Много добра — мехов, одежды, дорогой утвари — накопилось в кибитках воинов, немало коней и упитанных стад гнали вслед за ордой ханские пастухи; каждый татарский всадник имел за собой несколько русских невольниц.
Но походу не предвиделось еще конца. Русские продолжали сопротивляться. Награбленное добро замедляло движение орды. И вместо отдыха в теплой кибитке за чашкой кумыса воины продолжали мерзнуть на конях, от блеска снегов у них гноились глаза, а непрестанное ожидание нападения делало их раздражительными до крайности. Верные доносчики шептали хану о том, что ширится в орде недовольство им и что не один батыр готов сесть в его ханском шатре…
Батый стал подозрителен и часто приходил в бешенство, после которого наступал резкий упадок сил.
Все чаще и чаще созывались в ханский шатер военачальники.
— Мертвые не встают! — выкрикивал Батый, вспоминая слова первых вестников о появлении воинства в тылу его войск.
Закутанный в меха, Батый сидел на высоких подушках, и по обеим сторонам от него жарко пылали угли в медных тазах.
Военачальники расположились полукругом у ковра повелителя и взирали на него слезящимися от долгого пребывания на ветру глазами.
Ближе всех к Батыю сидел его шурин Тавлур, самый храбрый Батыр русского войска.
— Мертвые не встают! — еще раз резко и визгливо крикнул Батый. — Собаки объелись мяса и опились горячей крови. Оттого бьют наших воинов-собак русские бабы!
Тавлур склонился перед Батыем и тихо сказал:
— Русские бабы побиты, идут за нашими кибитками, повелитель. На нас напали воины. Они побили уже тридцать тысяч татарских всадников.
Батый схватился за рукоять ножа, что торчал у него за поясом, и гневно обвел глазами полукруг сидящих перед ним военачальников.
Каждый из этих испытанных воинов опустил перед повелителем взгляд, потому что каждый знал: быть посланным сейчас против русских — значит не увидеть солнца на следующее утро. Их не страшили сечи — их подавляла неудержимая и страшная молва всего стана, что то не воины истребляют татарские полки, а восставшие из гробов рязанцы. Против мертвецов же были бессильны и верная сабля и тугая стрела.
Не слыша ответа от старших военачальников, перед Батыем вновь склонился молодой Тавлур.
Непобедимый в боях, батыр понимал, что только мужественный может повелевать ордами, втайне же он надеялся скоро занять место в златоверхом шатре повелителя.
— Поручи мне, великий хан, и я истреблю русских.
Батый разжал побелевшие на рукояти ножа пальцы и с лаской посмотрел на Тавлура:
— Хорошо. Ты поведешь и покажешь трусливым шакалам, как бьет врагов храбрый воин.
Батый поднял руку и отвернулся. Военачальники приподнялись и, пятясь задом, исчезли за пологом шатра.
Ночью разыгралась метель. Ветер выл и метался по лесу, нося тучи и заметая им все проходы и тропы. Над шалашами и снежными притонами, в которых спали рязанцы, поднялись к утру круглые холмы.
Утром, обходя стан, Евпатий думал, что по бездорожью ему в этот день не настигнуть татарского войска. Но старик мещерин, встретившийся ему на пути, вывел его из затруднения:
— Мы пойдем вперед, Евпатя. Мари пройдет, конь тоже пройдет.
Старик посвистел, и из-под снежных лап елей, из ямин, от поваленных в бурелом деревьев — со всех сторон показались мещеряки. Поправив свои черные малахаи, они, по сигналу старика, встали на лыжи и побежали друг за другом, петляя меж деревьев. По их следу хорошо мог пройти конь.
— Выручил! Как мне благодарить тебя? — улыбнулся Евпатий, глядя в морщинистое лицо старого мещерина.
— Татарского хана мне дай, Евпатя, — ответил тот. — Поведу я его в лесной свой стан, и там жены наши по одному волоску выщипают ему бороду.
Евпатий понял шутку мещерина, но ответил ему на нее без улыбки:
— Хана я себе возьму, старик. Собирай своих воинов. Время выступать.
Скоро стан поднялся, и войско вышло к Оке.
Татары показались на луговой стороне Оки. Их было несколько тысяч. Над передней группой всадников развевался на высоком древке конский хвост.
— Большой начальник, если не сам хан, вышел на нас, — сказал Бессон Евпатию и оглянулся на своих всадников.
— Будем биться, хотя и мало нас, — ответил Коловрат.
— Не считают ратников перед боем, сказал замятня с укоризной. — Сочтем посещенных врагов после боя.
