было в конце тридцать девятого года. А в сороковом Галя приехала в далекий городок, где Виктор служил в кавалерийском полку. В тех местах ударили ранние морозы. Встретившись в холодной комнате гостиницы, они прежде всего стали отогревать друг другу руки, боясь, как бы не простудиться. Галя была в зимнем пальто, но в легких туфлях и в тонких чулках. Виктор - в кирзовых сапогах с теплыми портянками, но в шинельке, хотя впору было влезть в тулуп. Галя сняла с шеи шерстяной платок, когда-то подаренный ей матерью, и укутала солдату плечи, а Виктор старательно отогревал жену под шинелью.
И от шинели, и от гимнастерки густо пахло застоявшимся конским потом, и это не было ей неприятно...
Расставание в деревянном вокзальчике было более грустным, чем год назад возле школы, где она только начала работать. И когда не стало запаха Викторовой шинели, а в вагоне запахло угольным чадом и дымом от паровоза, у Гали стало так тяжело на душе, что она не могла сдержать слез. Прижимала шерстяной платок к губам, к носу, чтоб уловить хоть маленькую капельку чудесного родного запаха...
Уткнувшись сейчас лицом в гимнастерку мужа, Галина радостно вдыхала почти тот же незабываемый запах, и ей невольно вспомнилась давняя поездка к мужу, когда она едва не отморозила ноги. Памятный шерстяной платок цел и теперь: только не успела накинуть его на плечи, выбегая во двор...
- Надолго тебя отпустили?
Об этом она скорее подумала, чем спросила, но Виктор понял ее тревогу, пожал плечами и не сказал, что ему пора бы уже возвращаться.
- Какой красивый конь! - сказала Галя. - Весь белый!.. Как твой Сокол, помнишь? Покормить бы его...
Виктор не удивился, что Беляк напомнил Гале Сокола, стало приятно, что не одному ему все время этот скакун кажется давним другом и спутником дофронтовой службы.
- Покормить бы его чем, - снова промолвила Галя, уже с хозяйской заботой.
Виктор взглянул на Беляка и увидел, что он неотрывно смотрит на них, его глаза будто светятся, будто горят слабым огоньком. И как ни отворачивался хозяин, как ни старался выкроить еще минутку радостной встречи с женой, все время видел глаза Беляка, они точно упирались холодными лучами в спину. Невольно засверлила мысль, что Беляк не жалел себя в дороге, нигде не задерживался, не хитрил, доказал свою преданность незнакомому человеку, как настоящему другу.
- А что можно найти для коня? - со вздохом спросил Виктор. - Если попасти, то и самому надо быть при нем. А привязать или стреножить - боязно, как бы не украли: этого Сокола мне в колхозе дали под честное слово.
Галя забеспокоилась, поднялась со ступеньки.
- Пойдем посмотрим в хлевушке, я там охапку клевера сбросила - днями на колхозных волах возили. Как чувствовала, что ты на коне приедешь...
С хрустом жуя подсохший клевер, Сокол больше не тревожил Виктора пронизывающим взглядом. А они с Галей не спешили снова сесть на ступеньку, словно к чему-то прислушивались. Галя вдруг насторожилась, направилась к своему окну. Виктор ничего не слышал, а обостренный материнский слух уловил, что малыш в комнате зашевелился, покряхтывает.
"Сынок, - охватило Виктора радостное волнение. - Его голос... Его первое приветствие..."
Пока Галя шла к окну и от окна, Виктор с ужасом заметил, что она прихрамывает на обе ноги.
- Что с тобою, Галинка?
Она смутилась, не поняла вопроса.
- Ступаешь как-то... Будто не своими ногами...
- А... Просто сбила. Вчера на рассвете в Хреновое бегала соль выменять. Назад решила идти напрямик, через лес, да заблудилась... А была босая...
- Садись! Посмотрю, что у тебя с ногами.
- Да ничего, пройдет! Бежим, а то там Тимка!..
Виктор подхватил ее на руки, сел на ступеньку, и она очутилась у него на коленях. На маленьких ступнях белели водяные пузыри, они были видны даже в ночном мраке.
- Почему ты босая ходишь, Галочка?
- Тут все так ходят... А как же мне? И в колхоз надо, и всюду... Я только в школу обуваюсь.
"А есть ли у тебя что обуть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
На небольшой пришкольной площадке конский топот заглох, но не от травы, как можно было ожидать, а от пересохшего чернозема. Так было тут и раньше. Виктор увидел неподалеку сельсоветскую трибуну и подъехал к ней. Показалось, что и она стоит не на том месте, где была раньше. К тому же - та была с перилами, а тут только помост на высоких столбах. Ступенек нет, и помост тоже кто-то начал разбирать - видимо, на растопку.
В конце деревни, наискосок от площади, должна быть та хата, где когда-то отвели боковушку Галине. Если и ту пятистенку с крыльцом на улицу не узнает, то придется кого-нибудь будить.
Высокие ворота, скрывавшие двор и окна хаты, показались Виктору очень знакомыми. Наверно, потому, что вспомнилось, как когда-то открывал и закрывал их своими руками. Крылечко немного покосилось, будто предупреждая, что повалится, если неосторожно ступить на него.
Не слезая с седла, Виктор тронул ногой половинку ворот; она послушно скрипнула и приоткрылась, со двора дохнуло чем-то очень близким и родным, захотелось как можно скорее попасть во двор, на огородик, куда выходит окошко Галиной комнаты.
Вихорев живо соскочил на землю. Теперь он был уверен, что попал домой, что его ждут, иначе вряд ли бы оставили открытыми на ночь ворота. Хотел тихо завести во двор коня, расседлать, привязать в укромном месте и лишь потом постучать в заветное оконце. Но не успел - распахнулась дверь сеней и во двор выбежала Галя, босая, в темной юбке и в чем-то белом на плечах. Поверх этой резкой белизны в ночном мраке чернели распущенные волосы.
