Если он на тебя зуб заимеет — берегись!.. Но если ты прав — говори ему прямо — он всё поймёт.
Поэтому, когда он появлялся в свете гаснущих костров и мчался к лестницам, окликая их так, словно на пир приглашал, — бойцы бросались следом, стараясь быть к нему поближе. Его хорошо иметь перед глазами, он соображает быстрее чем ты сам.
При всём при том, осада шла неудачно. Пример Олинфа оказался палкой о двух концах: теперь перинфяне решили, что в крайнем случае они лучше умрут, но живыми не сдадутся. А до крайнего случая было ещё далеко. Защитники, получавшие с моря и припасы и подкрепления, отражали все попытки штурма и нередко нападали сами. Теперь они являли свой собственный пример. Из Херсонеса, чуть южнее Большой Восточной Дороги, пришли сведения, что подчинённые союзные города начали поднимать голову. Афиняне давно уже подталкивали их к восстанию; но они не хотели впускать к себе афинские войска, которые постоянно сидели без денег и были просто вынуждены жить за счёт принявшей страны. А теперь они осмелели сами. Захватывали македонские посты, угрожали крепостям… Это была уже война.
— Одну сторону дороги я тебе расчистил, отец. Позволь, расчищу и другую, — сказал Александр, едва до них дошли эти новости.
— Обязательно. Как только подойдут новые войска. Их я оставлю здесь; а тебе дам людей, знающих страну.
Он задумал внезапное нападение на Византий, чтобы прекратить их помощь Перинфу. С Византием так или иначе придётся дело иметь — так уж лучше сразу, при первой возможности. Он увяз в этой дорогостоящей войне гораздо глубже, чем собирался; теперь приходилось набирать новых наёмников. Солдаты в армию Филиппа приходили из Аркадии и Аргоса. Эти страны уже много поколений живут в страхе перед Спартой, потому не разделяют опасений и ярости афинян, дружат с Македонией, — но деньги всё равно нужны; а осада их заглатывает, словно воду льёшь в песок.
Наконец, они появились. Квадратные, коренастые, телосложением похожие на самого Филиппа. Сразу стало видно, что его предки из тех краёв. Он произвёл им смотр, переговорил с их офицерами, от которых — ни в удаче ни в беде — наёмники неотделимы, из-за чего и возникает часто слабое звено в цепи управления армией… Но дело своё они знают, зря им платить не придётся.
Александр со своими войсками двинулся на запад. Солдаты, прошедшие с ним фракийский поход, уже поглядывали на остальных свысока.
Эту кампанию он тоже провёл очень быстро. Восстание было ещё в самом зародыше; некоторые города сразу перепугались, изгнали самых заядлых подстрекателей и поклялись в верности своей. А кто уже успел втянуться в борьбу — те были просто счастливы: боги покарали Филиппа, отняв у него разум настолько, что он доверил армию шестнадцатилетнему ребёнку!.. На предложение сдаться они ответили оскорбительным вызовом. Тогда Александр начал брать их крепости, одну за другой. Подъезжал, останавливался, отыскивал слабые места в обороне… А если таких не было — создавал их сам; подкопом, насыпью или брешью в стене. Под Перинфом он многому научился. Вскоре сопротивление угасло. Остальные города открыли ворота на его условиях.
По дороге из Аканфа он осмотрел Ров Ксеркса: канал, прокопанный через Афонский перешеек, чтобы избавить персидский флот от штормовых ветров, дующих с гор. Из лохматых отрогов вздымалась громадная снежная вершина Афона. Армия повернула на север, огибая уютную бухту. У подножья лесистых склонов лежал давно разрушенный город. Развалины стен поросли ежевикой, террасы бывших виноградников размыты зимними дождями; а в заброшенных оливковых рощах — никого, кроме стада коз, да нескольких голых мальчишек, обрывавших плоды с нижних ветвей.
— Что это за город был? — спросил Александр.
Один из кавалеристов поехал спросить. Мальчишки, увидев его, с воплями бросились удирать; он поймал самого нерасторопного и поволок к Александру; а мальчишка бился и вырывался, словно рысь в тенетах. Оказавшись перед генералом, и увидев что тот не старше его брата, бедный малый остолбенел. И тут же случилось ещё одно чудо: оказалось, что им ничего от него не надо — только чтобы сказал, что это за место.
— Стагира, — ответил он с великим облегчением.
Колонна двинулась дальше.
— Надо поговорить с отцом, — сказал Александр Гефестиону. — Пора отблагодарить нашего старика.
Гефестион кивнул. Он уже понял, что школьные времена для них кончились.
