ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Мокрую от его слюны жвачку подобрала малышка Тешома.
Запихнув ее в рот, она принялась сосать с таким же наслаждением, с каким я бы сейчас вгрызлась в шоколадку. Ее мордашка, обезображенная торчащей изо рта жвачкой, выглядела уморительно. Улыбаясь, она забралась в мой гамак и вскоре заснула.
В соседней хижине я видела вождя Арасуве, возлежащего в своем гамаке. Оттуда он присматривал за приготовлением бананов и жаркой мяса, принесенного охотниками, уходившими за добычей несколькими днями раньше. Словно рабочие у конвейера, несколько мужчин с рекордной скоростью обрабатывали многочисленные связки бананов.
Один, впившись острыми зубами в кожуру, раскрывал ее; другой срывал твердую шкурку и бросал банан в лубяное корыто, сделанное сегодня утром Этевой; третий следил за тремя разведенными под корытом маленькими кострами.
– А почему стряпней занимаются одни мужчины? – спросила я у Тутеми. Я знала, что женщины никогда не готовят крупную дичь, но меня поразило, что ни одна из них и близко не подошла к бананам.
– Женщины большие растяпы, – ответил Арасуве за Тутеми, входя в хижину. Глаза его, казалось, ожидали, хватит ли у меня смелости возразить. И улыбнувшись, он добавил: – Они легко отвлекаются на всякую всячину, а огонь тем временем прожигает корыто.
Не успела я ничего сказать в ответ, как он уже опять был в своем гамаке. – Он приходил только затем, чтобы это сказать? – Нет, – сказала Ритими. – Он приходил, чтобы на тебя посмотреть.
У меня не было охоты спрашивать, прошла ли я инспекцию Арасуве, чтобы не напоминать ей о невыщипанных волосах у меня на лобке. – Смотри, – сказала я, – к нам гости.
– Это Пуривариве, самый старший брат Анхелики, – сказала Ритими, указывая на старика в группе мужчин. – Он – шапори, наводящий страх. Однажды его убили, но он не умер.
– Однажды его убили, но он не умер, – медленно повторила я, не зная, как это понимать, – в буквальном или переносном смысле.
– Его убили во время набега, – сказал Этева, заходя в хижину. – Мертвый, мертвый, мертвый, но не умер. – Он раздельно выговаривал каждое слово, усиленно шевеля губами, словно таким способом мог донести до меня истинное значение своих слов.
– А такие набеги еще случаются? На мой вопрос никто не ответил. Этева достал длинную полую тростинку, небольшой тыквенный сосуд, спрятанный за одним из стропил, и вышел встречать гостей, остановившихся посреди поляны лицом к хижине Арасуве.
Мужчины все подходили, и я громко поинтересовалась, приглашались ли на праздник женщины.
– Они снаружи, – пояснила Ритими. – Украшают себя вместе с остальными гостями, пока мужчины принимают эпену.
Вождь Арасуве, его брат Ирамамове, Этева и еще шестеро мужчин Итикотери, все разукрашенные перьями, мехом и красной пастой оното, уселись на корточки напротив уже сидевших гостей. Они немного поговорили, избегая глядеть друг другу в глаза.
Арасуве отвязал висевший у него на шее маленький калабаш, засыпал немного коричневато-зеленого порошка в один конец полой тростинки и повернулся к брату Анхелики. Приставив конец тростинки к носу шамана, Арасуве с силой вдул одурманивающий порошок в ноздрю старика. Шаман не сморщился, не застонал и не отшатнулся, как это делали другие мужчины. Но глаза его помутнели, а из носа и рта потекла какая-то зеленая слизь, которую он смахивал веточкой. Медленно, нараспев он начал произносить заклинания. Слов я не могла разобрать; они произносились слишком тихо и тонули в завываниях остальных.
С остекленевшими глазами, со слизью и слюной, стекающей по подбородку и груди, Арасуве высоко подпрыгнул.
Красные перья попугая, висевшие у него в ушах и на руках, затрепетали. Он подпрыгивал, касаясь земли с легкостью, неимоверной для человека столь плотного телосложения. Лицо его словно было высечено из камня. Над крутым лбом свисала прямая челка. Нос с широко раздутыми ноздрями и оскаленный рот напомнили мне одного из четырех царей-стражей, которых я видела когда-то в японском храме.
Кое-кто из мужчин отошел в сторону, пошатываясь и держась за голову; их рвало. Завывания старика становились все громче; один за другим мужчины снова сгрудились вокруг него. Они молча сидели на корточках, обхватив руками колени и уставив глаза в лишь им одним видимую точку, пока шапори не завершил своего песнопения.
Каждый мужчина Итикотери вернулся в свою хижину, ведя гостя. Арасуве пригласил Пуривариве; Этева вошел в хижину с одним из тех молодых мужчин, которых вырвало. Не удостоив нас взглядом, гость развалился в гамаке Этевы, как в своем собственном; на вид ему было не больше шестнадцати.
– А почему не все мужчины Итикотери принимали эпену и украсили себя? – шепотом спросила я Ритими, которая хлопотала вокруг Этевы, очищая и заново раскрашивая ему лицо пастой оното.
– Завтра все они будут украшены. В ближайшие дни к нам придут еще гости, – сказала она. – Сегодняшний день только для родственников Анхелики.
– Но ведь здесь нет Милагроса.
– Он пришел сегодня утром.
– Сегодня утром! – повторила я, не веря своим ушам.
Лежащий в гамаке Этевы юноша взглянул на меня, широко раскрыв глаза, и закрыл их снова. Проснулась Тешома и захныкала. Я попыталась успокоить ее, сунув в рот выпавшую на землю табачную жвачку. Выплюнув ее, она заревела еще громче. Я отдала девочку Тутеми, которая стала ее укачивать, пока ребенок не успокоился. Почему Милагрос не дал мне знать, что вернулся, думала я со злостью и обидой. От жалости к себе на глаза у меня навернулись слезы. 1 – Смотри, вот он идет, – сказала Тутеми, указывая на вход в шабоно.
В сопровождении группы мужчин, женщин и детей Милагрос подошел прямо к хижине Арасуве. Его глаза и рот были обведены красными и черными линиями. Я не сводила завороженного взгляда с повязанного у него на голове черного обезьяньего хвоста, с которого свисали разноцветные перья попугая. Такие же перья украшали меховые повязки на его предплечьях. Вместо праздничного пояса из хлопковой пряжи на нем была ярко-красная набедренная повязка.
Необъяснимая тревога охватила меня, когда он подошел к моему гамаку. При виде его сурового, напряженного лица сердце у меня заколотилось от страха.
– Принеси свой калабаш, – сказал он по-испански и, отвернувшись, направился к корыту с банановым супом.
Не обращая на меня ни малейшего внимания, все двинулись на поляну вслед за Милагросом. Я молча достала корзину, поставила ее перед собой на землю и вытащила все свои пожитки. На самом дне, завернутый в рюкзак, лежал гладкий, цвета охры калабаш с пеплом Анхелики.
Я часто задумывалась, что мне с ним делать. Ритими, перебирая мои вещи, никогда не трогала рюкзака.
В моих застывших, похолодевших руках сосуд словно потяжелел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73