- Ворота были не заперты, - сказал Виктор, словно ему навстречу вышла не жена, а хозяйка, перед которой надо было оправдываться.
- Ворота и вчера были только прикрыты, - сказала Галя, подбегая к мужу, - и позавчера. Мы ждали тебя!
- И ты, конечно, не спала все эти ночи...
Они сели на верхнюю ступеньку крылечка. Побуревшая, натертая ногами, но чисто вымытая доска слегка повлажнела от летней росы и под рукой казалась шершавой, но после долгой езды в седле так приятно было здесь отдохнуть. Он прижал Галю к себе и даже хотел накинуть что-нибудь ей на плечи: показалось, что она моментально озябнет от предрассветной свежести, растеряет то радостное, взволнованное тепло, с каким выбежала встретить мужа.
- Скоро рассвет, - будто с сожалением промолвил Виктор и хотел по привычке глянуть на руку, хотя часов на ней давно не было: разбились на Курской дуге.
- На наших ходиках... - прошептала Галя. - Я не знаю, который час на наших ходиках: они за стенкой...
От Виктора попахивало конским потом, но, наверно, этот запах был приятен Галине. Вскоре после их женитьбы Виктора призвали в армию. Это было в конце тридцать девятого года. А в сороковом Галя приехала в далекий городок, где Виктор служил в кавалерийском полку. В тех местах ударили ранние морозы. Встретившись в холодной комнате гостиницы, они прежде всего стали отогревать друг другу руки, боясь, как бы не простудиться. Галя была в зимнем пальто, но в легких туфлях и в тонких чулках. Виктор - в кирзовых сапогах с теплыми портянками, но в шинельке, хотя впору было влезть в тулуп. Галя сняла с шеи шерстяной платок, когда-то подаренный ей матерью, и укутала солдату плечи, а Виктор старательно отогревал жену под шинелью.
И от шинели, и от гимнастерки густо пахло застоявшимся конским потом, и это не было ей неприятно...
Расставание в деревянном вокзальчике было более грустным, чем год назад возле школы, где она только начала работать. И когда не стало запаха Викторовой шинели, а в вагоне запахло угольным чадом и дымом от паровоза, у Гали стало так тяжело на душе, что она не могла сдержать слез. Прижимала шерстяной платок к губам, к носу, чтоб уловить хоть маленькую капельку чудесного родного запаха...
Уткнувшись сейчас лицом в гимнастерку мужа, Галина радостно вдыхала почти тот же незабываемый запах, и ей невольно вспомнилась давняя поездка к мужу, когда она едва не отморозила ноги. Памятный шерстяной платок цел и теперь: только не успела накинуть его на плечи, выбегая во двор...
- Надолго тебя отпустили?
Об этом она скорее подумала, чем спросила, но Виктор понял ее тревогу, пожал плечами и не сказал, что ему пора бы уже возвращаться.
- Какой красивый конь! - сказала Галя. - Весь белый!.. Как твой Сокол, помнишь? Покормить бы его...
Виктор не удивился, что Беляк напомнил Гале Сокола, стало приятно, что не одному ему все время этот скакун кажется давним другом и спутником дофронтовой службы.
- Покормить бы его чем, - снова промолвила Галя, уже с хозяйской заботой.
Виктор взглянул на Беляка и увидел, что он неотрывно смотрит на них, его глаза будто светятся, будто горят слабым огоньком. И как ни отворачивался хозяин, как ни старался выкроить еще минутку радостной встречи с женой, все время видел глаза Беляка, они точно упирались холодными лучами в спину. Невольно засверлила мысль, что Беляк не жалел себя в дороге, нигде не задерживался, не хитрил, доказал свою преданность незнакомому человеку, как настоящему другу.
- А что можно найти для коня? - со вздохом спросил Виктор. - Если попасти, то и самому надо быть при нем. А привязать или стреножить - боязно, как бы не украли: этого Сокола мне в колхозе дали под честное слово.
Галя забеспокоилась, поднялась со ступеньки.
- Пойдем посмотрим в хлевушке, я там охапку клевера сбросила - днями на колхозных волах возили. Как чувствовала, что ты на коне приедешь...
С хрустом жуя подсохший клевер, Сокол больше не тревожил Виктора пронизывающим взглядом. А они с Галей не спешили снова сесть на ступеньку, словно к чему-то прислушивались. Галя вдруг насторожилась, направилась к своему окну. Виктор ничего не слышал, а обостренный материнский слух уловил, что малыш в комнате зашевелился, покряхтывает.
"Сынок, - охватило Виктора радостное волнение. - Его голос... Его первое приветствие..."
Пока Галя шла к окну и от окна, Виктор с ужасом заметил, что она прихрамывает на обе ноги.
- Что с тобою, Галинка?
Она смутилась, не поняла вопроса.
- Ступаешь как-то... Будто не своими ногами...
- А... Просто сбила. Вчера на рассвете в Хреновое бегала соль выменять. Назад решила идти напрямик, через лес, да заблудилась... А была босая...
- Садись! Посмотрю, что у тебя с ногами.
- Да ничего, пройдет! Бежим, а то там Тимка!..
Виктор подхватил ее на руки, сел на ступеньку, и она очутилась у него на коленях. На маленьких ступнях белели водяные пузыри, они были видны даже в ночном мраке.
- Почему ты босая ходишь, Галочка?
- Тут все так ходят... А как же мне? И в колхоз надо, и всюду... Я только в школу обуваюсь.
"А есть ли у тебя что обуть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25