Подписав договоры, взяв заложников и разместив гарнизоны в опорных пунктах, Александр вернулся к отцу, всё ещё сидевшему под Перинфом. Царь должен был дождаться его прежде чем выступить против Византия: надо было знать, что всё в порядке.
За себя он оставлял Пармения, а поход на Византий собирался возглавить сам. Византий будет ещё покрепче Перинфа: город с трёх сторон защищён Пропонтидой и бухтой Золотой Рог, а со стороны суши мощнейшие стены. Надежда была только на внезапность.
Они обсуждали поход вместе, всё над тем же сосновым столом. Филипп часто забывал, что разговаривает не со взрослым воином; пока мальчик не замирал, напрягшись, при какой-нибудь нечаянной грубости. Но теперь это случалось не так уж часто. Их отношения — трудные, настороженные, с постоянной готовностью к обиде — теперь согревала обоюдная тайная гордость тем, что другой его признал.
— Как смотрятся аргивяне? — спросил однажды Александр.
— Я их оставлю Пармению, он управится. Похоже, они собирались нам тут носы утереть, как это получается в южных городах с их необученными ополченцами. А наши о них не особо высокого мнения, и этого не скрывают. Солдаты они или кто? Им честно платят, отлично кормят, размещены они прекрасно — а им всё не так. На учениях вечно ворчат, им видишь ли сариссы не нравятся… Конечно не нравятся, раз до сих пор не научились с ними работать… А наши потешаются, глядя на них. Ну и ладно. Пусть остаются и воюют коротким копьём, здесь этого достаточно. Когда я со своими людьми уйду и они тут останутся хозяевами положения — настроение у них получше станет, соберутся. Их офицеры говорят…
Разговор происходил за обедом. Александр вытирал хлебом с тарелки стекавший с рыбы соус.
— Послушай-ка, — перебил он отца.
Снаружи доносился шум какой-то ссоры. И чем дальше, тем он становился громче.
— Гадес их побери! — проворчал царь. — Что там ещё?..
Теперь уже можно было разобрать ругань и оскорбительные выкрики, по-македонски и по-гречески.
— Когда люди не ладят, как у нас, такое начинается ни с чего. — Филипп отодвинул своё кресло и поднялся, вытирая пальцы о голое бедро. — Из-за бойцовых петухов, из-за мальчишки поссориться могут… Пармений наверно уже там?..
Шум нарастал. Слышно было, что народу с обеих сторон становится всё больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Поэтому, когда он появлялся в свете гаснущих костров и мчался к лестницам, окликая их так, словно на пир приглашал, — бойцы бросались следом, стараясь быть к нему поближе. Его хорошо иметь перед глазами, он соображает быстрее чем ты сам.
При всём при том, осада шла неудачно. Пример Олинфа оказался палкой о двух концах: теперь перинфяне решили, что в крайнем случае они лучше умрут, но живыми не сдадутся. А до крайнего случая было ещё далеко. Защитники, получавшие с моря и припасы и подкрепления, отражали все попытки штурма и нередко нападали сами. Теперь они являли свой собственный пример. Из Херсонеса, чуть южнее Большой Восточной Дороги, пришли сведения, что подчинённые союзные города начали поднимать голову. Афиняне давно уже подталкивали их к восстанию; но они не хотели впускать к себе афинские войска, которые постоянно сидели без денег и были просто вынуждены жить за счёт принявшей страны. А теперь они осмелели сами. Захватывали македонские посты, угрожали крепостям… Это была уже война.
— Одну сторону дороги я тебе расчистил, отец. Позволь, расчищу и другую, — сказал Александр, едва до них дошли эти новости.
— Обязательно. Как только подойдут новые войска. Их я оставлю здесь; а тебе дам людей, знающих страну.
Он задумал внезапное нападение на Византий, чтобы прекратить их помощь Перинфу. С Византием так или иначе придётся дело иметь — так уж лучше сразу, при первой возможности. Он увяз в этой дорогостоящей войне гораздо глубже, чем собирался; теперь приходилось набирать новых наёмников. Солдаты в армию Филиппа приходили из Аркадии и Аргоса. Эти страны уже много поколений живут в страхе перед Спартой, потому не разделяют опасений и ярости афинян, дружат с Македонией, — но деньги всё равно нужны; а осада их заглатывает, словно воду льёшь в песок.
Наконец, они появились. Квадратные, коренастые, телосложением похожие на самого Филиппа. Сразу стало видно, что его предки из тех краёв. Он произвёл им смотр, переговорил с их офицерами, от которых — ни в удаче ни в беде — наёмники неотделимы, из-за чего и возникает часто слабое звено в цепи управления армией… Но дело своё они знают, зря им платить не придётся.