— Правильные речи! — согласился с Замятней Нечай и похлопал по челке своего малорослого татарского конька. — Перебьем всех татар, Евпатий, — добавил он, — заведем на Рязани вот таких коней. Корму им надо мало, а ход у них огневой.
Хоть и не ко времени была теперь речь конюшего, а порадовала она сердце Евпатия: не переставал этот русский человек думать о жизни и все хотел улучшить и украсить эту жизнь!
— Возьмем и коньков, Нечай! — ответил Евпатий конюшему и дал знак развернуть над главной группой русских воинов боевой стяг.
Татары обнаруживали явное намерение выманивать русских на открытое место, потом замкнуть в кольцо и отрезать от леса. Это с самого начала понял Евпатий.
Зорко следя за движением татарских всадников, он подозвал к себе Кудаша и старого мещерина:
— Вот что, други: надо перехитрить врагов. Завяжите бой с ними своими пешими силами.
Кудаш и старик мещерин отошли от Евпатия. Скоро раздался пронзительный свист, протрубил рог ловчего, и лыжники-мещеряки быстро побежали к левому крылу татар.
Тысячи стрел встретили воинов-мещеряков. Но они продолжали бежать, дразня татарских всадников. Вот от плотного строя татар оторвался один всадник, за ним другой, третий… Увязая в снегу кони скакали на сближение с лыжниками. И когда татары были совсем близко, шедший во главе лыжников вдруг круто изменил направление и побежал в сторону большого татарского полка. Татары не выдержали и бросились им навстречу. Завязался короткий бой. Мещеряки бросали свои лыжи и палки под ноги коням, кони падали со сломанными ногами и сбрасывали всадников. И тут татарских воинов настигло меткое копье мещерина.
Когда татарское войско перемещалось, Евпатий дал знак, и русские всадники ринулись вперед, обходя правое крыло татар.
Евпатий пропустил мимо Бессона и Угрюма. Замятню же и Нечая задержал около себя. Плотно держась друг около друга, они начали пробираться к ханскому бунчуку.
Под развевающимся конским хвостом с серебряными колокольчиками и погремушками стоял сам батыр Тавлур.
Он был высок и хорошо сложен. Широкие полы плаща открывали мелкой вязи кольчугу. Под темными сдвинутыми бровями Тавлура горели быстрые глаза. Крепкие скулы и тонкий рот батыра окаймляла черная редкая борода.
Тавлур следил за движением боевого стяга русских. Стяг этот держал над головой Худяк, кожемяка из Исад, старавшийся не потерять из виду Евпатия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Но походу не предвиделось еще конца. Русские продолжали сопротивляться. Награбленное добро замедляло движение орды. И вместо отдыха в теплой кибитке за чашкой кумыса воины продолжали мерзнуть на конях, от блеска снегов у них гноились глаза, а непрестанное ожидание нападения делало их раздражительными до крайности. Верные доносчики шептали хану о том, что ширится в орде недовольство им и что не один батыр готов сесть в его ханском шатре…
Батый стал подозрителен и часто приходил в бешенство, после которого наступал резкий упадок сил.
Все чаще и чаще созывались в ханский шатер военачальники.
— Мертвые не встают! — выкрикивал Батый, вспоминая слова первых вестников о появлении воинства в тылу его войск.
Закутанный в меха, Батый сидел на высоких подушках, и по обеим сторонам от него жарко пылали угли в медных тазах.
Военачальники расположились полукругом у ковра повелителя и взирали на него слезящимися от долгого пребывания на ветру глазами.
Ближе всех к Батыю сидел его шурин Тавлур, самый храбрый Батыр русского войска.
— Мертвые не встают! — еще раз резко и визгливо крикнул Батый. — Собаки объелись мяса и опились горячей крови. Оттого бьют наших воинов-собак русские бабы!
Тавлур склонился перед Батыем и тихо сказал:
— Русские бабы побиты, идут за нашими кибитками, повелитель. На нас напали воины. Они побили уже тридцать тысяч татарских всадников.
Батый схватился за рукоять ножа, что торчал у него за поясом, и гневно обвел глазами полукруг сидящих перед ним военачальников.
Каждый из этих испытанных воинов опустил перед повелителем взгляд, потому что каждый знал: быть посланным сейчас против русских — значит не увидеть солнца на следующее утро. Их не страшили сечи — их подавляла неудержимая и страшная молва всего стана, что то не воины истребляют татарские полки, а восставшие из гробов рязанцы. Против мертвецов же были бессильны и верная сабля и тугая стрела.
Не слыша ответа от старших военачальников, перед Батыем вновь склонился молодой Тавлур.
Непобедимый в боях, батыр понимал, что только мужественный может повелевать ордами, втайне же он надеялся скоро занять место в златоверхом шатре повелителя.