Александр со своими войсками двинулся на запад. Солдаты, прошедшие с ним фракийский поход, уже поглядывали на остальных свысока.
Эту кампанию он тоже провёл очень быстро. Восстание было ещё в самом зародыше; некоторые города сразу перепугались, изгнали самых заядлых подстрекателей и поклялись в верности своей. А кто уже успел втянуться в борьбу — те были просто счастливы: боги покарали Филиппа, отняв у него разум настолько, что он доверил армию шестнадцатилетнему ребёнку!.. На предложение сдаться они ответили оскорбительным вызовом. Тогда Александр начал брать их крепости, одну за другой. Подъезжал, останавливался, отыскивал слабые места в обороне… А если таких не было — создавал их сам; подкопом, насыпью или брешью в стене. Под Перинфом он многому научился. Вскоре сопротивление угасло. Остальные города открыли ворота на его условиях.
По дороге из Аканфа он осмотрел Ров Ксеркса: канал, прокопанный через Афонский перешеек, чтобы избавить персидский флот от штормовых ветров, дующих с гор. Из лохматых отрогов вздымалась громадная снежная вершина Афона. Армия повернула на север, огибая уютную бухту. У подножья лесистых склонов лежал давно разрушенный город. Развалины стен поросли ежевикой, террасы бывших виноградников размыты зимними дождями; а в заброшенных оливковых рощах — никого, кроме стада коз, да нескольких голых мальчишек, обрывавших плоды с нижних ветвей.
— Что это за город был? — спросил Александр.
Один из кавалеристов поехал спросить. Мальчишки, увидев его, с воплями бросились удирать; он поймал самого нерасторопного и поволок к Александру; а мальчишка бился и вырывался, словно рысь в тенетах. Оказавшись перед генералом, и увидев что тот не старше его брата, бедный малый остолбенел. И тут же случилось ещё одно чудо: оказалось, что им ничего от него не надо — только чтобы сказал, что это за место.
— Стагира, — ответил он с великим облегчением.
Колонна двинулась дальше.
— Надо поговорить с отцом, — сказал Александр Гефестиону. — Пора отблагодарить нашего старика.
Гефестион кивнул. Он уже понял, что школьные времена для них кончились.
Подписав договоры, взяв заложников и разместив гарнизоны в опорных пунктах, Александр вернулся к отцу, всё ещё сидевшему под Перинфом. Царь должен был дождаться его прежде чем выступить против Византия: надо было знать, что всё в порядке.
За себя он оставлял Пармения, а поход на Византий собирался возглавить сам. Византий будет ещё покрепче Перинфа: город с трёх сторон защищён Пропонтидой и бухтой Золотой Рог, а со стороны суши мощнейшие стены. Надежда была только на внезапность.
Они обсуждали поход вместе, всё над тем же сосновым столом. Филипп часто забывал, что разговаривает не со взрослым воином; пока мальчик не замирал, напрягшись, при какой-нибудь нечаянной грубости. Но теперь это случалось не так уж часто. Их отношения — трудные, настороженные, с постоянной готовностью к обиде — теперь согревала обоюдная тайная гордость тем, что другой его признал.
— Как смотрятся аргивяне? — спросил однажды Александр.
— Я их оставлю Пармению, он управится. Похоже, они собирались нам тут носы утереть, как это получается в южных городах с их необученными ополченцами. А наши о них не особо высокого мнения, и этого не скрывают. Солдаты они или кто? Им честно платят, отлично кормят, размещены они прекрасно — а им всё не так. На учениях вечно ворчат, им видишь ли сариссы не нравятся… Конечно не нравятся, раз до сих пор не научились с ними работать… А наши потешаются, глядя на них. Ну и ладно. Пусть остаются и воюют коротким копьём, здесь этого достаточно. Когда я со своими людьми уйду и они тут останутся хозяевами положения — настроение у них получше станет, соберутся. Их офицеры говорят…
Разговор происходил за обедом. Александр вытирал хлебом с тарелки стекавший с рыбы соус.
— Послушай-ка, — перебил он отца.
Снаружи доносился шум какой-то ссоры. И чем дальше, тем он становился громче.
— Гадес их побери! — проворчал царь. — Что там ещё?..
Теперь уже можно было разобрать ругань и оскорбительные выкрики, по-македонски и по-гречески.
— Когда люди не ладят, как у нас, такое начинается ни с чего. — Филипп отодвинул своё кресло и поднялся, вытирая пальцы о голое бедро. — Из-за бойцовых петухов, из-за мальчишки поссориться могут… Пармений наверно уже там?..
Шум нарастал. Слышно было, что народу с обеих сторон становится всё больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127