— Поручи мне, великий хан, и я истреблю русских.
Батый разжал побелевшие на рукояти ножа пальцы и с лаской посмотрел на Тавлура:
— Хорошо. Ты поведешь и покажешь трусливым шакалам, как бьет врагов храбрый воин.
Батый поднял руку и отвернулся. Военачальники приподнялись и, пятясь задом, исчезли за пологом шатра.
Ночью разыгралась метель. Ветер выл и метался по лесу, нося тучи и заметая им все проходы и тропы. Над шалашами и снежными притонами, в которых спали рязанцы, поднялись к утру круглые холмы.
Утром, обходя стан, Евпатий думал, что по бездорожью ему в этот день не настигнуть татарского войска. Но старик мещерин, встретившийся ему на пути, вывел его из затруднения:
— Мы пойдем вперед, Евпатя. Мари пройдет, конь тоже пройдет.
Старик посвистел, и из-под снежных лап елей, из ямин, от поваленных в бурелом деревьев — со всех сторон показались мещеряки. Поправив свои черные малахаи, они, по сигналу старика, встали на лыжи и побежали друг за другом, петляя меж деревьев. По их следу хорошо мог пройти конь.
— Выручил! Как мне благодарить тебя? — улыбнулся Евпатий, глядя в морщинистое лицо старого мещерина.
— Татарского хана мне дай, Евпатя, — ответил тот. — Поведу я его в лесной свой стан, и там жены наши по одному волоску выщипают ему бороду.
Евпатий понял шутку мещерина, но ответил ему на нее без улыбки:
— Хана я себе возьму, старик. Собирай своих воинов. Время выступать.
Скоро стан поднялся, и войско вышло к Оке.
Татары показались на луговой стороне Оки. Их было несколько тысяч. Над передней группой всадников развевался на высоком древке конский хвост.
— Большой начальник, если не сам хан, вышел на нас, — сказал Бессон Евпатию и оглянулся на своих всадников.
— Будем биться, хотя и мало нас, — ответил Коловрат.
— Не считают ратников перед боем, сказал замятня с укоризной. — Сочтем посещенных врагов после боя.
— Правильные речи! — согласился с Замятней Нечай и похлопал по челке своего малорослого татарского конька. — Перебьем всех татар, Евпатий, — добавил он, — заведем на Рязани вот таких коней. Корму им надо мало, а ход у них огневой.
Хоть и не ко времени была теперь речь конюшего, а порадовала она сердце Евпатия: не переставал этот русский человек думать о жизни и все хотел улучшить и украсить эту жизнь!
— Возьмем и коньков, Нечай! — ответил Евпатий конюшему и дал знак развернуть над главной группой русских воинов боевой стяг.
Татары обнаруживали явное намерение выманивать русских на открытое место, потом замкнуть в кольцо и отрезать от леса. Это с самого начала понял Евпатий.
Зорко следя за движением татарских всадников, он подозвал к себе Кудаша и старого мещерина:
— Вот что, други: надо перехитрить врагов. Завяжите бой с ними своими пешими силами.
Кудаш и старик мещерин отошли от Евпатия. Скоро раздался пронзительный свист, протрубил рог ловчего, и лыжники-мещеряки быстро побежали к левому крылу татар.
Тысячи стрел встретили воинов-мещеряков. Но они продолжали бежать, дразня татарских всадников. Вот от плотного строя татар оторвался один всадник, за ним другой, третий… Увязая в снегу кони скакали на сближение с лыжниками. И когда татары были совсем близко, шедший во главе лыжников вдруг круто изменил направление и побежал в сторону большого татарского полка. Татары не выдержали и бросились им навстречу. Завязался короткий бой. Мещеряки бросали свои лыжи и палки под ноги коням, кони падали со сломанными ногами и сбрасывали всадников. И тут татарских воинов настигло меткое копье мещерина.
Когда татарское войско перемещалось, Евпатий дал знак, и русские всадники ринулись вперед, обходя правое крыло татар.
Евпатий пропустил мимо Бессона и Угрюма. Замятню же и Нечая задержал около себя. Плотно держась друг около друга, они начали пробираться к ханскому бунчуку.
Под развевающимся конским хвостом с серебряными колокольчиками и погремушками стоял сам батыр Тавлур.
Он был высок и хорошо сложен. Широкие полы плаща открывали мелкой вязи кольчугу. Под темными сдвинутыми бровями Тавлура горели быстрые глаза. Крепкие скулы и тонкий рот батыра окаймляла черная редкая борода.
Тавлур следил за движением боевого стяга русских. Стяг этот держал над головой Худяк, кожемяка из Исад, старавшийся не потерять из виду Евпатия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37